Дом Для Демиурга. Том первый - Татьяна Апраксина

— Ты предал меня, Жан Лере. Предал меня и тех, с кем живешь. Но Господь милосерден, а с ним милосерден и я. Ты умрешь, Жан Лере, но кровь твоя очистит остальных!

Тупые селяне рухнули на колени, стоять остался лишь староста — тоже рыжий и конопатый, но раза в три толще Жана.

— Казни его, а не нас, господин учитель! — взвыл он, а потом тоже упал на колени и пополз к проповеднику. — Невиноватые мы! Не знали…

Проповедник поднял руку с кинжалом, отнятым ночью у солдата. Парнишка Жан не дрогнул, не взмолился о пощаде, а лишь смотрел с неразумной и бессмысленной ненавистью. Глупец, пленник обманщиков, но, что куда хуже, — предатель. Отступник должен быть наказан.

Человек с кинжалом умело ухватил за волосы лишенного возможности двигаться крестьянского парня, швырнул перед собой на колени и одним движением перерезал ему горло. Края раны разошлись, выпуская кровавые пузыри, потом на мгновение сомкнулись, даря Жану ложную надежду на последний глоток воздуха, и вновь раскрылись зияющим багряным зевом, ухмылкой от уха до уха.

— Ибо плата за предательство — смерть, — сказал проповедник, вытирая кинжал о тулуп жертвы. — На остальных же нет вины, и очищены вы его кровью!

— Благодарим, господин учитель! — старосте все же удалось доползти до проповедника и ударить лбом в его сапог.

Не говоря ни слова, человек в солдатском плаще развернулся и отправился назад по дороге. Тропа, что вела из деревни, уже ждала его. Пусть приставы негодуют, пусть солдаты трепещут, а деревенщина разбивает лбы о заледенелые камни…

Несущему слово Истины не страшны ни замки, ни оковы, ибо с ним Господь!..

— Я не могу-уу! — взвыла Керо придушенным голосом. Голубые глазища, непонятно как умещавшиеся на узком личике, наполнились слезами.

— Герцог, позвольте мне, — юный рыцарь Литто, разумеется, готов был сделать ради дамы сердца все, что угодно. В том числе прирезать своими руками злосчастную курицу, переступив через отлично известную Саннио крайнюю брезгливость.

— Я могу! — рыцарь из Бориана был крайне сомнительный, но обижать девицу Къела в его присутствии было весьма опасно. К гаданию по внутренностям птицы он относился без интереса, но кровь и еще теплые потроха его нисколько не пугали. — Ну можно, я… герцог?

— Нельзя. Не позволю. Керо, любезнейшая моя, что вы скажете… ну, например, баронессе Брулен, которая захочет, чтобы вы погадали именно этим образом? "Я не могу-у"? — Гоэллон весьма похоже передразнил девчонку, и Саннио с трудом сдержал улыбку. — Я думаю, она придет в полный восторг и немедленно пойдет навстречу вашей немочи. Даже сделает все сама. Или нет? Как вы думаете, Керо?

Секретарь посмотрел на девушку в мясницком фартуке и нарукавниках поверх домашнего платья. Косы убраны под тугой платок, и кажется, что на лице остался один нос, побледневший не то от страха, не то от едва сдерживаемой тошноты. Саннио еще в первый час знакомства предположил, что через год-два девочка станет одной из первых красавиц, но он не подозревал, что это случится за девятину с небольшим. В платке, завязанном на манер монахинь, она походила на портреты древних святых. Наверное, так на самом деле выглядела святая Иоланда, избавившая мир от трех страшных болезней. Вот такие вот у нее были глаза — огромные, прозрачные, скорбные, — и такое же фарфоровое лицо без единой кровинки. Точеное, неотмирное… Саннио тряхнул головой, прогоняя наваждение — показалось, что вокруг белого платка воссиял золотистый нимб.

Нет, все-таки северянке до святой было еще далеко: на герцога она смотрела без кротости, подобающей святой Иоланде.

— Керо, так поделитесь же с нами — что вы ответите вашей госпоже или господину? Вот это вот трепетное "не могу"? Прольете слезы скорби над сей обитательницей курятника? Я жду ответа…

Саннио прекрасно понимал, что герцог прав, и все-таки ему было отчаянно жаль девочку. Сам бы он спокойно прирезал курицу; научился еще в приюте, а в школе доводилось делать и не такое, но — девушка, девушка из графов Къела… Секретарь покосился на Гоэллона. Спокойное лицо, спокойная улыбка — юноша бы уже подумал о том, куда именно будет прятаться, посмотри господин с такой бесстрастной усмешкой на него, но несчастная девица, застывшая с ножом в руках, сейчас не разбирала выражений чужого лица.

— Я сделаю, если будет нужно, — да у нее и губы побледнели, ох, сейчас свалится же.

— Ну так сейчас — именно этот случай. Нужно, милая моя, нужно. Просто необходимо, так что же вы медлите? Что вы вчера мне сказали, когда я отправил вас в постель? Что вы не слабее других? Ну и где же ваша сила? Уже покинула вас, Керо?

— Нет, — прошипела девушка и решительно двинулась к привязанной за ногу к ножке стула курице. — Барон Литто, будьте так любезны, расстелите ткань.

Альдинг немедленно ринулся выполнять просьбу, Гоэллон молча смотрел на это. Подсказывать он не собирался: все было подробно разъяснено еще до того, как девица Къела решила устроить восстание, а герцог дважды не повторял. Керо очень уверенно схватила курицу за голову, вывернула ее, и, не обращая внимания на заполошное биение крыльев, полоснула ножом по горлу. Пожалуй, слишком сильно и глубоко: короткое лезвие застряло в хребте, но дело было сделано: кровь брызнула на ткань.

— Граф Саура, не затруднит ли вас расстелить другую ткань? — голос звенит, но не от страха, а от злости, хорошей — Саннио знал это по своему опыту, — злости, той, что помогает держать себя в руках и делать все, что понадобится.

Рыжий возился долго, слишком долго. Секретарь затаил дыхание. Девочке предстояло еще более неприятное дело, а тут каждый миг дорог. Запала надолго не хватит, а если Керо не закончит, Гоэллон ее съест на закуску к скорому уже обеду.

Голубоглазая северянка уложила пеструшку ровно так, как объяснял герцог: расправив крылья, на край белой плотной ткани. На губах у Керо играла странная улыбка, словно ей вдруг понравился ритуал иеромантии. Нож вонзился под грудину и вспорол тонкую стенку брюшка. Опять слишком глубоко и резко, но результат был достигнут: часть потрохов вывалилась на ткань.

— Стоп! — скомандовал Гоэллон. — Теперь осторожно… осторожно, я говорю, опускаете тушку на место. Медленнее, мягче. Меня не волнует, что у вас дрожат руки…

— У меня не дрожат руки, герцог! — Керо сначала сделала все, что нужно, а потом уже развернулась и принялась дерзить. — Может быть, вы плохо видите?

— Замолчите, юная дама, — спокойно сказал учитель. — Подойдите все сюда. Что вы можете сказать?

— Паршивая из нее птичница, — хихикнул Бориан. — Кто так режет…