Крутоярск второй - Владимир Васильевич Ханжин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В противоположном конце цеха три слесаря возились с форсунками и все по той же причине нехватки подходящих приспособлений и инструментов на чем свет стоит костили начальство — по восходящей линии: начинали с Булатника, кончали министром.
В цех влетела Рита.
— Сказать новость, Геннадий Сергеевич? — прошептала она, наклонившись к инженеру. И, не дожидаясь, пока Булатник выразит свое согласие или несогласие выслушать новость (бесполезно — пока он соберется, пройдет целая вечность), выпалила: — К вам в цех переводят папу. Сейчас Овинский сказал.
Инженер поднялся. Нет, не вскочил. Вскочить мог кто-нибудь другой, а он именно поднялся. И все-таки с его стороны это была на редкость быстрая реакция. Во всяком случае, Рите даже показалось, что сейчас он произнесет что-нибудь.
Нет, Булатник был верен себе. Поднявшись, он молча уставился на девушку. «Боже, и за что я люблю этого немого идола!» — мысленно воскликнула она.
Между тем в голове и в душе «идола» совершались удивительные метаморфозы. Еще минуту назад цех был для него голым местом, пустыней, в коей произрастали одни лишь несчастья. Теперь он как по мановению волшебной палочки заполнялся полезнейшими, прекраснейшими вещами. О, Гена лучше, чем кто-либо, знал, что такое Максим Харитонович Добрынин. Во-первых, это сумасшедший напор, перед которым не устоит ни одна кладовая, ни один мастер, ни один командир, ни один человек вообще, во-вторых, это руки чудесника, способные из гвоздя сделать пружину, в-третьих, это смелая изобретательская мысль, в-четвертых… Нет, даже Рита не знала, какую она принесла потрясающую новость.
Трудно сказать, сколько прошло времени. Лицо Булатника расплылось в широчайшую улыбку. Но это было еще не все. Случилось невероятное: большие, сильные руки инженера медленно поднялись и сжали Риту за плечи.
Рита, вспыхнув, потупилась. Все исчезло для нее — открытая дверь, возле которой они стояли и мимо которой по коридору то и дело проходили люди, пустой светлый цех, слесари, работающие в дальнем конце его. Остались только эти руки… Сколько он будет держать ее так? Раз, два, три… Не двигайся, не шевелись! Стоять бы так без конца.
И вдруг вспомнилось — лицо, ее лицо! Рита низко наклонила голову, сжалась.
— …главное — оборудовать цех, Рита, — услышала она. — Вот этот стенд для испытания насосов…
Ну да, конечно, — стенд, насосы, форсунки. О чем еще он может думать? Он держал сейчас ее за плечи, но разве ему было какое-нибудь дело до нее? Разве это человек? Бесчувственная машина! Дизель!
И не все ли равно какое у нее лицо. Что ему до ее лица? Ну и прекрасно! Надо быть дурой, чтобы любить такого. К черту!
Она выпрямилась.
— …взять регулятор числа оборотов дизеля. Чтобы его испытать…
Гена осекся. Рита в упор с ненавистью и отчаянием смотрела на него. Булатник смущенно потупился. Потом, набравшись храбрости, удивленный и вместе с тем полный какого-то жуткого и сладостного волнения, поднял взгляд. Снова он увидел ее пылающие глаза. «Так вот оно что!.. Так вот оно как!..» — пронеслось в его голове. Ее лицо странно дрожало и расплывалось перед ним. И только глаза были недвижимы. Гена неотрывно смотрел в них и чувствовал, что чем дальше он смотрит, тем больше хочется ему смотреть.
Глава вторая
I
Под утро стряслась беда еще с одной машиной — третьей по счету за эту ночь. Она встала на разъезде Сартык — что-то случилось с дизелем, машинист заглушил его и, пока возился с ним, заморозил электролит аккумуляторной батареи. На двух других тепловозах дали течь секции холодильников. Из Крутоярска-второго с попутным товарняком умчались на выручку главный инженер депо и Гена Булатник.
Овинский так и не ложился спать — вместе с дежурным по депо и нарядчиком сидел в «брехаловке», ожидая очередных новостей с линии. И хотя Виктор Николаевич отлично сознавал — оттого, что ему едва ли не первому становятся известны эти новости, ничего измениться не может, — хотя он был пока бессилен повлиять на ход событий, он не мог заставить себя идти спать. Только рано утром Виктор Николаевич вздремнул какой-нибудь часик у себя за столом, в партбюро. Пришел сюда за папиросами. Как раз в это время уборщица затопила печь. Потянуло теплом, острым запахом дыма… Очнулся от выкриков, которые гулко разносились по тихому, пустому зданию конторы, — бушевал у телефона Тавровый. «Опять что-нибудь», — вспыхнуло в голове Овинского. Но Тавровый положил трубку. Стало слышно, как грузно и размеренно заходил он по своему кабинету.
Было еще совсем темно. Ночь тянулась невыносимо долго — не столько потому, что зимние ночи вообще длинные, сколько потому, что очень хотелось, чтобы она поскорее кончилась. Днем мороз все-таки слабее. А главное — днем соберутся машинисты, соберутся, несмотря на мороз, — Овинский знал это. И тогда, возможно, удастся что-нибудь придумать. Прежде всего — холодильники. Как сберечь холодильники? Сегодня из-за них встали две машины. А всего за эту ночь встал три. Три за одну ночь!
Он вышел из конторы, чтобы вернуться в домик нарядчика. Как это всегда бывает, после теплого помещения мороз не сразу почувствовался. Но едва Виктор Николаевич взялся за деревянные перила крыльца, как тотчас же отдернул руку — в эту лютую ночь жглось даже дерево. Все вокруг было погружено во мглу. Фонари давали ничтожно мало света. Даже прожекторы, казалось, горели лишь для того, чтобы осветить себя. Где-то за депо с пронзительным скрежетом двигались вагоны.
В домике нарядчика Овинский впервые за эту ночь заметил, что на стене рядом с доской для приказов по депо все еще висит объявление об отчетно-выборном партийном собрании. Собрание должно было состояться вчера, но стало не до него, когда внезапно, разом ударила страшная стужа. Готовый отчетный доклад Овинского лежал без движения в сейфе партбюро.
Виктор Николаевич снял объявление, принялся сворачивать его в трубку. У окошка нарядчика оформлялся в поездку машинист. В «брехаловке» было прохладно, хотя вечером жарко натопили печи; нарядчик, вытирая платком покрасневший нос и поправляя накинутый на плечи полушубок, стоя вручал документы. Оба — и нарядчик, и машинист — обходились сегодня без тех обычных, почти ритуальных замечаний и шуток, которыми, как правило, сопровождалось в «брехаловке» оформление поездки.
Овинский, подождав, когда машинист повернется от окошка, заметил:
— Не вздумайте в оборотном депо заглушить дизель. Следите за холодильниками.
Машинист понимающе кивнул. Что подсказать еще,
