Жернова истории 3 (СИ) - Андрей Колганов

   С одной стороны, положения статьи Молотова могли послужить хорошим обоснованием для дальнейшего развития рабочих инициатив, продвижением которых занимался уже далеко не один лишь Лазарь Шацкин. С другой стороны, статья явно прощупывала почву для нажима в вопросах о темпах хозяйственного роста.

   Бухарин, который пока был главным редактором "Правды" и "Большевика", разразился в ответ многословным объяснением того, почему безоглядное повышение темпов нарушит пропорциональность развития народного хозяйства и приведет к непроизводительным затратам. По существу верная, его аргументация никак не могла противостоять самой идее повышения темпов. А если поднять темпы, не нарушая серьёзно народнохозяйственных пропорций?

   Действительно, те шапкозакидательские призывы, которые в известной мне истории прозвучали с трибуны XVI съезда, никакими реальными расчетами подкреплены не были, и не привели к ускорению роста, обернувшись лишь огромными дополнительными издержками. Но достаточно осторожное повышение плановых наметок к таким очевидным отрицательным последствиям могло и не привести, вызвав лишь умеренные инфляционные тенденции, некоторое превышение запланированной численности рабочих, и не слишком большие масштабы замораживания капиталовложений. Другое дело, что и желаемого прироста темпов всё равно бы не получилось, потому что дело упиралось в "узкие места", требующие для своего расширения длительных сроков освоения капитальных вложений. Как раз к концу пятилетки и управились бы - но в её рамках это позитивного эффекта дать бы ещё не успело. А вот дополнительно вбуханные в капитальное строительство ресурсы повисли бы тяжёлой гирей на общей экономической ситуации.

   Но настроение - рискнуть и вырваться вперед ещё более высокими темпами - постепенно овладевало правящей верхушкой. И уже нам, в ВСНХ, стали поступать из Политбюро и Совнаркома поручения - проработать вопрос об увеличении выпуска того или иного вида продукции, об ускорении строительства крупных объектов, о возможности начать ещё какие-то стройки. Аналогичные поручения поступали и в Госплан. Пока самые нереалистичные из таких запросов отвергались весьма корректно по форме, но достаточно резко по существу, а остальные приводили к цифровым выкладкам, показывающим, какие ресурсы надо привлечь для исполнения подобных пожеланий.

   Интересно, что, в отличие от моей истории, тут наше сопротивление не сталкивалось непосредственно с политическими обвинениями, а поначалу все споры переводились в плоскость цифр и расчётов. Похоже, и в Совнаркоме, и партийном руководстве уже приноровились оперировать в политике экономическими категориями и цифрами, а не обвинять "неудобных" специалистов сразу во вредительстве. Однако разговоры о хвостизме, о неверии в пролетарский энтузиазм и т.д. уже пошли. То, что похожая демагогия только что была использована дружно заклейменными троцкистами, похоже, никого уже не смущало. Точнее, это смущало лишь "правых". Их возражения формирующемуся курсу были пока очень осторожными, но мне было ясно, что нарастающие разногласия станут поводом для схватки за власть.

   Вроде бы, история повторялась? Однако некоторый, не слишком очевидный, но все же сдвиг, все-таки произошёл. Если в моей истории вопрос о темпах использовался лишь как подсобный инструмент в борьбе за укрепление идеологической и политической монополии партийного большинства во главе со Сталиным, то здесь исходным было всё-таки желание действительно добиться более высоких экономических результатов. И лишь разногласия вокруг допустимых методов решения этой задачи легли в основу борьбы за власть в партии. Не было теперь и столь сильного страха перед полным срывом хлебозаготовок, толкнувшим тогда на сплошную коллективизацию и ликвидацию кулачества, как класса. Казалось бы, увеличение количества заготовленного хлеба было не таким уж внушительным - но оно, вкупе с более медленным ростом городского населения, и кое-какими успехами в области совершенствования структуры экспорта и импорта, позволяло обойтись без ломки сельского хозяйственного уклада погромными методами.

   Глава 28. Быстрые решения

   28.4.

   1929 год, как и предыдущий, оказался не слишком благоприятным по части урожая. Мы даже чуть-чуть не дотянули до показателей 1926 года, собрав 75,9 млн. тонн зерна. Однако, как я уже говорил, этого хватило, чтобы заготовки дали достаточно для снабжения городского населения, немного - для экспорта, и совсем малую долю - в госрезервы. Я не помнил точной цифры сбора зерновых в оставленном мною времени, но, кажется, она крутилась где-то поблизости от величины в 70 млн. тонн. Следующий, 1930 год, как вспоминалось, должен был стать как раз весьма урожайным, но вот потом...

   И чтобы это "потом" не обернулось катастрофическими последствиями, мне стоило сильно задуматься. У меня уже появились опасения, что удержаться на своих нынешних высоких постах, может быть, и не удастся. Значит, надо было загодя сделать "закладки", которые помогли бы избежать событий, направивших ситуацию 1932-33 годов по катастрофическому сценарию.

   Кое-что уже было сделано. Пока удавалось держать темп коллективизации в более или менее разумных пределах, определенных пятилетним планом. Типовой Устав сельскохозяйственной артели и инструкции по обобществлению скота, разработанные на основе решений XVI партконференции, ограничивали бюрократический угар и в этом вопросе. Если получится не допустить превращения коллективизации в камапанейшину, то и массового забоя продуктивного и рабочего скота не будет.

   Всё это вместе внушало надежду на то, что не произойдет и резкого снижения уровня агротехнической культуры, вызванного в мое время неурядицами коллективизации и ликвидации кулачества, как класса, и наложившегося на резкое сокращение количества рабочего скота.

   Наконец, надо было найти способ убедить руководство страны использовать урожайный год для многократного расширения запасов зерна в государственных резервах. В этом должна была помочь моя "тяжелая артиллерия" - Дзержинский.

   Я торопился, ибо политическая обстановка накалялась, после разгрома троцкистов назревало столкновение между "центром" и "правыми", в котором даже заступничество Дзержинского могло и не помочь удержаться в кресле. Выступать на стороне правых политически я не собирался (ибо не сомневался в том, что они прогнутся и капитулируют), но моя позиция в экономических вопросах, скорее всего, привела бы к зачислению вашего покорного слуги в лагерь их сторонников. Со всеми вытекающими из этого печальными последствиями.

   Меня серьезно беспокоили те призывы к наступлению на частный капитал и к "последовательной реализации принципов планового хозяйства", которые раздавались со стороны левой оппозиции, но встречали скрытое до поры сочувствие со стороны многих представителей партийного большинства. На практике это означало попытку выпрыгнуть из рамок рынка, плохо представляя себе, как может работать полностью нерыночный механизм. А за лозунгом наступления на частный капитал по существу скрывалось намерение экспроприировать частника методами административного нажима. Разумеется, подобные намерения беспокоили не меня одного, будучи, кроме того, скомпрометированы как лозунги троцкистов, и потому вопрос об их практической реализации пока не стоял в повестке дня. Но желание установить командно-приказную экономику и задушить частника уже глубоко въелось в сознание значительной части партийной бюрократии.

   Идеологические клише, которыми стала пестреть партийная пресса, достаточно ясно предупреждали о курсе, который взяло большинство в партийном руководстве. Выпады против "хвостизма", "капитулянтских настроений перед лицом неизбежных трудностей", "утраты перспективы социалистического строительства" стали все чаще появляться в статьях партийных руководителей. Правда, термин "правый уклон" в ход пока не пошёл, - а это значит, что небольшой резерв времени до обострения ситуации у меня есть. И его надо использовать на полную катушку.

   В начале октября я появился на Лубянке у Трилиссера. Несмотря на то, что формально наши должностные категории различались весьма заметно, Михаил Абрамович тут же откликнулся на мою просьбу и незамедлительно принял меня в свое кабинете. Закрыв за собой дверь, я обратил внимание на огонёк интереса, мелькнувший в чуть печальных, как обычно, глазах заместителя Дзержинского. Что, привык уже, что моё появление частенько связано с необычными идеями или предложениями?

   В подтверждение моего предположения Трилиссер, поздоровавшись, начал разговор с вопроса:

   - Ну, что у нас новенького?

   Разведя руками, отвечаю:

   - Ничего. Пока все проблемы старенькие.