«Если», 1995 № 08 - Кристофер Прист

Вытащив из розетки модик и вставив вместо него свои суперучилки, я обнаружил, что сижу на полу чулана, опустив голову между колен. Я снова почувствовал себя непобедимым: исчезли голод, усталость, жажда, страх, даже гнев. Сжав губы, пригладил растрепавшиеся волосы, принял героический вид. Ну-ка, ребята, разойдись, это работа для…

Это работа для меня. Да, наверное. Тут уж ничего не поделаешь.

Я бросил взгляд на часы. Уже вечер. Тем лучше: все местные потрошители и их потенциальные жертвы как раз вышли на улицу.

Я хотел доказать этой раздувшейся от чванства жабе, Ниро Вулфу, что настоящие, из плоти и крови, а не придуманные люди тоже способны шевелить своими примитивными мозгами. А еще хотел прожить остаток жизни без подспудного страха, что через мгновение меня начнет выворачивать наизнанку. Следовательно, надо найти убийцу Никки. Вот и все.

Я вытащил конверт и пересчитал хрустики. Пятьдесят семь с лишним тысяч киамов. Я рассчитывал найти, самое большее, пять кусков. Я долго сидел, не отрывая глаз от толстой пачки банкнот.

Потом убрал деньги, вытащил коробочку с пилюльками, проглотил без воды двенадцать паксиумов. Покидая свое убежище, по пути столкнулся с Джариром и, не проронив ни слова, вышел из его дома.

Улицы в этом квартале уже были пустынны, но чем ближе я подходил к Будайину, тем больше встречалось прохожих. Я миновал Южные ворота и зашагал по Улице. Во рту пересохло, хотя училки по идее должны контролировать работу эндокринной системы. Хорошо еще, что я не чувствовал страха, потому что… потому что на самом деле напуган до смерти. Мне повстречался Полу-Хадж; он что-то бормотал, но я просто кивнул ему и прошел мимо, словно столкнулся с незнакомым человеком. Должно быть, сегодня в городе проходил какой-то съезд или к нам привезли группу туристов, потому что мне вспомнились небольшие скопления чужаков посреди Улицы, глазеющих на живописные бары и кафе. Я даже не удосуживался обойти их, просто расталкивал стоявших на пути.

Когда я добрался до магазина Шиита, дверь была заперта. Я стоял, тупо уставившись на нее. Не помню, чтобы заведение Хасана когда-нибудь закрывали.

Если бы такое увидел обычный человек по имени Марид Одран, он сообщил бы Оккингу; но сейчас здесь стояли Одран и его чудо-училки. Поэтому я вмазал несколько раз по замку. Наконец он не выдержал моего натиска, и я смог войти.

Абдул-Хасан, наш юный американец, естественно, не сидел на своем обычном месте. Я быстро пересек комнату, сорвал ткань, прикрывавшую вход на склад. Там тоже никого не оказалось. Почти бегом преодолев неосвещенный проход между высокими рядами деревянных ящиков с товарами, я распахнул массивную стальную дверь и вышел в темный переулок. Напротив в стене красовалась еще одна дверь, а за ней — комната, в которой когда-то я выторговывал свободу для Никки (увы, она недолго наслаждалась ею). Я подошел к последнему препятствию и забарабанил по гулкому металлу. Нулевой результат. Я снова принялся отбивать кулаки. В конце концов послышался тонкий голос, сообщавший мне что-то по-английски.

— Хасан! — заорал я.

Новая порция загадочных отрывистых фраз; затем голос утих, а через несколько секунд его обладатель опять выкрикнул несколько слов на языке неверных янки. Я поклялся, что, если переживу сегодняшнюю ночь, обязательно куплю пареньку училку арабского языка. Вытащив конверт с деньгами, я стал размахивать им в воздухе, вопя как пароль:

— Хасан! Хасан!

Дверь чуть приоткрылась. Я вынул тысячную банкноту, сунул в руку юного американца, дал ему полюбоваться на остальные хрустики и повторил:

— Хасан! Хасан!

Дверь с грохотом захлопнулась; мои деньги бесследно исчезли.

Когда дверь снова приоткрылась, я был готов действовать: сразу же вцепился в нее, потянул изо всех сил, заставив мальчишку в конце концов отпустить ручку.

Он, пронзительно вскрикнув, навалился на дверь, но все-таки разжал пальцы. Я распахнул ее и сразу согнулся пополам: поганец стукнул меня изо всех сил. Из-за его маленького роста удар не попал в цель, но все равно было чувствительно. Я схватил его за рубашку, влепил пару хороших затрещин, стукнул головой о стену и отпустил. Абдул-Хасан мешком свалился на грязную мостовую. Я немного постоял, чтобы отдышаться. Училки работали отлично: сердце билось ровно, как будто я только что отплясывал на вечеринке, а не дрался. Перед тем как отправиться дальше, я нагнулся над мальчишкой и вытащил зажатую в кулаке тысячную банкноту.

Как часто говорила моя мамочка: «Никогда не бросай свои вещи где попало».

На первом этаже — ни души. Я решил запереть за собой стальную дверь, чтобы ни американец, ни другие злоумышленники не смогли подкрасться сзади, но потом передумал: возможно, придется быстро сматываться. Прижимаясь к стене, стараясь идти бесшумно, я медленно и осторожно двинулся к лестнице, которая вела наверх.

Без моих училок я был бы сейчас далеко отсюда, нашептывая всякие красивые фразы на ушко незнакомке на каком-нибудь романтическом языке. Я вытащил коробку с приставками и задумался. Обе моих розетки загружены не полностью, можно нацепить еще штуки три, но я ведь, кажется, обзавелся всем, что пригодится в критической ситуации. Если честно, оставалась еще черная училка, воздействующая на центр наказания. Вряд ли когда-нибудь соглашусь подключить эту страшную штуку; с другой стороны, если придется столкнуться лицом к лицу с чудищем, вроде Хана, имея при себе только хлебный нож, я скорее стану разъяренным хищником, чем визжащим от бессилия, страха и боли царем природы.

В комнате второго этажа находилось два человека. В углу, рассеянно улыбаясь и сонно протирая глаза, стоял Хасан. Он выглядел так, словно его отвлекли от некоего приятного времяпрепровождения.

— А, Одран, мой племянник.

— Хасан…

— Тебя впустил мальчик?

— Я дал ему тысячу киамов и избавил от ответственности. Потом избавил и от денег. Хасан тихонько рассмеялся:

— Как ты знаешь, я привязан к мальчишке, но он американец.

Непонятно, что хотел сказать Шиит: то ли «он американец, значит, тупой», то ли «он американец, этого добра навалом, я всегда могу достать другого».

— Он нам не помешает.

— Очень хорошо, о обладатель многих достоинств, — согласился Хасан.

Он опустил глаза на Оккинга, распростертого на полу. Ноги и руки лейтенанта были привязаны нейлоновыми веревками к кольцам, вделанным в стены.

Совершенно очевидно, что Хасан так забавлялся и раньше. Причем довольно часто.

Тело, конечности и лицо Оккинга покрывали ожоги от сигарет и длинные порезы, из которых сочилась кровь. Не знаю, кричал он или нет, — училки заставили меня сосредоточить все внимание на Хасане. Но одно могу сказать точно: он был еще жив.