Двадцать отражений лжи (СИ) - Ольга Шумилова

Его шагов не слышно. Как всегда. И чужое «Что случилось?…» возникло из пустоты.

— Ничего не случилось.

Мой голос спокоен и тих.

Он слишком поздно заметил резко взлетевший в воздух пластиковый прямоугольник, и не успел заслонить лицо руками. Кажется, это уже традиция…

Рассеченная острым углом щека начала сочиться кровью. Филин рассеяно смахнул ее рукавом и наклонился за старым считывателем, быстро пробегая текст глазами. Поднял глаза, скользнув взглядом по моим рукам, наливающимся лазурным светом.

— И что теперь? Убьешь?…

Звук пощечины всплеском разнесся по коридору. И еще. И еще… Если бы не пустота, пожирающая душу, я бы боялась. Он мог ответить — может, даже убить. В конце концов, предела его настоящей силы я не знаю…

От пощечин покалывало пальцы. И не понять, кому больнее…

— Ты задолжал мне. Ответы.

— Хочешь знать, почему я жив?… — медленно произнес он. — Об этом я говорил.

— Я хочу знать, почему ты ждал столько лет.

— А ты?…

— Я ничего сделать не могла!

— Ты все могла. Только не хотела по-настоящему.

— Тогда ты бы гнил на дне Бездны! Это единственное, чего я хотела по-настоящему! — я сорвалась на крик. — Ах, прости, ты же оттуда и выполз, эйра!

Пустота души сочилась глухим рыком, жидким огнем вспыхивала в глазах.

В мозгу что-то щелкнуло, порвались последние цепи, когда-то связавшие мою силу. Силу, от которой начинали истекать слезами каменные корабли, корежился грубый, мертво-неподатливый металл, а живые клетки делали все, что я хотела. Тело вспыхнуло ледяным лазурным пламенем, укутываясь потоками чистой рах — энергии звездного ветра.

Я не делала ничего. Просто шла вперед — но Филин отступал. Всего несколько шагов, но это моя победа. Острый коготок, укутанный ярким сиянием, уперся в грудь остановившегося мужчины. Уперся — и толкнул. Несильно, только чтобы заставить сделать еще один шаг. И еще. И еще…

— Ты же у нас такой всесильный — почти бог для этого отсталого, примитивного мира «дикарей с копьями». Так скажи же мне, Филин, почему ты решил посчитаться за свое «убийство» только сейчас? Конечно, обидно, когда предают — и бьют в незащищенную спину… Ведь правда? Помнится, ты большой специалист по предательству… — по моим губам скользнула улыбка. От этой улыбки застывал колкими льдинками воздух и становились непроницаемыми его глаза. — Как же так вышло, что месть запоздала на столько лет? Когда и виновники-то давно лежат в могилах, пусть и от старости. Кому и за что вы собирались мстить, Командор? За свое поруганное самолюбие?

— Я играл по общим правилам — и проиграл только по своей вине. За это не мстят, — он качнул головой. Не отступал, потому что некуда отступать — спина упирается в стену.

— Так что же вдруг произошло? — саркастический тон, злая насмешка, злорадство… Декоративные ширмы, закрывающие звенящую пустоту и легкость безразличия. Перед противником сохраняй лицо, держи улыбку небрежности на губах и презрение во взгляде. Во что бы то ни стало.

— Он перестал быть тем, что я создавал.

Молчание.

— Ты понимаешь?

Молчание.

— Он убивает.

Молчание…

— Он убивал всегда.

— Четыреста лет назад он остановил Распад и собрал Империю по кускам. Сейчас это — фитиль, который уже тлеет. И когда грянет взрыв, мало в этом мире не покажется никому.

— Тебе-то что до этого «дикого мира»…

— Это не касается никого, — Филин смотрел на меня в упор, и из холодных синих глаз в Мир заглядывала Бездна. И ее бесконечная пустота… — Даже тебя.

— Даже?… — у меня вырывался смешок. — Неужели ты считаешь меня глупой — настолько? Великие Создатели, да на что ты вообще надеялся, когда пытался перетащить меня на свою сторону? Я ведь узнала бы. Рано или поздно.

Филин поменялся в лице, и я, кажется, впервые увидела на нем растерянность. Вот мы наконец и добрались до главного, счистив нужную лишь для отвода глаз шелуху.

Молчание. Вязкое и очень понимающее.

Я удивлена? Нет. На чем еще может играть эмпат, как не на эмоциях?…

— Нет. Нет. Нет… — твердил он как заведенный. — Ты не понимаешь…

— Я все понимаю.

На амулетах, оплетающих мою шею, танцевали змеи, сотканные из лжи. Это так легко понять… Я завела руку назад и одним движением сорвала переплетение тонких цепочек и ремешков, швыряя всю связку ему под ноги.

А ненужные колебания, как глупые надежды, для тех, кто не знает, что предательство и обман этот эйра возвел в ранг тактического хода.

— Я надеялся… — его взгляд, странный, остановившийся, устремлен под ноги, на россыпь кругляшей. — Зря ты с ними так. Они действительно защищали… И не давали мне никаких преимуществ.

— Ну конечно… С тех пор, как подобные тебе купили на красивые слова простодушного ребенка, прошло пять сотен лет — а чуть позже ты сам сделал все, чтобы я никогда не забыла урок. И я его не забуду, — мои глаза стали колючими и злыми. — Это же до какой степени тебя припекло с этим флотом… Заставить силой не получилось — пришлось ловить на другой крючок. Тяжело было, правда? Соперник мешал? Пасквили на него подсовывал… А сам… Ваша сила воли, фарр, потрясает — изобразить страстные чувства к блеклому альбиносу, не раз как следует макнувшего вас носом в грязь… Премия «Алых подмостков» — не меньше.

— Ким, не надо. Пожалуйста… — в его голосе сплелись из ниоткуда призраки боли, которой не существует.

Крылатые змеи взмахнули перьями и начали завораживающий танец иллюзий.

— Вира, Неро, Вира… — эта игра окончена, и, какова бы не была следующая, ни один ход уже не повторить и не вернуть из отбоя. Признай уже это. Признай…

— Да почему ты думаешь, что ничего не может измениться?! — по-вериному зарычал он, ловя мои пальцы. Что же ты делаешь, дурак… сожжешь же руки до кости… — Разве та девочка — по-прежнему ты?! Ведь нет же!.. Почему все не может быть настоящим?…

Да признай ты наконец!!..

— Настоящим… — я отвернулась, выскальзывая из чужих рук. — Маленький совет — так, на будущее… Надо было тебе все рассказать самому. Я бы разозлилась, но поверила… Может быть.

Ничего не меняется. И наивная, верящая словам девочка где-то глубоко внутри меня снова плачет от боли.

— Ким… Не уходи… — обреченный, потерянный шепот растворился в тишине.

В иллюзии хочется верить. Хочется — до истекающего слезами и пустотой сердца. Верить в голос, в бледность, видную даже сквозь смуглую кожу, в бескровные губы, шепчущие слова, в которые невозможно было бы не верить, будь они сказаны другим. Во взгляд, которому не нужны были никакие слова. Которого хватило бы любой женщине мира.