Искусство наступать на швабру - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Значит, Oтрадин — это «третья сила»? — сказал Грымзин.

— Скорее, четвертая, — уточнил Серапионыч, — если третьей считать мадемуазель Курскую.

Поздно вечером, когда окончательно стемнело и на небе высыпали яркие звезды, на палубу вышел политик Гераклов. Задумчиво потопал ногой, как бы желая убедиться в ее, палубы, наличии. После чего уже бодро двинулся к шлюпке. Осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, он спустил ее на воду и поплыл в сторону острова.

Владлену Cерапионычу не спалось. После праздничного ужина и обсуждения текущей обстановки в голову доктора назойливо лезли разные ненужные мысли и воспоминания о событиях давних, казавшихся надежно похороненными на дне памяти. Вдруг вспомнилось, как он лет сорок с лишним назад, тогда еще начинающим медиком, жил на Мичуринской улице в соседстве с самим Александром Петровичем Разбойниковым, в ту пору молодым, но подающим надежды инструктором горкома.

Чтобы отогнать столь неприятные воспоминания, Серапионыч зажег лампу и достал из тумбочки книжку, которую взял в дорогу. Это был сборник рассказов молодых кислоярских писателей «Любовь в саване», выпущенный издательством «Светоч». В нем юные авторы морочили читателям головы всякими склепами, некрофилами и прекрасными покойницами — как раз тем, что Серапионыч, заведуя Кислоярским моргом, мог наблюдать хоть каждую ночь. Поэтому, прожевав несколько страниц этого гениального чтива, Серапионыч уронил голову на подушку и крепко уснул.

СОН ДОКТОРА СЕРАПИОНЫЧА

Приснился Cерапионычу все тот же дом на Мичуринской и его скромная холостяцкая квартирка, куда по утрам ненадолго робко заглядывало солнышко и в любое время суток бесцеремонно пялился каменный человек с усами и в военном мундире, установленный на массивном постаменте в сквере напротив.

Как-то вечером к доктору заглянул сосед.

— Что случилось, Александр Петрович? Что-нибудь с супругой?

— Хуже, доктор, хуже! — Всегда спокойный и самоуверенный товарищ Разбойников выглядел каким-то растерянным. — Супруга моя умерла.

Серапионыч открыл рот, чтобы высказать соседу всю степень сочувствия и соболезнования, но Разбойников, подняв руку, пресек этот процесс:

— Не надо. Случилось нечто еще худшее — оппортунисты подняли руку на самое святое. — Александр Петрович глянул в окно, доктор тоже. Ему показалось, что каменный человек одобрительно кивнул. — Так вот, сегодня у нас в горкоме идет обсуждение итогов XX съезда партии. Собрание затянулось, я только на пять минут сюда вырвался.

— Я могу вам чем-то помочь? — участливо спросил доктор.

— Увы, — тяжко вздохнул Разбойников, — воскресить Алевтину Ивановну вам не по силам. Тем более, его. — Александр Петрович снова кивнул в сторону окна. — Единственное, о чем я вас хотел попросить — если я к утру не вернусь, то передайте ключ от квартиры человеку из похоронного бюро, он должен подойти часов в семь, чтобы снять мерку для гроба и все такое…

Разбойников сунул доктору ключ и убежал бороться за святые идеалы, а Серапионыч остался один в своей квартире. Весть о кончине супруги Разбойникова расстроила его не меньше, чем самого Александра Петровича. Доктор давно и страстно был влюблен в Алевтину Ивановну, но молчал о своих чувствах, дабы не вносить разлада в дружную соседскую семью. Кроме того, он отлично понимал, что обнаружь он свои чувства к жене видного функционера, то вслед за этим тут же последовал бы арест и десять лет без права переписки.

Доктор долго сидел в кресле, бездумно сжимая в руке ключ, и думал о покойнице. Потом резко встал и вышел из комнаты.

«Нет, ну я же не некрофил, — уговаривал себя Серапионыч по дороге. — Что в том плохого, если я просто взгляну на нее?».

И вот он уже входит в квартиру Разбойниковых. Там тихо, как в заброшенных склепах на Матвеевском кладбище. Полночная тишина кажется густой, будто кисель. В спальне на большой постели лежит Алевтина Ивановна. Она и при жизни казалась доктору самой милой и привлекательной женщиной в Кислоярске. A теперь ее тело светится в темноте мертвенной бледностью. Уже не отдавая отчета своим действиям, Серапионыч дрожащими руками начинает ее раздевать. Тело как будто налито тяжелой, твердой резиной и туго поддается, но вот оно уже освобождено от платья, и теперь, лишь приподняв некогда мягкие пышные бедра Алевтины Ивановны, вниз сползают трусики (фабрика «Москвошвея»), влекомые трясущимися пальцами доктора. Он стоит на коленях возле тела, которое белеет в полумраке комнаты. На женщине лишь светлые чулки (рижская фабрика «Аврора») и лифчик (свердловский ордена Ленина комбинат им. Кирова), которые также сливаются с белизною тела. Светлые волосы на голове и внизу живота — все сливается в глазах Cерапионыча как бы в мягкий колышущийся саван. И он начинает осыпать это тело поцелуями. Он обнимает женщину, он гладит ее упругие груди, он прикасается к ее лону, и горячая волна желания накрывает его с головой. «Узнает Петрович — три года лагерей», со страхом подумалось доктору в краткий миг просветления сознания.

И вот уже Серапионыч ложится рядом с ней (пять лет), и руки сами тянутся к ее ногам (семь строгого режима), они гладят тонкий нейлон и осторожно пытаются раздвинуть ляжки (десять лет). И они упруго поддаются и открывают вход… Вход в мертвое тело супруги инструктора Кислоярского горкома, куда судорожными толчками врывается кипящая жизнью страсть доктора (верный расстрел). Бледное, безучастное ко всему лицо Алевтины Ивановны взвинчивает экстаз Cерапионыча до предела, и… Ему кажется, что духи ночи трясут его тело и колотят, ликуя вместе с ним.

Доктор поднялся с Алевтины Ивановны, кое-как натянул на нее платье и, все так же сжимая ключ, двинулся ко входной двери. Но тут дверь распахнулась и на пороге возник товарищ Разбойников. Он прошел в комнату и не глядя рухнул в кресло. Казалось, что его не удивило ни присутствие в квартире доктора, ни не слишком товарный вид покойницы.

— Что с вами, Александр Петрович? — воскликнул Серапионыч. — На вас же лица нет!

— Все кончено! — простонал Разбойников. — Эти мерзавцы, уклонисты, лизоблюды… Я один был против. Они решили поддержать решения съезда и снести памятник!..

Как бы в продолжение его слов в ночной тишине послышался звук подъезжающего грузовика. Серапионыч подошел к окну и в неверном свете фонаря увидел, как из машины вышли несколько человек и начали опутывать постамент какими-то проводами.

— Ложись! — крикнул один из них, и через миг прогремел взрыв. Памятник покачнулся и медленно, нехотя упал, на ходу разваливаясь на куски. Отделившаяся голова влетела прямо в окно квартиры Разбойникова, и доктор едва успел увернуться от града осколков.