Все кошки смертны, или Неодолимое желание - Сергей Устинов

― Вопросы есть? ― теперь хрустнуло так, будто по ту сторону экрана кому-то ломали кости.

― Куда ехать-то? ― обреченно спросил я.

― Через двадцать минут выходи из подъезда и стой на улице.

После этого пропал и звук.

Двадцать минут, которые по-хорошему следовало потратить на написание завещания, я бездарно убил в попытках дозвониться Прокопчику, каждый раз выслушивая, что «абонент недоступен». Потом я вышел на улицу. Ко мне сразу же подкатил уже знакомый черный «гелендваген». Меня подхватили руки в камуфляжной форме и затащили в салон на заднее сиденье. Никого из сидевших там рассмотреть не удалось, потому что мне сразу накинули на голову мешок, а руки сковали наручниками, причем сзади. Ехали мы недолго, минут пятнадцать. По приезде меня все так же почти на руках вынули из машины, поставили на ноги. Не снимая с головы мешка, довольно чувствительно ткнули в спину, определяя направление. По движению воздуха я почувствовал, как открылась и закрылась дверь: меня затолкали в какое-то помещение. С головы грубо сорвали мешок, и я обнаружил себя в небольшой комнате, все убранство которой состояло из облезлого канцелярского стола и пары-тройки табуреток. Прямо передо мной стояли Дед Хабар и Бабец, а сбоку от себя я обнаружил сюрприз: мешок с меня сорвал мой давний приятель Шкаф Шифоньерыч. Хабар смотрел на меня равнодушным взором, как на ничем не примечательный элемент пейзажа. Бабец удовлетворенно щерилась. Выражения лица фанерного дружка я не видел да и не хотел. Подозревал, что ничего хорошего не обнаружу.

― Обшманай его, ― скомандовала Бабец.

Шкаф подошел ко мне со спины и в мгновение ока профессионально провел обыск, включая швы на куртке и брюках.

― Чист! ― доложил он довольно, делая шаг назад.

― Как чист?! ― взревела Бабец, делая быстрый шаг в мою сторону. ― А диск где?

― Сейчас все объясню… ― начал я, но у хозяйки со Шкафом, как видно, существовали невидимые посторонним условные знаки, потому что договорить мне не удалось. Я получил чудовищную оплеуху слева и кубарем полетел в угол комнаты.

― Еще, ― скомандовала Бабец.

Шкаф легко поднял меня на ноги и влепил теперь справа, снова отправив в нокдаун, на сей раз в противоположный угол ринга.

― Еще!

Шкаф опять поднял меня, но я уже изучил его однообразный прием, нырнул ему под руку и выскочил из-под удара.

― Постой, родной, не маши руками, ― затараторил я. ― Хочешь узнать, что на диске, который с меня требуют? Там…

Удар последовал, откуда я не ждал. Валерия Никитична, вложив в него всю свою массу боевого корабля, так двинула мне в челюсть, что я отлетел теперь уже в третий угол комнаты.

Ай да Бабец, думал я, ворочаясь там со скованными за спиной руками. Настоящая маруха «вора в законе».

― Вышел и закрыл за собой дверь! ― заорала она, и Шкаф вылетел в коридор, как игрушечный фанерный самолетик.

― Вот теперь объясняй, только быстро. ― Валерия Никитична с досадой потирала слегка ободранный об меня кулачок. ― И если еще раз выкинешь такой финт…

Мне кое-как удалось, опираясь спиной на стену, встать.

― Выкину, ― зло пообещал я, решив, что пора наконец и свой характер показать. ― Если дальше драться будете. Я, между прочим, сам вышел, чтоб на переговоры ехать.

― Я тебе дам переговоры, ― пообещала Бабец, но уже тоном ниже. ― Объясняй, чего хотел.

― Диск у меня, вы его получите, он в сейфе под замком, а до утра все закрыто, ― быстро заговорил я. ― Но у меня предложение: не хотите получить еще один, с компроматом на Воробьева-Приветова?

― Что еще за копромат? ― подал наконец голос Дед Хабар. У него на лице даже появилось подобие заинтересованности.

Я перевел дух.

― Нинель украла два диска. Один из вашего подвала, другой из клиники Ядова. На нем зафиксировано, как во время медицинского эксперимента Воробьев-Приветов насилует в гробу молодую девушку и душит ее до смерти. Девушку зовут Марта Панич.

Хабар и Бабец быстро переглянулись.

― Допустим, хотим, ― сказала Валерия Никитична. ― Давай оба.

― Э нет, ― заартачился я. ― Первый, хрен с вами, бесплатно, за журналистку. А второй ― только за бабки. Мне Приветов за него триста штук грина предложил. Дадите больше ― он ваш.

Хабар с Бабцом снова обменялись взглядами. Такое впечатление, что они понимали друг друга без слов.

― И как докажешь? ― поинтересовалась Бабец.

― Да очень просто. Первым делом поменяем на журналистку ваш. Потом покажете мне бабки, и я поеду за вторым. Привезу и отдам вам на проверку.

― Просто так? ― недоверчиво прищурилась Бабец. ― Ой, не верится!

― Просто так, ― подтвердил я уверенным голосом. ― Павел Петрович «законник», его слово дороже золота. Не будет же он из-за пятисот штук зеленых мараться!

― Хватит тебе четырехсот, ― пробормотал Хабар, и я понял, что в моем лотерейном билете уже сошлась как минимум половина цифр.

― А где гарантия, что ты с нашего диска не сделал копии? ― Бабец не зря отвечала тут за безопасность.

― Сами увидите. Я расколол только код, чтобы открыть. И то два дня потратил. А там еще один, против копирования. К нему я даже не приступал. Времени не хватило бы.

Валерия Никитична удовлетворенно кивнула.

― Что конкретно предлагаешь?

― Сейчас вы меня отпускаете: сам пришел ― сам и уйду. Журналистка остается у вас. С ушами, ― подчеркнул я. ― Меняемся в людном месте, я скажу где. Мне тоже гарантии нужны. Потом я еду за следующим диском. Дайте телефон для связи.

Парочка переглянулась в третий раз. Бабец неопределенно пожала плечами, зато Хабар кивнул. Я его понимал: по слухам, мало кто из обманувших его дотягивал до старости.

― И еще одно условие, ― нахально сказал я.

― Что там опять? ― нахмурился Хабар.

― Снимите браслеты и позовите этого… ― я мотнул подбородком в сторону двери.

На лице Хабара мелькнуло выражение, которое я у любого другого человека принял бы за мечтательное. Бабец же осклабилась плотоядной улыбкой.

― Ну-ну, ― произнесла она. ― Даже интересно.

Подошла ко мне и отомкнула наручники. Потом

приоткрыла дверь и позвала:

― Чапа, иди-ка сюда.

Я тем временем уселся на табуретку сбоку и спрятал руки за спину. Шкаф вошел вразвалочку, преданно поедая хозяев глазами. Поскольку никаких команд по поводу меня пока не поступало, я для него не представлял интереса. Самое время возбудить.

Рывком выдернув из-под себя табурет, я подскочил и со всей силы заехал им Чапе по голове. Раздался звук, будто Шкаф треснул пополам. Но это, оказывается, довольно крякнул Хабар. Я еще раз взмахнул табуреткой, на этот раз целясь противнику в живот. Шкаф сложился, как этажерка из тонких жердочек, и я мощным ударом колена в бок аккуратно уложил его на пол.

― Хорош бодаться! ― прикрикнула Бабец. ― Вы в шоколаде.

После чего на меня снова надели мешок и наручники, а через пятнадцать минут выкинули у моего подъезда. На все про все ушло не больше часа. Еле переставляя ноги, я зашел к себе в офис, упал в кресло и попытался уговорить себя, что все это был дурной сон. Но рваная дыра в окне и бомба на полу не позволяли на это надеяться.

34

Как известно, в отличие от идиотизма глупость не освобождает от процесса мышления. А уж сочетание глупости с предприимчивостью вообще дает фантастические результаты. Во всем этом мне дано было убедиться на практике. Я задремал у себя в кресле и очнулся оттого, что звонил мой мобильный телефон. Глянув сперва на часы, на него я перевел взгляд уже в полной тоске: звонок в такое время не мог сулить ничего, кроме новых проблем и неприятностей. Был час ночи, и телефон на столе передо мной трезвонил, вибрировал и нетерпеливо ерзал. Я взял его в руку, как будто он был в чем-то испачкан, и услышал издевательский голос Поноса:

― Надеюсь, я тебя не разбудил. А то такие новости спросонья могут довести до нервного срыва. Говорю тебе как специалист.

― Какие еще новости? ― угрюмо поинтересовался я.

― Твой ненаглядный Прокопчик у нас! Уже прошел все медицинские процедуры, ну, ты знаешь: барбамил, потом амфетамин, а перед этим еще детектор лжи. Поет, что твой Хосе Каррерас.

― У Каррераса тенор, ― заметил я, чтобы выиграть время и хотя бы попытаться прийти в себя. ― А у Прокопчика баритон. К тому же у него совершенно нет слуха. Представляю, как вы там страдаете.

― Страдать будет он, если немедленно не отдашь диск. А уж потом и ты, если сумеешь найти его могилу.

― Да ты поэт, Понос, ― сказал я. ― В эмпиреях витаешь? Прокопчик никак не может быть у вас, он сейчас в другом месте.

Мне нужно было услышать «ненаглядного» лично, и Понос мне тут же эту возможность предоставил.

― Стас, ― заорал в трубку Прокопчик, ― я только заехал домой за шампанским, ну и трусы с носками перенадеть…

Дай ему волю, он бы выложил мне все подробности подготовки своего визита к даме, но у него отобрали трубку.