Кому она рассказала? - Нора Робертс

И он выложил им все до последней мелочи.

Глава 21

Пибоди уже держала наготове банку пепси, когда Ева вышла.

— После горячего допроса вы обычно предпочитаете кофеин в холодном виде. — Вторую банку она протянула Бакстеру. — Насчет тебя я не уверена.

— А я беру в любом виде, мне все равно.

— Да, я это слышала от нескольких женщин, — вставила Ева и жадно припала к своей банке.

Впервые с тех пор, как все это началось, Бакстер засмеялся.

— Спасибо, что дала мне засадить эту сволочь вместе с тобой, Даллас. Я позвоню Палме, скажу ей, что мы его взяли.

— Даллас, пока вы были на допросе, пришел Джейкоб Слоун. Его проводили в комнату ожидания.

— Ладно, я им займусь. А пока пусть приведут Баллок.

— Вы уверены, что не хотите сначала передохнуть? Вы уже шесть часов пашете без продыха.

— Я хочу с этим покончить, все записать и оформить. — Она покрутила головой, разминая затекшую шею. — Зато потом я поеду домой. И ты тоже.

— Есть! Я распоряжусь, чтобы ее привели.

Ева вошла в комнату ожидания со своей банкой пепси. Она устало потерла глаза и направилась к столу, за которым ее ждал Джейкоб Слоун. Она села напротив него.

Он как будто враз еще больше состарился и теперь казался хрупким и измученным.

— Мистер Слоун, вам следует отправиться домой к вашей семье.

— Уинфилд Чейз убил моего сына? У меня есть свои источники, — заторопился он, когда Ева подняла брови. — Мне известно, что он был арестован вместе со своей матерью. Ни за что не поверю, что Мадлен что-то делала сама. Она лишь отдавала распоряжения. Поэтому я спрашиваю вас еще раз: Уинфилд Чейз убил моего сына?

— Да. Он только что сознался. Он инсценировал его самоубийство, чтобы свалить на вашего сына убийство Натали Копперфильд и Бика Байсона. В их убийстве он тоже сознался.

Слоун кивнул, его тонкие губы крепко сжались. Увидев это, Ева решила нарушить свой бойкот торговых автоматов и купила бутылку воды. Потом вернулась на место и поставила бутылку перед ним.

— Спасибо! — Его рука слегка задрожала, когда он поднял бутылку и глотнул. — Мой сын во многих отношениях стал для меня разочарованием. Он был эгоистичен и ленив, он проиграл, растратил свою молодость, свой брак, свою репутацию. Но он был моим сыном.

— Я глубоко сочувствую вашей утрате. Слоун еще раз глотнул и медленно выдохнул.

— Натали и Бик… Они были такие молодые, яркие, чистые. Их совместная жизнь только начиналась. Я буду сожалеть… — Он опять сжал губы. — Их семьи извещены?

— Их извещают в эту самую минуту.

— Тогда я подожду до завтра. Но я обязательно свяжусь с ними. За что он их убил? Вы можете мне сказать?

— Я могу вам сказать, что Натали делала свою работу и обнаружила нечто такое, что попыталась исправить.

— Мой сын. Он не делал свою работу. — Ева промолчала, и Слоун покачал головой. — Это будет страшным ударом для моего внука и для моей жены.

— В таком случае вам следует быть с ними, мистер Слоун.

— Да, мне следует быть с ними. — Слоун поднялся на ноги. — Если вам что-то будет нужно от нас, от моей семьи, от моей фирмы, чтобы Уинфилд Чейз не избежал наказания, чтобы всю свою жизнь до последней секунды он провел в тюрьме, вам стоит только попросить. — Он протянул ей руку. — Спасибо вам, — Ева неподвижно посидела еще с минуту, когда он ушел, допила свою банку пепси.

И отправилась на допрос Мадлен Баллок.

Очевидно, слухи успели распространиться, отметила про себя Ева, так как в комнате для допроса вместе с Мадлен сидели только два адвоката.

— Запись включена, — сказала Ева и приступила к стандартной процедуре. — Ваш сын признался в пяти убийствах, — начала она, следя за глазами Мадлен. — Я вижу, вы уже об этом наслышаны. Он также детально описал вашу причастность к каждому из этих убийств и к похищению Тэнди Уиллоуби.

— Миссис Баллок готова сделать заявление, — сказал один из адвокатов.

— Опять будешь диктовать целую кучу дерьма, Мадлен? Ладно, послушаем.

— Я не жду от вас понимания того, в каком я ужасе и горе, какое страшное бремя вины я ощущаю. — Мадлен прижала к губам кружевной носовой платок. — Мой сын… Разве я могу не винить себя? Он — моя плоть и кровь. Но что-то… есть в нем что-то нездоровое. Такое страшное насилие, такой неистовый гнев Много лет я жила в страхе. Я боялась его.

— Ой, ради бога! Ничего вы не боитесь. Разве что потерять власть над своим Фондом. Это же деньги и престиж, и торговые операции, которыми вы занимались чуть ли не с тех самых пор, как умер ваш муж.

— Вам этого не понять. Он принуждал меня… Это невозможно выразить словами.

— Заниматься с ним сексом? Видите, это запросто можно выразить словами. И это очередная чушь. Это вы подвергали сына сексуальному насилию чуть ли не всю его жизнь.

— Какие ужасные слова! — Мадлен чуть не разрыдалась и спрятала лицо в платочек. — Уин болен, и я ничего не могла поделать…

— Он ваша плоть и кровь, — напомнила Ева, чувствуя, как ее охватывает бешенство. Она увидела себя в холодной комнате мотеля с мужчиной. Она была его плотью и кровью, и он многократно насиловал ее. — И вы сексуально эксплуатировали его. Это вы сделали его тем, чем он стал.

— Вы даже представить себе не можете, какие ужасы мне пришлось пережить.

— Не стоит рассказывать мне об ужасах. Особенно вам не стоит. У меня есть заявления вашего сына, Уолтера Кавендиша, Эллин Бруберри, и все они в один голос утверждают, что именно вы стояли во главе операции, вы принимали решения и отдавали приказы. Думаете, если вам удалось не запачкать ручки в крови, вы выйдете отсюда чистенькой?

— Я делала только то, что мне велел Уин. Он убил бы меня, если бы я ослушалась.

Мадлен потянулась через стол и схватила Еву за руки, Ева не стала вырываться, хотя всей кожей ощутила дрожь брезгливости. «У тебя здорово получается, — подумала она. — У тебя чертовски здорово получается, Мадлен».

— Я взываю к вам, как женщина к женщине. Я вас умоляю, защитите меня. В моем сыне живет монстр. Мне так страшно!

— Миссис Баллок была фактически пленницей болезни своего сына, — начал один из адвокатов. — Жертвой физического и эмоционального насилия. Он ее использовал…

— Он вас использовал? — перебила Ева, выдернув руки. Она смотрела в лицо Мадлен и видела лицо своего отца. — Это просто чушь собачья, Мадлен. Никто тебя не использует. И я не могу вообразить ничего более жалкого и презренного, чем мать, готовая топтать своего родного сына, чтобы спасти собственную шкуру. Тебе конец, ясно? Тебе не отвертеться.

«Я хочу, чтобы ты попотела, — подумала Ева. — Я хочу, чтобы ты тряслась со страху и страдала, чтобы ты выла, черт бы тебя побрал!»