Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

Цугом – Прохор, он и я – шли мы по узкому проулку, и на половине пути Артамонов вдруг остановился. Я не мог видеть, но почувствовал, как сотрясает его нечто вроде рыданий. Момент для сомнений был самый неподходящий, и грозил сорвать дело.

– Чего вы так испугались, Владимир? – гневно шепнул я, схватив его за руку и повернув к себе лицом, опасаясь больше, как бы слёзы не размыли белил.

– Я боюсь их, – всхлипывал он.

– Сейчас вам следует бояться меня!

– Вас тоже, но меньше, гораздо меньше.

– У нас с ними много общего. Я уже говорил вам, что у всех лишь по одной жизни.

– Не знаю, Рытин. У нас с вами – да. Но про них – я теперь в этом не уверен.

Привратник, которому лицо моё было знакомо, ничего не заподозрил, когда сказал я ему, что делегация наша следует по приглашению господина Россетти, и мы без помех проследовали через парадную аллею ко входу с колоннами. Роли мы распределили так: пока я отвлекал дежурившего при дверях молодого офицера, Артамонов, зайдя сзади, облепил его лицо тряпкой, а Прохор удерживал несчастному руки, после чего лейтенанта, находящегося в беспамятстве, спустили в подвал, где обретался ещё один часовой.

– Помогите же! – воскликнул я, рассчитывая сбить его с толку, представляя дело так, будто забочусь о раненом, но он распознал подвох, мгновенно выхватил шпагу и вздумал атаковать. Не так уж безрассудно, подумал я, ибо в узком проходе мы никак не могли втроём действовать сообща против одного вооружённого ловкача. Тут уж выручил Прохор, верёвкой как хлыстом ударив противника в лицо из-за моего плеча. Тот замешкался и вскоре оба поверженных часовых лежали в винном погребе без памяти и связанными по рукам и ногам. На вызволение Голуа имелось у нас пять минут, на ограбление Себастьяни – час или два, пока очнувшиеся офицеры не поднимут тревогу.

Этьен, однако, задержался у винной полки, и некоторое время выбирал сорт медока. Отпраздновав успех, мы двинулись наверх, возглавляемые уже им. Зная хитрость этого человека, я готовился к любой западне, где окружённые со всех сторон окажемся мы лицом к лицу с Беранже и Себастьяни. На сей случай приказал я Прохору зарядить по два пистолета. На решительность Артамонова рассчитывать я не мог, и даже предупреждать о возможности такого исхода не стал. Прохор же, не доверяя одному только пороху, вручил мне духовую трубку с каким-то отравленным обоюдоострым шипом, который в нужный момент, даже после обыска на предмет оружия, мог я извлечь зубами из-под обшлага фрака и сделать выдох в горло моего врага… или вдох в своё.

Голуа, однако, оказался верен слову (последнему из всех данных им за свою жизнь) и привёл нас без проволочек в пустой и тёмный кабинет Себастьяни. Парадная часть его была мне знакома по беседам с генералом, но потайную дверь Голуа открыл, используя скрытый рычаг за портьерой, а после довольно продолжительной возни вскрыл пузатый железный шкаф с документами. Несколько фолиантов из библиотеки сераля таились там – и сафьяновая папка без надписей, с двумя дюжинами листов из превосходной тряпичной бумаги.

– Это они, документы ордена, – подтвердил Голуа, развязав тесьму. – Всё исполнено тайнописью, но вы разгадаете, я дам вам один из ключей. Книги же не советую трогать – это приманка.

Он уже собирался покинуть кабинет, как я остановил его повелительным возгласом:

– Мы не воры, Этьен.

– А кто? – спросил Прохор Артамонова.

– Я вас… нас не обвиняю, – ответил Голуа, – но надо спешить. Геройство ни к чему, особенно в такой момент. – Видя мою непреклонность, он попробовал зайти с другой стороны. – Все мы здесь вели себя по-свински по отношению к каждому из нас, и теперь вы единственный взялись следовать чести! Но мы можем заплатить высокую цену.

– Положите папку на стол, – потребовал я. – Владимир, у вас есть два часа, чтобы скопировать листы как можно чище. Прохор, вы с господином Голуа отправитесь в подвал и переоденетесь в лейтенантские мундиры, после чего займёте пост у входа. Этьен, прошу вас отвечать правильно на вопросы входящих, если таковые найдутся, ты же, Прохор, возьми мою трубку, будь рядом с господином Голуа и распорядись ядовитым шипом по обстоятельствам.

На моё счастье ночь прошла спокойно, и если в доме и были ещё люди, то они ничего не заподозрили. Старательно скрыв следы посещения заветного кабинета, мы четверо вернулись в тайное пристанище ещё до рассвета. Артамонов валился с ног не столько от усталости, сколько от пережитого страха. Он только выпил вина и сразу отправился спать, и в том, что он не подслушивал, убеждали нас пугающие его стоны и вскрики. Вскоре захрапел и Прохор, не пожелавший снять красивого мундира, но мы с Голуа ещё не кончили дела, и сели напротив на мягкие диваны. Я заметил, что лейтенантские погоны определённо к лицу ему. Он ответил, что мысль сменить род занятий уже посетила его, осталось изготовить фальшивые бумаги и вернуться в свой… пикардийский полк. Оттуда рукой подать до Парижа. В свой черед он поинтересовался, что помешало мне просто выкрасть документы ордена.

– Я заключил честную сделку с господином Себастьяни, и мы оба исполнили свою часть – каждый дал другому никчёмные на поверку сведения. А за документы ордена, коли они чего-то стоят, предложить мне нечего, даже вас на пару с Артамоновым не достаёт. Я не горю желанием стать мишенью для кредиторов вроде него. Одно дело – освободить того, кого я сам и предал в его руки, дело это скорее частное, иное – бросать вызов тайному обществу, опутавшему троны Европы. В келье вашей, как и Артамонова, оставил я записки этому человеку, мол, у меня с вами личные счёты, да он знает о том сам. Даже если не поверит – повода обвинять меня у него нет.

– Значит, я в вас не ошибся, – шутливо погрозил он пальцем. – Я уж заподозрил желание встать на путь искупления, но вы просто спасали свою шкуру. Но вы всё же совершили кражу.

– Помилуйте, о какой краже вы толкуете? Разве я украл у него бумаги, или теперь он забудет секрет, что стал известен мне? Или я опубликую его с наживой в свою пользу? О, нет, о краже здесь не может идти и речи. Публикация, буде таковая случится, не принесёт мне ни гроша. Я настаиваю на слове «казус». Строго юридически, генерал вовсе не пострадал. Если бы я отобрал у него бумаги, он лишился бы материальной собственности, но при копировании он остался при своём. Это предмет философский. Оставим его грядущим поколениям прокуроров.

– Вы лукавите, как обычно. Мы оба знаем цену слову, – облегчённо засмеялся он, и я ответил тем же, ибо находился в самом благостном расположении духа.

– Побеседуйте с Мегеметом Али. Он уже запретил крушить фризы с иероглифами, однако делать списки можно беспрепятственно. Слава Богу, мы в цивилизованной стране, здесь моё оправдание не замедлит. – Это вызвало в нас ещё больший взрыв хохота, так что даже храп Прохора заныл на какой-то высокой ноте, прежде чем оборваться совсем. – Однако и вы на свободе, как я обещал, и теперь ваш черед исполнить обещанное. Остановились вы на том, что узнаю я много ужасных вещей…