Бесстыдница - Дженнифер Блейк

— В обмен же она получила совершенно дикий, никогда не возделывавшийся участок далеко за рекой. Добраться туда было очень сложно, — уточнил Рид. — Честно говоря, не такая уж плохая сделка, а?

Камми бросила на него гневный взгляд.

— С деловой точки зрения, эта сделка просто замечательная. Эти самые три тысячи акров в конце концов стали заповедником. Ты можешь себе представить, чего бы эта земля стоила сегодня?

— Я все это прекрасно понимаю и не раз думал об этом, — сухо ответил Рид.

— Значит, моя прабабушка и твой прадед, которые когда-то были любовниками, жили по разные стороны заповедника, и между ними ничего не было, кроме заросшего лесом участка земли.

Рид облокотился на стол и уперся подбородком в ладонь.

— Была еще хорошо протоптанная тропинка, пересекавшая этот лес. Когда я был мальчишкой, она еще не совсем заросла.

— Ты шутишь, — не поверила Камми.

— Вот тебе крест.

Камми встретила открытый взгляд Рида. Он говорил правду. Взяв со стола чашку, она сделала глоток и почувствовала, как в нее вливаются силы и тепло. Поставив чашку, Камми снова дотронулась до пахнувшей сыростью папки.

— А ведь здесь нет ничего такого, о чем бы мы не догадались, если бы проанализировали всю ситуацию. Так почему же ты не показал ее мне?

— Мне казалось, ты твердо знала, как поступать с фабрикой. И тогда я подумал, что тебе нужно дать возможность претворить планы в жизнь.

— Куда же в таком случае подевалось твое стремление заботиться о людях, а не о дятлах?

— Я, вероятно, просто беспринципный человек. Ты это хотела сказать?

— Наоборот, — рассудительно ответила Камми. — Мне кажется, все дело в том, что, по твоему мнению, Лавиния оказалась в очень невыгодном положении. И ты захотел через много лет восстановить справедливость. На место Лавинии ты поставил меня, а сам решил выступить в роли Джастина. И даже не задумался над тем, что твой прадед, дед и отец — все они посвятили жизнь фабрике, ставшей для них родным детищем. Ты не посчитался с тем, что это твое наследство.

— Ты не права, — сдержанно возразил Рид.

— Неужели? Скажи еще, что не собирался уехать отсюда, оставив мне фабрику. Что не хотел подарить мне свое наследство во имя… во имя прошлой любви и в память оказанных мне услуг? Почему ты вдруг решил, что я приму этот дар, зная, что по закону фабрика не принадлежит мне?

— Понимаешь, Камми… — начал Рид, встревожен-но поднимая на нее взгляд.

Но она торопливо продолжала, не давая перебить себя:

— А ведь я — не Лавиния, Рид. Мне нужно не только твое великодушие и воспоминания о прошлом. Я не собираюсь прятаться от трудностей и сплетен, чтобы посвятить всю оставшуюся жизнь одной лишь благотворительности. Я не стыжусь того, что было между нами. И меньше, чем на любовь, я не согласна.

Рид внезапно встал со стула, повернулся к ней спиной и, подойдя к разделочному столику, оперся о него руками.

— Ты ведь совсем не знаешь меня, Камми, — бросил он через плечо дрогнувшим голосом.

— А что я должна знать? Вас тренировали для того, чтобы вы могли справляться с самыми сложными задачами, которые по силам далеко не каждому. Во все времена мужчины служили в армии, и никто никогда не называл их за это убийцами или животными.

— Доброта, — тихо сказал Рид, словно разговаривая сам с собой. — Знаешь, когда я впервые обратил на тебя внимание? Помню, тебе было лет пять или шесть, и мы ходили в воскресную школу. Какой-то мальчик, совсем кроха, упал возле церкви и расшиб колено. Ты утерла ему слезы и подолом своего платья промокнула кровь на его ноге. Потом ты подняла его и отвела к маме. Помню… — Его голос стих и, когда зазвучал снова, стал теплее и мягче: — Я часто наблюдал за тобой, потому что это приносило мне радость. Я представлял, что ты — моя сестра. Мысленно я показывал тебе свои любимые места и даже разговаривал с тобой, рассказывая обо всем на свете. Я так долго и пристально наблюдал за тобой и знал, как ты научилась разбираться в людях, не позволяя никому вторгаться тебе в душу. Я видел, как ты оборонялась при помощи метких, язвительных слов, обращая слабости своих противников против них самих.

— Что-то не очень вяжется с добротой, — заметила Камми.

— Это была самозащита, иначе бы от тебя просто ничего не осталось. Тебя бы съели целиком. Признаться, я никогда не думал, что ты воспользуешься этим оружием против меня.

— Однако это случилось.

Рид еще ниже склонил голову, и Камми вообще не видела его лица.

— Когда я стал самонадеянным подростком, то решил, что не хочу больше быть твоим братом — мне нужно было больше. Поэтому и поймал тебя там, где ты не могла убежать от меня, и попытался выразить свои чувства. Ты быстро поставила меня на место. У меня не было от тебя никакой защитной оболочки. Я считал, что она мне вовсе не нужна. В результате здорово обжегся и искалечил душу.

— Не может быть. — Камми была испугана.

— Я именно так думал. Во всяком случае, мне хотелось так думать. Я уехал отсюда, пошел в армию и держал под замком свои чувства, не позволяя себе никого любить. Даже ту женщину, которая имела несчастье оказаться рядом со мной, когда я решил жениться, коль ты смогла выйти замуж. И так было на протяжении нескольких лет.

Рид замолчал. Он стоял, погруженный в воспоминания, и Камми испугалась, решив, что он не хочет продолжать. С трудом выдавив из себя слова, она сказала:

— До Израиля.

— Да, — почти шепотом ответил Рид с тяжелым вздохом, — до Израиля. Рассказать тебе об этом? Ты хочешь об этом узнать?

— Очень, — едва слышно выдохнула Камми.

Он запрокинул голову.

— Так вот, об этой маленькой девочке. Мы звали ее А. Д., потому что ее имя было созвучно этим двум буквам. Ей было лет пять или шесть, ее каштановые волосы отливали на солнце красным золотом. Когда ее маленький братишка шлепался на землю, она утирала ему слезы и подолом своей юбки промокала кровь с его расцарапанной коленки. А потом вела домой к маме, хотя сама была не намного старше его. Она улыбалась, как солнышко, и очень любила смеяться. В ней было столько нежности… знаешь, я часто видел в ней тебя. А еще она доверяла мне.

— Рид, — с болью в голосе начала Камми.

— Нет, подожди, — отрывисто перебил он, и его плечи вздрогнули. — В тот день она пришла к нам с фруктами. Я прижал девочку и почувствовал, что вся грудь ее обмотана шнуром. Шнур был слишком длинным, чтобы успеть его размотать, и слишком туго затянут, чтобы перерезать. Я увидел ужас в ее глазах. Девочка знала, что с ней сделал ее дядя. Я тоже знал, потому что накануне получил информацию об этом человеке. Но было слишком поздно. И у меня не осталось другого выхода. Я должен был сделать выбор. Я должен был…