Хроники похождений - Лев Портной

— Да что все это значит? Кто такая Маша Миронова? — воскликнул я.

Господин Швабрин отвел взгляд — мне показалось, что он сделал это через силу.

— Неважно, мой друг, это уже неважно. А что касается медальона, так картинка в нем — обманка. Каждый видит в ней того, кого хочет увидеть. Вы видите в ней Валери, Мадлен видит Жака, а Мэри-Энн… Кого вы там видите?

— Я вижу Мадлен, — призналась аэронавтесса.

— Вот как, — пожал плечами Алексей Иванович.

Мадлен залилась краской.

— Перестаньте! Все это глупости! — воскликнула она и стряхнула с себя руки Мэри-Энн.

Мне сделалось грустно. Я почувствовал себя антрекотомъ, в разгар веселого застолья отправленным в рот: жизнь продолжается, а он — на полпути к поганому чулану. А еще я чувствовал себя дураком, потому что в медальоне видел Валери, а не Настасью Петровну. Или ту же Мадлен. Славная девушка. Не знаю, что она нашла в каналье Лепо.

— Маркиз!

Я обернулся на зов и встретился взглядом с Катриной. Она стояла чуть в стороне и — слава Главному Повару — не в истинном обличье, а в облике очаровательной девушки с каштановыми волосами, источавшими едва уловимый запах лаванды.

— Я не прощаюсь. Скоро мы встретимся, — она накинула капюшон и быстро вышла из зала.

— Вот тварь, — прошептал я вслед майестре.

— Плюньте вы на них, милостивый государь, — промолвил господин Швабрин.

— Легко сказать, — ответил я.

Алексей Иванович нахмурился.

— Позвольте, — произнес он и отвел меня на пару шагов в сторонку.

Он по-дружески обнимал меня. А я испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, был преисполнен благодарности, понимая, что обязан жизнью этому человеку. С другой стороны, беспринципность господина Швабрина меня коробила.

— Так что у вас за проблемы с этими упырями? — спросил он.

— Я и сам не знаю, — признался я. — Они убеждены, что я владею ценными для них знаниями. Может, оно и так, но я ничего не помню.

— Вода забвения, — с пониманием кивнул господин Швабрин.

— Да, самое главное, я так и не смог вспомнить, что произошло между мною и Валери в Валдаях? Каким образом она заставила меня по доброй воле выпить воду забвения? Эта мысль не дает мне покоя…

— Да плюньте вы, друг мой! — перебил меня Алексей Иванович. — Какая вам разница, как эта девица вас обманула? Стоит ли ломать над этим голову? Вспомните — так вспомните, а нет — так и не надо! Не стоит терзаться этим. Поверьте моему опыту: чем быстрее вы выбросите из головы эту девицу, тем лучше будет для вас. В противном случае вы рискуете всю жизнь провести с призраком прошлого… Это будет грустная жизнь.

Слова господина Швабрина были мне неприятны, и я перебил его, задав первый пришедший в голову вопрос:

— А вы-то… вы как? Вы же держали путь в Амстердам…

— Не совсем так, друг мой. Эта ваша девица наняла моего давнего знакомца Никитку Помятого…

— Какого еще Помятого? — вскинул я брови.

— Того самого, которого застрелили у Кронштадта…

— Ах да, — вспомнил я.

Мне сделалось стыдно. Только что в душе я осуждал господина Швабрина за пренебрежение нормами морали, а теперь выходило, что человек, погибший из-за меня, был его товарищем.

— Никита позвал в компаньоны меня и Федора. Мадемуазель де Шоней заплатила нам за то, чтобы мы были рядом с вами, мой друг, и страховали вас от неприятностей.

— Так значит, и на суде вы выполняли ее задание…

— Нет, — господин Швабрин помотал головой. — Мы должны были сопроводить вас только до берега.

— Так вы были знакомы с Валери?

— Нет, — опять помотал головой господин Швабрин. — Она имела дело только с Никитой, я даже не знаю в точности, сколько она заплатила ему. Кстати, она и ему представлялась как Аннет, а не Валери.

Я пожал плечами.

— Господи, ничего не понимаю! Зачем? Зачем ей было нужно выдавать себя за Аннет?

— Что же тут непонятного, милостивый государь?! — вскинул брови господин Швабрин. — Тут все понятно. А ну как вы не захотели бы по доброй воле отправляться ее спасать?!

— И что? — спросил я.

Ход мыслей господина Швабрина оставался мне неясен.

— Как — что? Представьте себе, появилась в России некая Аннет де Шоней, по слухам шпионка, связанная с бумагами императрицы. Даже если бы не захотели отправиться на ее поиски, непременно нашлась бы партия, которая заставила бы вас силой…

— И эта партия нашлась, — перебил я Алексея Ивановича. — Во главе с Мировичем.

— Именно так. А Валери получила фору во времени, чтобы скрыться в неизвестном направлении и послать весточку этим вампиршам: дескать, высылайте деньги, а секрет вот-вот причалит к вашим берегам на «Эмералд Джейн». Вот только неясно, неужели она и вампирш обманула? Может, и впрямь остается только ждать, когда вы вспомните все окончательно. Искренне желаю, чтобы при этом вы вспомнили что-то такое, что заставило бы вас по-настоящему выкинуть Валери из головы.

— Ладно, Алексей Иванович, благодарю вас за все, что вы сделали для меня.

Боюсь, мои слова прозвучали чересчур сухо.

Глава 48

Солнце давно перевалило за полдень, когда конвоиры вывели меня из здания ратуши и усадили в черный экипаж с решетками на окнах. Кучер щелкнул кнутом, лошади всхрапнули — тяжелый вздох слышался в их всхрапе, налегли на оглобли, и экипаж покатил по мостовой.

Чьи-то пальцы забарабанили по стеклу. Послышался окрик конвоира:

— Не положено, фройляйн!

Я подался к окну и увидел Мэри-Энн. За спиной аэронавтессы маячил подлый французишка с Абрикосом на руках. У меня промелькнуло сомнение: правильно ли я поступил, что не оставил Жаку денег? А то ведь с канальи станет — и впрямь пустит кота на воротник, когда приспичит. Но тут же я сообразил, что в Траумлэнде жара стоит круглый год и воротники не пользуются спросом.

— Серж, — крикнула Мэри-Энн. — Не забудь сделать надпись на скале: «И я тоже был здесь!» Кажется, ты мечтал об этом, — она подмигнула на прощание.

— Осуществляются мечты, — ответил я.

Женщина осталась позади. Я откинулся на жесткую спинку кресла и вздохнул с облегчением. Громадная тяжесть свалилась с моих плеч. Все тревоги, все нервотрепки, порожденные то неопределенностью ближайшего будущего, то невероятными перипетиями, остались позади. Жизнь не то чтобы наладилась, но оказалась во вполне четко очерченных рамках, сколь ужасными они б не казались обывателю. Конечно, скажи мне кто-нибудь месяц назад, что мне грозит три года каторги, я бы умер от ужаса. Но в сравнении с виселицей Раухенберг выглядел настоящей Аркадией. О том, что на каторге можно не то что за три года, а и за три дня загнуться, в эти минуты я не думал.

Да и вообще не думал о себе. Мысли мои вернулись к Валери. Я смотрел на ее портрет, и сердце сжималось от тревоги. Я счел бы за великое счастье получить хоть малюсенькую весточку. Только бы знать, что она жива, что она исполнила все задуманное, одурачила этих отвратительных повелительниц бурь, глупых банкиров и всех, кто попадется на ее пути, получила столько денег, сколько ей нужно, чтобы жить без забот и чтобы никакие майестре до нее не дотянулись. Я восхищался полетом ее мысли, грандиозностью планов и виртуозностью исполнения, боготворил ее и загрыз бы каждого, кто встанет на ее пути. И каждый, кто осудит ее или просто скажет о ней худое, пусть даже и справедливое слово, станет моим злейшим врагом.

Мне вспомнились господин Швабрин и сказанные им на прощание слова: «Чем быстрее вы выбросите из головы эту девицу, тем лучше будет для вас». Да как он смел так говорить о Валери?! Я со злорадством припомнил, как изменилось выражение его лица, когда он заглянул в магический медальон. «Ах, Маша Миронова, — передразнил я мысленно Алексея Ивановича. — Мысль любовну истребляя, тщусь прекрасную забыть…» Можно подумать, его жизнь лучше сложилась, если он все эти годы только и тщился забыть кого-то!

Дорога проходила через лес, и экипаж трясся на кочках. Я порядком устал, сиденье было жестким. Время от времени я видел в окно лошадиный круп и ноги в сапогах, вычищенных до блеска. Судя по голосам, конвоиров было двое, вместе с кучером — трое. В пути они травили анекдоты, обсуждали жен и любовниц, хохотали над разными сальностями. Иногда их голоса отвлекали меня от печальных раздумий, пару раз я даже смеялся над их глупыми шутками.

Веселье оборвалось внезапно — за очередным поворотом. Все произошло так быстро, что конвоиры и удивиться толком не успели. Их возгласы изумления обернулись предсмертными хрипами. Я не видел происходящего и метался по экипажу, будучи прикованным к массивному кольцу в днище. Чей-то силуэт загородил окно, я отпрянул и вжался в стену. Раздался треск, дверцу экипажа выломали, и в проеме появился одноглазый фомор. Уродец, оказавшийся еще и одноногим, запрыгнул внутрь.