Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович

Более двух лет мне пришлось работать вместе с этим интересным человеком, производившим впечатление старика. В старости он жил спокойно. Работы было немного, а я, уже окончивший к тому времени университет и занимавшийся давно преподаванием и прочее, получил какое-то право общаться с профессурой более тесно, как член коллегии преподавателей. Из уцелевших в памяти многочисленных встреч вспоминаю одну в квартире у А.Н.Зильбермана. Когда я туда вошел, то увидел, что целая компания профессоров сидит за столом и играет в винт. Я присел в ожидании конца робера. И вдруг слышу, как В.А.Солонина, обращаясь к своей старухе, возгласил: «Дура, разве так ходят?» и т. д. На меня это произвело некоторое впечатление. Таков был В.А.Солонина в жизни, чудаковат и по-менделеевски грубоват.

О другом высокоуважаемом нами профессоре, И.И.Беваде (1857–1937)55, я уже упоминал. Он был старше В.А.Солонины, но умер позднее его. В мое время это был маленький старичок, сильно хромавший на одну ногу. Он также воспитанник Петербургского университета и непосредственный ученик А.М.Бутлерова и Д.И.Менделеева. По окончании курса он работал некоторое время у Бутлерова и по его рекомендации был назначен в 1881 г. лаборантом в Варшавский университет. Через 3 года он был назначен доцентом в Институт сельского хозяйства и лесоводства в Новой Александрии (вблизи Люблина в Польше). К счастью, биография И.И. Бевада опубликована не только А.Д.Петровым56 (покойным), но и в книжке также уже покойного П.И.Проценко «Очерки развития химии в Ростовском университете» (Ростов, 1960). В 1896 г. Иван Иванович Бевад стал профессором Варшавского университета. В 1900 г. он защитил в Варшаве докторскую диссертацию и получил профессуру в Варшавском политехническом институте. Вместе с этим институтом он и переехал в Н.Новгород в 1917 г., где и работал до самой смерти.

Бевада без преувеличения можно причислить к классической школе русских химиков-органиков. Преподаватель он был отличный, хотя его лекции не отличались занимательностью и даже, пожалуй, были суховаты. Он был представителем русской химии конца XIX в. и безукоризненно знал классическую органическую химию. Видимо, вследствие переездов варшавских учебных заведений в 1915 г. и позднее, он несколько отстал в области идей химии XX столетия. Так, он явно был далек от электронной теории в химии и вообще, из-за недостатка журналов после 1914 г., был не в курсе дел развития новейшей химии. Но зато органическую химию до 1914 г. он прекрасно знал. Все крупнейшие русские химики-органики были его знакомыми и даже друзьями, и, насколько мне известно, он пользовался у них большим уважением.

И.И.Бевад по-человечески был скромен, несколько замкнут, увлекался музыкой, неплохо играл на рояле, с другими профессорами, в отличие от общительного В.А.Солонины, он почти не имел дела. И.И.Бевад был готов, я бы сказал, «нянчиться» со студентами, если они проявляли любовь к органической химии. Он был и общественником. Мне приходилось работать с ним во многих комиссиях, организовывать с его помощью студенческие кружки, ставить доклады и прочее. В общем, его можно было бы назвать вполне симпатичным профессором, жаль, что имевшиеся среди наших студентов полуграмотные любители «потрепаться» языком на разных заседаниях причиняли ему явные огорчения своей несправедливой критикой.

Эта критика имела под собой особую почву. И.И.Бевад был строг в спросе основ органической химии. Сдать ему экзамен было куда труднее, чем В.А.Солонине. Ну, а любителям блудословия казалось, что такой строгий спрос знаний, которые они считали устаревшими, был просто «придирками». Некоторые наши студенты, считавшиеся общественниками, передовиками и даже «вождями» организаций, полагали, что органическую химию можно освоить, если ограничиться знакомством с некоторыми новейшими достижениями этой науки. Однако жизнь в дальнейшем над ними довольно жестоко посмеялась. Немногие из них стали даже приличными инженерами, но зато некоторые стали видными профессорами (Обрядчиков, Рабинович и другие).

О других преподавателях я могу сказать несколько меньше. Жаль Р.Н.Литвинова57, способного преподавателя (доцента) по процессам и аппаратам химической промышленности. Р.Н.Литвинов был настоящим инженером. Он был конструктором. Я помню, как он пытался построить магнитофон, пользуясь вместо теперешней магнитной ленты железной проволокой. Он любил коллекционировать и из-за этого погиб. Не буду здесь рассказывать об этом, так как живы люди, предательству которых была обязана его ранняя смерть.

Были, конечно, и другие многочисленные преподаватели. A.А.Завадского, читавшего курс общей химической технологии, я помню по его знаменитой фразе: «Раньше дубили подошвенную кожу 10 лет и носили 10 лет. Теперь дубят неделю, ну и носят неделю». Это, конечно, не просто «риторика», как теперь говорят. В те времена, как известно, из-за крайнего недостатка естественных материалов (кожи и др.) употреблялись «эрзац-продукты». Они были, конечно, несравненно более плохими по сравнению с продуктами естественного происхождения. А.А.Завадский просто выражал протест против «эрзац-продуктов», не подозревая, что через пару десятков лет эти «эрзацы» станут основными продуктами, в ряде случаев куда более высокого качества, чем применявшиеся в течение многих тысячелетий естественные материалы.

Но вернемся к ходу событий. Мои студенческие дела постепенно улучшились. Мне легко удалось сдать физическую химию. Неорганику я сдал без особых затруднений, хотя и не на «отлично». Не помню теперь, что именно мне пришлось «отвечать» B.А.Солонине. С органикой дело обстояло значительно хуже. Пришлось долго сидеть за учебником и без особого эффекта. Органическая химия и теперь еще мне представляется чем-то похожей на музыку. Если у человека нет слуха и музыкальных данных, привитых с детства, ему, естественно, нечего делать в области музыки. Так же и в органической химии с ее своеобразным стройным содержанием, однако совершенно не соответствующим строю семинарских наук, к которым я был с детства приучен. Все эти бесконечные классы и ряды соединений, со всеми их особенностями и «заместителями», могли быть усвоены, выражаясь по-семинарски, «зубрежкой», к которой я никогда, даже в семинарий не питал никакого пристрастия, либо я должен был обладать «органико-химическими музыкальными» данными, способностью запоминать системы названий и связанных с ними структур. К числу таких одаренных я, видимо, не принадлежал, да и не мог выдержать сидения за учебником длиною в полгода.

Только взяв себя в руки и собрав свою волю, я садился за учебник Чичибабина (совсем немудрящий) и пытался запоминать, хотя это было, прямо сказать, скучно. Кое-что, конечно, оставалось от занятий, но систему органической химии в целом я, видимо, так и не освоил. Только позднее, по разным причинам мне пришлось всерьез заниматься некоторыми разделами органики. Тогда же я сдал, помнится, не более чем «на удочку».

Итак, основные предметы общего курса были с грехом пополам сданы. Я думаю, что не только я так работал, но и многие другие мои коллеги. Трудными были для меня и инженерные предметы — теоретическая и прикладная механика, сопротивление материалов, техническое черчение, курсовые проекты и прочее. Но нужда «все преодолевает», хотя «семинарская» подготовка потребовала двойной, а может быть, и тройной работы над пустяковыми вещами.

Да, пришлось сидеть долго над вещами и понятиями, которые, как впоследствии оказалось, сами собой понятны. Тогда же, по разным причинам, многое до меня «не доходило». Несколько легче было с «процессами и аппаратами химической промышленности», которые читались, видимо, более доходчиво Р.Н.Литвиновым. Кроме того, эта дисциплина, пожалуй, даже увлекала своими чисто практическими аспектами, решениями технологических задач.

Итак, основные предметы курса я плохо ли, хорошо ли, сдал. Сказав, чтобы я знал все это, я не могу. Да и сейчас полагаю, что задача высшего образования не столько состоит в усвоении всей суммы знаний, зафиксированных в учебниках и учебных планах, сколько в том, чтобы научиться отыскивать то, что необходимо, в соответствующих источниках и уметь интерпретировать это необходимое с точки зрения более высокого уровня науки сегодняшнего дня. Вот этому, пожалуй, я и научился в Нижегородском университете за годы обучения.