Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945 - Курт Рисс

11

Тем летом Геббельс отправился в Венецию. Это была его третья поездка в город, который он очень любил. Прежде он бывал там под предлогом участия в кинофестивале как мастер немецкой кинематографии – такова была его официальная легенда. На этот раз он поехал только ради отдыха. Там же в то время оказалась – видимо, не случайно – стайка молоденьких очаровательных актрис.

Все путешествие проходило под несчастливой звездой. Геббельс собирался произнести на площади Святого Марка речь на итальянском языке, хотя не знал из него ни слова. Саму речь он написал еще в Берлине, потом велел ее перевести и записать в транскрипции. Но когда он прибыл в Венецию, ему мягко дали понять, что было бы лучше отказаться от затеи.

Ему отказали в его желании, да еще не отнеслись к нему с должным уважением на первых двух официальных приемах – этого хватило, чтобы вывести его из равновесия. Он не доверял итальянцам и подозревал, что они прослушивают его разговоры. Ради конспирации он начал диктовать своему стенографисту шепотом, из-за чего происходило немало недоразумений. Он требовал, чтобы его помощники, звоня в Берлин, пользовались в разговорах изобретенным на ходу условным кодом. Например, люфтваффе называли «дядюшкой Германом». Путаница возрастала, и в конце концов стенографисты и секретари составили своего рода заговор, чтобы передавать шефу только самые важные телеграммы. Не подозревая подвоха, Геббельс записал в дневнике: «Телеграммы из Берлина приходят на удивление редко. Но я даже рад временному затишью в международных делах. По крайней мере, я могу немного отдохнуть, мне это не помешает».

Через неделю решили устроить прогулку на гондолах по Большому каналу. В одной из гондол разместился Геббельс с тремя актрисами и тенором, который под аккомпанемент скрипки и концертино пел арии под звездным итальянским небом. Все, за исключением Геббельса, много пили, благо запас вина был под рукой, в другой гондоле. Когда тенор устал и сделал перерыв, в четвертой гондоле два эсэсовца грянули маршевую песню. Раздосадованный Геббельс велел им «немедленно прекратить дьявольский вой».

Час-другой спустя все участники прогулки уже были изрядно навеселе. Внезапно одна из актрис сбросила с себя платье и прыгнула в воду, чтобы поплавать. Ее примеру последовали и остальные, а Геббельс, испуганный и раздраженный, остался один в гондоле. Наконец он взял себя в руки и приказал купальщицам вернуться в гондолу. Прогулка продолжалась, но мрачный Геббельс хранил гробовое молчание, из-за чего даже приглашенный им тенор не смел открыть рта.

Пару дней спустя Геббельс давал большой прием в Палаццо дель Мари. Он, как и всегда, был в ударе, умудрялся беседовать с несколькими гостями одновременно, блистал остроумием и иронией. Ближе к концу вечера знаменитый иллюзионист начал развлекать гостей своим искусством. Он взял себе в ассистенты министра пропаганды и вовсю веселился, вытаская из фрака Геббельса всякую всячину, том числе и живого кролика. Гости с восхищением не отрывали глаз от артиста и следили за каждым его движением, пытаясь разгадать секрет фокуса. На Геббельса никто не обращал внимания, он стал даже не ассистентом, а реквизитом для демонстрации искусства иллюзиониста. Вскоре он не выдержал и сухо заметил: «Думаю, на сегодня достаточно». Вид у него был мрачный и обиженный.

Через два дня он возвратился в Берлин.

12

В тот период времени его тон стал еще более строгим и серьезным. Он объяснял, что русских нельзя недооценивать, потому что «на протяжении всей своей истории они выделялись из остальных народов чрезвычайной стойкостью и силой духа». И добавлял: «Но и немцы никогда не грешили недооценкой противника. В нынешней войне это крайне важно».

26 августа Москва сообщила о начале битвы за Сталинград. Месяц спустя Геббельс написал: «Само собой разумеется, что чем дольше длится война, тем больше жертв она требует». Его пропаганда сравнивала войну с восхождением на гору. Образ показался ему удачным, и он его использовал как лейтмотив в течение многих последующих месяцев – альпинист долго карабкается вверх, он чувствует, что силы его на исходе, и тут перед ним открывается почти отвесная тропа, от одного вида которой его охватывает ужас; но, одолев, наконец, последний подъем, он вдруг с радостью и торжеством понимает, что взошел на самую вершину.

Однако другие вожди Третьего рейха считали, что последний рывок будет стремительным и недолгим. 27 сентября Риббентроп объявил, что Россия разгромлена. 30 сентября в «Шпортпаласте» Гитлер произнес речь о стратегическом значении Сталинграда. «Предстоящее взятие Сталинграда станет гигантским шагом вперед, потом мы будем углублять и развивать успех. Можете быть твердо уверены: никому в мире недостанет сил вытеснить нас с завоеванного плацдарма».

Геббельс, который в тот же вечер тоже выступал с речью, выражался более осмотрительно. Он пустился в глубокомысленные рассуждения, цитировал историю войн и военного искусства, обращал внимание на ошибки и промахи вражеской пропаганды, но ровным счетом ничего не обещал и не пророчил. Его речь была прелюдией к началу новой кампании – сбору средств для армии в преддверии зимы. С тех пор как нацисты пришли к власти, средства собирались каждый год. В 1933 году Геббельс впервые провел кампанию под девизом борьбы против голода и холода. Ему удалось собрать громадную сумму, главным образом благодаря участию популярных актеров, нацистских бонз и их жен, которых привлекали к акции в обязательном порядке. Особым успехом пользовался Геринг. Он стоял у парадного входа в министерство авиации и балагурил с прохожими, которые бросали монеты в его коробку. Люди выстраивались в длинные очереди, чтобы отдать Герингу свои гроши. Геббельсу тоже не удалось уклониться от повинности; обычно он стоял у гостиницы «Адлон». В отличие от Геринга он не разыгрывал спектакль, а когда к нему подошел репортер, желавший взять интервью, Геббельс отказался. «Прошу вас, не надо. Сегодня не мой день, а народа», – строго ответил он. Человек, едва ли не ежедневно обращавшийся к миллионам людей с ораторской трибуны, чувствовал себя неуютно посреди народных масс, и это бросалось в глаза.

Однако то время уже давно прошло. С началом войны у членов кабинета министров рейха появились более важные и неотложные дела, чем сбор пожертвований. А жены Геринга и Геббельса все еще отбывали повинность, вместе с женами менее видных нацистов. Сейчас, в 1942 году, во время ставшей уже привычной акции произошло несколько неприятных инцидентов. Возможно, дамы слишком броско нарядились, и люди почувствовали, что все это чистой воды фарисейство: укутанные в меха роскошные женщины не могут бороться с голодом и холодом бок о бок с обнищавшим народом. Из толпы неслись оскорбительные и издевательские реплики. Холеные дамы испуганно переглядывались, а потом, не выдержав, пустились в бегство на своих автомобилях.