Виа Долороза - Сергей Парфёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так это ж замечательно, Павел Гаврилыч! – голос спонсора почти захлебнулся от восторга. – Вот, если бы ему намекнуть, что у вас на примете есть один инвестор, который может обеспечить качественное и быстрое изготовление всего тиража на Западе… А потом уж как-нибудь мы нашли бы момент замолвить словечко Бельцину и про наши машины…
Игорю, неподвижно застывшему у раковины, вдруг вспомнились неподвижное, восковое лицо Ильи и три темных пятна, оставшиеся на полу в кабинете. И до боли, до ноющих судорог захотелось вдруг выскочить и всадить кулак в эти гнусные, мерзкие рожи… Игорь выхватил джинсы из-под крана и лихорадочно, не отжимая, принялся натягивать их на себя. Нога, как назло, запуталась в мокрой штанине и, не удержавшись, Игорь со всего размаха упал на мокрый кафельный пол.
– Что там? – донеслось снаружи.
– Не знаю…
Торопливые шаги за дверью стали удаляться. Игорь, чертыхаясь, поднялся, натянул на себя джинсы, – но когда вышел из туалета, рядом уже никого не было. Прихрамывая и озираясь по сторонам, он двинулся по длинному коридору, стараясь отыскать глазами лицо спонсора. Наверное, он и сам не смог бы объяснить, зачем ему это нужно. Но спонсора нигде не было видно, а навстречу попадались лишь незнакомые, улыбающиеся лица. Зато в дверях, у выхода из здания Игорь наткнулся на Аркадия и своих музыкантов.
– Ну вот он! Наконец-то! – воскликнул Аркадий, хватая Игоря за мокрый рукав. – Ты что? Из душа что ли? Ладно… Пойдем, пойдем, старик! Ты пока пропадал, я насчет твоего выступления договорился… Спонсора подключил и на мэра Москвы вышел… Все такое… Все уже готово! Э, брат, я тут такие дела успел провернуть…
Но Игорь неожиданно уперся, словно натолкнулся на невидимую стену, и, яростно взглянув на товарища, процедил сквозь зубы:
– Чтоб я про этого спонсора больше не слышал! – и, прихрамывая, поплелся к выходу из здания. Аркадий обескуражено посмотрел ему вслед, а затем обернулся к застывшим в растерянности музыкантам и пробормотал:
– Блин! Кажется, у нашего Игоря звездная болезнь появилась…
А затем бросился за Таликовым вдогонку:
– Игорь! Игорь! Да, подожди ты!
К вечеру того же дня весь мир обошли кадры – Михайлов в белой кофте спускается по трапу самолета. Внизу его встречают члены советского и российского руководства. Кругом радостные восклицания, громкие слова, ободряющие приветствия – Михайлову жмут руки, поздравляют. Он улыбается – немного устал, но держится бодро… Стараясь попасть в кадр, рядом суетится довольный Курской. Бельцина почему-то нигде не видно…
А когда отсверкали яркие вспышки фотокамер, по трапу медленно ступая, поддерживаемая под руку сыном, начинает спускаться Нина Максимовна. Неулыбчивое лицо её застыло, как белая гипсовая маска. Следом за ней, неся в руках завернутую в одеяло спящую дочь, спускается сноха. Молодая женщина подходит к машине, торопливо ныряет в салон и, оказавшись в машине, тыкается мужу в плечо. Неожиданно её начинает трясти от безудержных рыданий. Сергей – муж, стараясь успокоить, ласково гладит ее по голове. Михайлов, отвлекаясь от поздравлений, краем глаза видит эту картину через неприкрытую дверцу автомобиля. Сергей наконец дотягивается до ручки, – дверь хлопает, отгораживая простые человеческие чувства, от назойливых вспышек папарацци.
– Алексей Сергеевич, – произносит в этот момент Курской. – В городе ещё не спокойно, могут быть эксцессы… Может вам бы лучше до завтра побыть где-нибудь за городом? На даче, например… Отдохнете, придете в себя, а завтра мы все организуем…
– Хорошо, – отвечает Михайлов и спешит поскорее закончить встречу и залезть в машину. Усевшись, он нетерпеливо говорит водителю:
– Поехали… Поехали… В Барвиху…
Кортеж стремительно трогается с места и длинные машины торопятся умчать семью президента в тихий и спокойный мирок правительственных подмосковных дач.
А когда с аэродрома исчез президентский кортеж, разъехались встречающие и корреспонденты, из самолета начали выходить члены КЧС. Они прилетели вместе с Михайловым – находились в отдельном салоне под присмотром охраны, которую привез с собой Курской. Михайлова из них никто так и не увидел.
По одному, хмурые, не разговаривая друг с другом, они стали покидать самолет. Последним вышел Крюков. Вступил на трап и посмотрел вниз. У трапа стояло несколько машин "Скорой помощи", а рядом ждали вооруженные люди и человек в сером прокурорском кителе. Крюков всё понял. Спустился вниз и, повернувшись к тому, что был в прокурорской форме, спросил:
– От имени какой прокуратуры меня арестовывают?
– От имени российской, – последовал вежливый ответ. – Вам сюда, Виктор Александрович…
Перед Крюковым услужливо распахнули задние двери пикапа – в узком салоне неотложки уже ждали его двое вооруженных охранников. Крюков, не дожидаясь повторного приглашения, схватился за блестящий поручень и попробовал забраться внутрь, но то ли подножка для него оказалась слишком высокой, то ли от волнения руки ослабли – он застрял, неуклюже балансируя на проходе.
– Дайте руку! – наконец потребовал он.
Один из них охранников бесцеремонно схватил его за грудки и втянул в салон. Следом влез ещё один охранник и двери "Скорой помощи" плотно захлопнулись… Путч закончился…
В Москве тем временем продолжали праздновать победу. Августовская ночь была наполнена гомоном праздно шатающихся людей, бравурными песнями и не слишком трезвыми, радостными криками. Москва бурлила страстями, но это уже была эйфория победителей. На Лубянке к памятнику Дзержинского, к этому одиозному символу тоталитаризма, подкатили огромный кран с длинной телескопической стрелой (одолжили американцы со строящегося посольства), бронзовую фигуру опутали канатами, подцепили и сорвали с пьедестала. Под восторженные вопли толпы тяжеленную статую повалили на мостовую. Народ бросился взбираться на поверженного колосса. Все! Конец всесильному монстру, конец могущественному КГБ! Свобода!
На Манежной, перед Кремлем волновался другой многотысячный митинг. Там все ждали приезда Михайлова. По радио только что передали, что Президент СССР прилетел во Внуково и этот радостный слух мгновенно разнесся среди демонстрантов – "Ура! Жив президент! Значит, вот-вот подъедет!"
Но Михайлов в этот день в Москву так и не приехал, хотя народ все ждал, надеялся и не расходился… И когда стало ясно, что президент не приедет, наверное, в этот момент люди впервые поняли, что время Михайлова ушло. И ушло безвозвратно…
А в Белом доме в это время полным ходом шло веселье… В подземелье, в бункере, в отсеке для VIP-персон, где ещё недавно готовились к длительной осаде, теперь накрыт был банкетный стол. Деликатесы, салаты и высокие бутылки с пестрыми иностранными этикетками уставляли сдвинутые столы, – там праздновали победу главные защитники победившей демократии…. Нескончаемой рекой лилось вино, тосты бравурной чередой следовали один за другим.
– За свободную Россию!.. За президента!.. За москвичей!.. За защитников Белого дома!.. – раздавалось восторженные выкрики в душном помещении подземной столовой, приспособленной под банкетный зал. Бельцин сидел во главе стола и лично контролировал, чтобы никто не пропускал "реализацию" тостов… Никто и не пропускал… На "ура" шла греческая "Метакса" разбавленная наполовину шампанским – напиток не слишком крепкий, но хорошо веселящий. Натянутым до предела нервам нужна была разрядка, накопившиеся под тяжелым спудом напряжения и тревоги эмоции требовали выхода. Народ быстро хмелел – блестели глаза, заплетались языки, но на это никто не обращал внимание… В душе у всех оглушительным аккордом звучало одно – "Победа"! Раскрасневшийся Чугай нетвердой походкой подвел к развалившемуся на стуле Бельцину маршала Шапкина…
– Владимир… Николаевич, – произнес он, делая длинные паузы. – Главком ВВС Шапкин… Первым из военных перешел на сторону России… В случае начала штурма был готов отдать приказ нанести бомбовый удар по Кремлю…
Бельцин, откинувшись на стуле, – пиджак на спинке стула, галстук снят, ворот сорочки расстегнут, – окинул главкома ВВС долгим, внимательным взглядом:
– Я это запомню, маршал… Идите, отдыхайте!
Чугай с Шапкиным неторопливо отошли. Веселье продолжалось. Торжество было в самом разгаре, когда сильно захмелевший мэр Москвы Павел Харитонов начал ходить около столов, радостно и пьяненько приговаривая:
– Нет, ну ты понял? Понял? Полным дерьмом они против нас оказались… Полным дерьмом!
При этом он глумливо подхихикивал, а потом вдруг начал громко и часто икать.
Бельцин недовольно посмотрел на сидящего рядом Кожухова.