Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович

Откровенно говоря, я не испытал большого разочарования после этого разговора. Видимо, все равно я не поступил бы, так как подходящие кандидаты для поступления были уже намечены начальством. Самое же главное, для меня после этого разговора был наконец сделан выбор. Был решен основной вопрос, иду ли я по военной линии, или же надо заканчивать университетское образование. Ясно, что оставалось второе. По своей природе я не был идеальным военным. Для этого у меня недоставало важных черт в моем характере: требовательности, непреклонности и прочее.

Итак, я вернулся в Нижний Новгород и доложил всю ситуацию командиру дивизии. Он мне не поверил, естественно, но сказал, чтобы я непременно готовился еще раз для поступления в Академию в будущем году. Я выслушал его, но для себя уже все решил.

Все это происходило в 1926 году. Университетские занятия я запустил. Тем более что на сей раз лагерный сбор был не вблизи Нижнего, а довольно далеко от него в районе Гороховца. Там надо было все заново создавать, и это у меня отняло также немало времени. Становилось очевидным, что если так пойдет дело и далее, мне придется расстаться с университетом.

Вот почему в конце 1926 г. я подал первый рапорт об освобождении с военной службы. Судьба его была плачевной. Командир дивизии Г.П.Софронов посмеялся надо мной и посоветовал не делать глупостей. Рапорт мне был возвращен. Весной 1927 г. я подал второй рапорт по этому же поводу, причем принес его сам Г.П.Софронову и откровенно объяснил всю ситуацию. На сей раз рапорт был направлен «по команде» в штаб корпуса. Но я получил тот же в сущности отказ, только от более высокого начальства, командира корпуса.

Между тем мои занятия, как по службе, так и по общественным обязанностям (Авиахим, Варнитсо и пр.) занимали все мое время и на университетские занятия оставалось слишком мало времени. Мне пришлось отрабатывать аналитическую химию. В те времена занятия качественным анализом проводились «классическим» методом, по Тредвелу и даже по Фрезениусу, авторам учебников прошлого столетия. Сначала отрабатывались частные реакции на элементы (не на ионы!) первой группы, затем следующих четырех групп. После отработки частных реакций на группу ассистент давал задачу на I группу (после коллоквиума) и т. д. Все шло сравнительно хорошо, пока я не дошел до 3-й группы. Здесь давалось две задачи просто на 3-ю группу и на 3-ю группу с фосфорной кислотой, что сильно осложняло задачу. Групповым реактивом служил сероводород. В общем, я отстал от других и принужден был работать в лаборатории все свободное время, захватывая даже ночные часы. Тогда это разрешалось, несмотря на то, что на полках стояли весьма опасные реактивы вроде бруцина, цианистого калия и других.

Я вспоминаю, как в военной форме, другого у меня ничего тогда не было, не было и халата, я ходил по лаборатории и гадал, что бы могло быть в задаче, данной ассистентом. У нас тогда было 3 ассистента: Б.А.Козлов, Р.Е.Вагнер и Н.П.Забелин. Все они, я думаю, наслаждались, если у студента не выходила задача и он приносил неправильный ответ. Так вот, через пару недель работы в лаборатории я обнаружил, что мои замечательные суконные брюки-галифе в нескольких местах прожжены серной кислотой. Может быть, я сам был недостаточно аккуратным, может быть, кто-либо из соседей брызнул случайно из пробирки. Задачи на 3-ю группу у меня не выходили очень долго. Только весной я преодолел все трудности и получил наконец профессорскую задачу. В.А.Солонина дал ее мне, не скрывая своей хитрой улыбки. Я работал над ней около двух недель и сдал ее со второго раза, потеряв в первый раз один элемент.

Задачи по количественному анализу удалось сделать значительно скорее. Но в общем лаборатория аналитической химии далась мне с большим трудом и с огромной затратой времени. К тому же я как военный не мог ежедневно и регулярно работать, в отличие от моих товарищей. Те могли заниматься в лаборатории с 8 утра и до ночи непрерывно, я же принужден был иногда пропускать не только дни, но даже и недели.

Все это создало у меня к весенней экзаменационной сессии 1927 г. очень тяжелую обстановку. Надо было сдавать зачеты и экзамены, на подготовку же их было слишком мало времени. Служба есть служба, и почти весь день ежедневно я принужден был отдавать ей. А тут еще из штаба округа пошли всякие предписания об усовершенствовании военного обучения частей, и мне приходилось иногда целыми неделями, особенно в период перед выездом в лагери, заниматься всякими делами. Шли разные курсы, то химических инструкторов, то работников милиции. Начались и другие работы. Например, весной 1927 г. я был командирован в Балахну для разработки одного важного задания на только что построенной электростанции на торфе. Кстати, во время этой командировки, продолжавшейся около двух недель, я был размещен в домике-гостинице, построенной специально для английских инженеров, руководивших постройкой электростанции. Я впервые встречался с иностранцами, приходилось приспосабливаться к «европейскому распорядку». Утром все вместе мы завтракали (пти дежене), в 11 часов был второй завтрак, затем обед, потом кофе и т. д. Я, естественно, ни слова не понимал из того, о чем говорят между собой англичане, и в случае необходимости объяснялся знаками или же вспоминал отдельные латинские и французские слова. Меня особенно умиляло, что после обеда все выходили в соседний зал и закуривали. А мне хотелось курить и до обеда и даже во время обеда. Оказалось, что это было неприлично.

Подобное же задание, правда, вместе с группой штабных работников, мне пришлось выполнять на одном из больших заводов в Растяпине (ныне Дзержинск). Там я впервые познакомился с некоторыми производствами, в частности, с ректификационной колонкой, как говорили тогда, лучшей в мире. Продукт эта колонка, действительно, давала превосходный. Кроме этого, были и другие дела. В самом Нижнем меня особенно донимали лекции, которые я читал чуть ли не ежедневно, то в Доме обороны, то на предприятиях города, то в Сормове, то в Канавине.

Ничего удивительного нет, что, пришедши раз сдавать вторую часть физики, я был спрошен А.Н.Зильберманом об интерференции света и ответил плохо, будучи недостаточно подготовлен. Профессор предложил мне прийти еще раз. Я помню, по совету ребят я пришел при всей форме с ремнем и наганом у пояса. На этот раз все обошлось благополучно и экзамен был сдан. В общем, обстановка у меня создалась критическая. Я уже почти принял решение временно бросить университет. Но мне здорово повезло. Летом я подал третий рапорт об увольнении в запас и на сей раз этот рапорт дошел до ГВХУ (Главное Военно-химическое управление РККА), т. е. до Фишмана, с которым я лично познакомился много-много лет спустя. Но Фишман отложил этот рапорт.

В октябре 1927 г. я поехал в Ленинград, где были мной заказаны на одном из заводов метеорологические приборы, необходимые для обучения инструкторов. Я заехал в Москву, зашел в ГВХУ с намерением добиться приема у Фишмана. Но неожиданно я встретил своих давнишних знакомых Малиновского и А.Ф.Яковлева (преподававшего нам еще на Военно-химических курсах в 1921 г.). Тут же в приемной я рассказал им свое положение, и они оба вполне сочувственно отнеслись к моему делу. Тотчас же, не откладывая дела, они отправились к самому Я.М.Фишману и вскоре, вернувшись от него, спросили меня: не соглашусь ли я после демобилизации специализироваться по военной химии и смогу ли дать по этому поводу полуофициальную подписку. Я им ответил утвердительно, так как в то время это соответствовало в общем моим намерениям. Тут же на клочке бумаги я написал «подписку», и через 5 минут вопрос был решен. Я поблагодарил своих друзей и отправился в Нижний.

Явившись к командиру дивизии для доклада о поездке, я был крайне удивлен, когда он показал мне телеграмму из самых высших инстанций о моей демобилизации из рядов Красной Армии.

Итак, я стал обыкновенным штатским после почти 7 лет службы в армии. Это было для меня весьма неожиданным, так как ставило передо мной множество проблем, которые при подаче рапортов начальству ускользали из моего внимания. Надо было думать о заработке, о штатской одежде, о совершенно новом распорядке жизни и прочее. Уже через неделю в дивизию прибыл из Москвы мой товарищ по Высшей военно-химической школе Миловидов на мое место, и я незамедлительно сдал дела и стал свободным, как лесная птица.