Миры Роберта Хайнлайна. Книга 10 - Роберт Хайнлайн

Раздался звон колокола, хор исполнил «Осанну», автомат озарился сиянием и начал выбрасывать из прорези жетоны. Бун продемонстрировал полный восторг:

— Благослови вас Господь, док! Сегодня у вас большой день! Ну-ка положите один жетон обратно, чтобы «снять» автомат с банка.

Он взял один жетон и вложил его в прорезь.

Майку стало интересно, что же все-таки происходит, и он снова выровнял глаза в одну линию. Все повторилось снова, за исключением того, что водопад жетонов превратился в жалкую струйку. Бун уставился на машину с недоверием.

— Ну… будь я благословен! Выигрыш два раза подряд невозможен. Но я лично присмотрю, чтобы вы получили за оба. — И он быстро вложил в прорезь еще один жетон.

А Майку все еще хотелось понять, почему это «банк», и снова глаза вытянулись в одну линию.

Бун отказывался верить своим глазам. Джилл сжала руку Майка и шепнула;

— Майк, прекрати это.

— Но, Джилл, я же видел…

— Не разговаривай. Прекрати. Ох, и задам же я тебе, когда вернемся домой.

Бун задумчиво произнес;

— Я боюсь назвать это чудом. Может быть, просто машине нужен ремонт. — Он закричал; — Херувим, сюда! — И добавил; — Во всяком случае попробуем снять его с позиции банка, — после чего опустил в прорезь еще один жетон.

Без вмешательства Майка, в окошечках появилась надпись; «ФОСТЕР ЛЮБИТ ТЕБЯ».

Явился Херувим и сказал;

— Счастливого дня! Вам нужна помощь?

— Три банка! — ответил ему Бун.

— ТРИ?!

— А ты что, не слышал музыки? Может, ты оглох? Мы будем в баре. Принеси деньги туда. И пусть кто-нибудь проверит машину.

— Слушаюсь, епископ.

Бун поспешно увел их в бар.

— Надо вас отсюда поскорее увести, — сказал он жизнерадостно, — а то вы доведете нашу церковь до банкротства. Док, вам всегда так везет?

— Всегда, — ответил Харшоу скромно. Про себя же он подумал, что и в самом деле не уверен, имеет ли Майк отношение к происходящему. Но ему очень хотелось, чтобы дело на этом и закончилось.

Бун подвел их к стойке с табличкой «Заказано» и сказал:

— Пожалуй, подойдет. А может, юная леди желает посидеть?

— Нет. Тут хорошо (…только назови меня еще раз юной леди, и я спущу на тебя Майка).

Подскочил бармен.

— Счастливый день! Вам, как обычно, епископ?

— Двойной. А вам чего, док? И мистеру Смиту? Не стесняйтесь, вы — гости самого архиепископа.

— Бренди, благодарю вас. И с водой.

— Бренди, благодарю вас, — повторил Майк и добавил: — Только без воды, пожалуйста. — Майку почему-то здесь пить воду не хотелось.

— Вот это по-нашему! — воскликнул довольный Бун. — Кто пьет крепкий спирт — в том крепкий дух! Не какая-нибудь вода! Шутка. Вы поняли? — Он ткнул Джубала пальцем под ребро. — А что пьет юная леди? Колу? Молочко? Чтоб щечки заалели? Или настоящий напиток Счастливого дня, который пьют настоящие мужчины?

— Сенатор, — осторожно спросила Джилл, — ваше гостеприимство распространяется на мартини?

— Ну еще бы! Лучший в мире мартини — мы не пользуемся вермутом. Вместо этого мы его благословляем. Двойной мартини для юной леди! Благослови тебя Бог, сынок, и поторопись. Времени у нас мало. Разве что пропустишь один стаканчик, а потом нам еще предстоит отдать дань уважения архангелу Фостеру и послушать в святилище самого архиепископа.

Принесли напитки и выигрыш за сорванный банк. Они выпили под благословение Буна, а потом Бун начал спорить из-за трехсот долларов, настаивая, чтобы Джубал взял их себе. Джубал уладил спор, положив выигрыш в урну для доброхотных деяний.

Бун с довольным видом закивал головой.

— Бог вам воздаст за это, док… Мы вас еще спасем. Выпьем же, друзья, еще по стаканчику!

Джилл надеялась, что кто-нибудь скажет «да». Джин был здорово разбавлен водой, но теплота, разлившаяся по желудку, несколько смягчила настроение Джилл. Никто, однако, не выразил согласия, и поэтому Бун повел их по пандусу мимо плаката, гласившего: «Доступ ищущим и грешникам категорически воспрещен. Остановись. Это касается ТЕБЯ!»

За плакатом находилась калитка. Бун сказал ей:

— Епископ Бун и три пилигрима, гости архиепископа.

Калитка открылась. Бун провел их по плавно закругляющемуся коридору в комнату. Комната была большая, очень пышно обставленная и напомнила Джилл почему-то залы похоронных контор, с той лишь разницей, что здесь звучала веселая музыка. Темой служили «Колокола Радости» с добавлением ритмики Конго. Джилл почувствовала, что готова пуститься в пляс. Дальняя стена была стеклянная, причем стекло совершенно прозрачное, почти невидимое. Бун деловито сказал:

— Вот, друзья, мы находимся в присутствии. Можете не становиться на колени, но если вам угодно, пожалуйста. Большинство пилигримов колени преклоняют. А вот это ОН, такой, каким был призван на Небо. — Бун указал своей сигарой. — Смотрите, совсем как живой! Сохранен дивным чудом, плоть нетленна. А это то самое кресло, сидя в котором он писал свои «Послания»… В этой позе он и был призван на небо. Его никуда не передвигали — храм построен вокруг него. Естественно, снесли старую церковь, но ее священные камни сохранены.

Глядя на них с расстояния около двадцати футов, в кресле, удивительно похожем на трон, сидел старик. Выглядел он как живой… и странным образом напомнил Джилл старого козла на ферме, где она жила маленькой в летние месяцы — отвисшая нижняя губа, бородка, яростные жесткие глаза. Джилл почувствовала, как по коже пробежали мурашки. Архангел Фостер вызвал у нее крайне неприятные ощущения.

Майк спросил по-марсиански:

— Мой брат, это Старейший?

— Не знаю, Майк, говорят — да.

Он ответил:

— Я не грокк Старейшего.

— Я же тебе сказала — не знаю.

— Я грокк скверну.

— Майк! Помни!

— Да, Джилл.

— Что он говорит, юная леди? — спросил Бун. — Какой вопрос вас интересует, мистер Смит?

Джилл быстро вмешалась:

— Так, пустяки. Сенатор, можно мне выйти? Мне нехорошо.

Она еще раз взглянула на тело. Над ним вздымались облака, солнечный луч прорезал их и высветил лицо. С изменением освещения выражение мумии, казалось, изменилось, и глаза блеснули живым огнем.

Бун сказал успокаивающе:

— Да, по первому разу он нередко производит такое впечатление. А попробовали бы вы постоять на галерее ищущих там внизу да посмотреть вверх и послушать тамошнюю музыку. Мощная музыка, с тонировкой подсознания, как мне говорили. Она напоминает им об их грехах. А эта комната — комната Радостных Размышлений — комната для медитаций высших служителей Церкви. Я часто прихожу сюда посидеть и выкурить сигару, если чувствую себя не в своей тарелке.