Рыцарская честь - Роберта Джеллис

— От жены?

Вильям протянул ему несколько коротких записок от Элизабет. Отец по-прежнему ничего не предпринимал, засел в своем любимом замке, охотился, жаловался дочери, «и весь исходит желчью», писала Элизабет, что грозит совсем подорвать его приверженность делу зятя. Честера надо вовлечь в какое-то дело, убеждала Элизабет и спрашивала, на что нацелить отца, чтобы не дать ему примкнуть к королю или кинуться в какую-нибудь отчаянную авантюру. Пока Херефорд читал это, у него ничего в душе не шевельнулось. Он настолько вымотался, что никаких чувств у него не осталось, даже просьба жены о помощи не нашла у него отклика. Не обратил он внимания и на то, что читалось между строк: Элизабет страдала не только от поведения отца, но и от плохих вестей или глухого молчания мужа. Следующее письмо было из дома. Хоть на его землях все было спокойно; у Стефана еще не дошли до его владений руки, и мать писала о текущих делах, мелких проблемах с крепостными, о видах на урожай. Пока лично его беда обходила стороной. Видно, его достояние Стефан приберегал для последнего решающего удара.

От двух последних писем мертвенное от усталости лицо Херефорда стало совсем хмурым и озабоченным. Первой он сломал печать на письме от Анны. Он развернул его, быстро пробежал и с раздражением отбросил. Второе было от Линкольна, и читал он его с жадностью.

— О Боже, — застонал он, — только этого и не хватало! Я же предупреждал его, предупреждал!

Генрих, уныло глядевший в окно, услышав возглас Херефорда, утратившего, как он считал, дар речи, подбежал к нему.

— Что еще на нас свалилось?

— Не на нас, хвала Деве Марии. На меня одного, только меня одного касается. Когда я рассказывал вам о Ноттингеме, не упомянул, что попал туда из-за жены, которую захватил Певерел. Я отбил ее в турнире, где рыцарем чести выступал де Кальдо, я взял его в плен. Потом по личным соображениям отдал его Линкольну, предупредив, что де Кальдо коварный предатель. И вот результат: уж не знаю как, ему удалось отнять у Линкольна несколько замков и поднять против него город.

— Ну а тебе-то что? — спросил Генрих в недоумении. — Насколько я знаю, вассалы Линкольна только и ждут, как бы восстать против него. Если он сам взял де Кальдо и ты его предупреждал, ну и шут с ним.

— Линкольн — отец сестриного мужа и родня мне. Моя сестра Анна замужем за третьим сыном Линкольна Раннулфом. Он вправе просить моей помощи, а кроме того, вот письмо от сестры. Она в панике: мужа, как полагается, его отец призвал к оружию, а она ждет ребенка.

Генрих перестал метаться и уставился на Херефорда, сощурив свои серые глаза.

— И что, пошлешь ему помощь?

— Кого? У нас тут поваренка лишнего нет! — махнул рукой Херефорд. — Вот если только написать матери, чтобы она потрясла крепостных, наскребла немного золотых, или, может быть, занять у Честера… Господи Боже мой! — выкрикнул Херефорд, как обращаются с жаркой мольбой, и уставился в землю. Он замолчал, помотал головой на расспросы Генриха, которому пока не говорил о колебаниях Честера, а мысль продолжала неоконченное восклицание: «Слава Богу, может, предательство де Кальдо даст решение задачи с Честером. Линкольн и Честер, конечно, не очень любят друг друга, но подавить бунт прислужника — тут Честер наверняка поможет своему сводному брату. Потом, если Элизабет подстегнет его, он не успокоится на де Кальдо, а сможет хорошенько тряхнуть всю провинцию. А вдруг ей удастся подбить его напасть на Ноттингем? Боже милостивый, это погонит Стефана на север и оставит нам Юстаса!»

— Роджер, ответь мне, не может Линкольн сам обратиться к Честеру за помощью?

Проницательность Генриха развязала Херефорду язык.

— Возможно. Между ними нет вражды, хотя они и не любят друг друга. Даже если Линкольн обратится к нему, Честер торопиться не станет. Ему нужно время подумать, особенно когда предстоит потратить свои деньги. Вы должны извинить меня, милорд, мне нужно срочно написать Честеру, Элизабет и Линкольну, чтобы выяснить, что можно сделать и чего ожидать, да и Анне тоже надо. Бедняга! Мало чем могу ее утешить, только сказать, что муж ведет себя правильно… но ей от этого не будет легче.

Солнце опустилось, и взошла луна, прежде чем Херефорд закончил со своей корреспонденцией, тем более что написать эти письма было нелегко. Проще всего было писать Элизабет. Он напрямую высказал ей, чего ему хотелось бы от нее, и также без околичностей и приукрашиваний описал свои серьезные затруднения. Ей предстояло заставить отца пойти на помощь Линкольну и в случае необходимости последовать с ним на север, но ни в коем разе не участвовать в сражениях и по возможности сразу уехать в Херефорд, если Честер и Линкольн серьезно включатся в боевые действия: братья могут быть разбиты, тогда Элизабет не избежать пленения.

Приукрашенное письмо Херефорд отправил Анне, постаравшись ее приободрить и внушить смирение, сочетая убеждение, любовь и восхищение ею. Ему было ясно, что все это для нее пустое, но он правильно расценил, что видеть его руку будет для нее уже утешением. Начиная письмо Честеру, он подергал себя за ухо, расчесал пятерней волосы. Ему надо было изложить положение Линкольна и убедить Честера вмешаться, не говоря ничего о собственной выгоде, кроме личного удовлетворения. Это было несложно; труднее было бороться с собственной совестью и не писать, что сам он занят борьбой со Стефаном на юге. Строго говоря, дело обстояло именно так, но сказать это значило пообещать удержать Стефана на юге, если он сможет, а вот это уже была неправда. Херефорд вздохнул и неправду написал. Эта война и из него сделала лгуна. Прав был Сторм, когда говорил, что, вывалявшись в грязи, легче в нее погружаться. Что же останется от него, подумал Херефорд, когда все закончится?

Последним и самым трудным было письмо Линкольну, где надо было посочувствовать и приободрить, не обещая прямо помощи и уж никак не говоря о намерении использовать его затруднения в своих целях. Если Стефан бросится на север против Честера, Линкольну придется тяжело, что тогда его ожидает — не угадать. Херефорду было противно собственное лицемерие, но, отправляя своего последнего курьера к Линкольну, он почувствовал облегчение: хоть что-то он начал предпринимать сам, а не плыл словно щепка по бурным водам обстоятельств. Вернувшись в общий зал, где на соломенных . хах, а то и просто на тростниковой подстилке на полу спали его измученные воины, Херефорд стал снова размышлять. Он так давно и так безуспешно гоняется за неуловимым врагом, что это преследование слилось с его ночными кошмарами. Чтобы не сойти совсем с ума, думал Херефорд, надо прекратить эту погоню словно в сновидениях и отделаться от чувства бесполезности своих усилий, которые неумолимо влекут его к поражению от истощения сил и голода, чего и добивается Стефан.