Нутро любого человека - Уильям Бойд

1975

Отказался сегодня от услуг этой сучки Адрар. Зашел в агентство, чтобы сделать фотокопии нескольких журнальных статей, нужных мне для связанных с „Октетом“ исследований. Прежде всего, девица в приемной отказалась поверить, что я клиент фирмы, — но потом откопала где-то мою папку. Я сказал, что сам Уоллас Дуглас разрешил мне использовать оборудование офиса, когда я того пожелаю. Как бы там ни было, стою, делаю копии и при этом отчетливо сознаю смущенное перешептывание и едва ли не панику, царящую в офисе: кто этот старик в полосатом костюме? Что он себе позволяет? Не вызвать ли полицию? В конце концов, появилась сама Шейла Адрар, эффектно причесанная и имеющая в своем синем костюме с короткой юбкой вид весьма процветающий. „Логан, — сказала она с широчайшей и фальшивейшей улыбкой, — как приятно вас видеть“. Затем предложила мне помощь, собрала в стопку рассыпавшиеся листы и взглянула на счетчик копировальной машины. Шестьдесят две копии, сказала она, по два пенса за штуку, это будет фунт, шестьдесят четыре. Удивительно смешно, Шейла, ответил я и, отобрав у нее копии, направился к двери. Прошу вас, Логан, я хотела бы получить деньги, сказала она, здесь не благотворительная организация. Ну, тут уж я просто взорвался. Как вы смеете? — сказал я. — Вы хоть представляете, сколько денег я заработал для вашей фирмы? И вам хватает наглости требовать от меня оплаты нескольких копий? Стыдитесь. Со времен Второй мировой войны вы ничего для фирмы не сделали, сказала она. Верно! — рявкнул я. — Это так. И ни хрена не желаю иметь с вами дело дальше — со всей вашей бесполезной оравой! Подыщу себе другое агентство, — и я ушел.

Заглянул, чтобы немного успокоиться, в паб и обнаружил, что у меня трясутся руки — от чистого гнева, не от смятения, спешу добавить. Утром позвоню Уолласу, расскажу, что произошло. Возможно, он порекомендует мне кого-то другого.

Я доволен, что снова взялся за дневник, пусть даже назначение этой затеи выглядит довольно зловеще. Боюсь, дневник будет документировать упадок писателя; станет комментарием к литературной обстановке Лондона с точки зрения отжившего свой век бумагомараки. Эти последние акты писательской жизни обычно остаются неосвещенными, поскольку реальность их слишком позорна, слишком грустна, слишком банальна. Мне же, напротив, все это кажется теперь еще даже более важным — изложить, после всего, что было со мной прежде, факты такими, какими я их переживаю. Ни загородного дома, ну еще бы, ни увенчанных почестями закатных лет, ни порядочного уважения со стороны благодарной нации, ни воздаяния со стороны профессии, которой я служил десятки лет. Когда какой-нибудь лицемерный кровосос наподобие Шейлы Адрар имеет нахальство требовать фунт, шестьдесят четыре пенса с человека вроде меня, я усматриваю в этом истинный рубеж между двумя эпохами — не по причине ее беззастенчивости, а потому, что мне действительно нечем ей заплатить. Фунт, шестьдесят четыре, если их с толком потратить, способны обеспечить меня едой на три дня. Вот уровень, до которого я пал.

Итак, подсчеты. Активы: я владею квартирой на Тарпентин-лейн, Пимлико. Владею ее обстановкой. У меня около тысячи книг, кое-какая донельзя изношенная одежда, наручные часы, запонки и т. п. Доходы: мои книги больше не печатаются, стало быть и отчисления от их продаж равны нулю. У меня есть выплачиваемая государством стандартная пенсия по старости плюс незначительная добавка, примерно три фунта в неделю, из моего пенсионного фонда в У. К. Икири. Заработок пером: весьма нерегулярный.

Расходы: налоги, газ, электричество, вода, телефон, еда, одежда, транспорт. Машины у меня нет — езжу автобусом либо подземкой. Телевизора нет (прокат и лицензионное вознаграждение обходятся слишком дорого — я слушаю радио и мои граммофонные записи). Единственное, в чем я себе еще потакаю — роскошества моей жизни, — это спиртное, сигареты и редкие посещения кино или паба. Читаемые мной газеты я подбираю в автобусах и поездах подземки.

Держать голову едва-едва выше уровня воды мне позволяют случайные журналистские заработки и консультации, которые я даю „Братьям Липинг“. В прошлом году я заработал около 650 фунтов. В этом, до сей поры, — написана статья о Ротко (50 фунтов), рецензия на книгу о группе „Блумзбери“ (25 фунтов), кроме того, я оценил для „Братьев Липинг“ одну частную коллекцию (200 фунтов).

Питаюсь экономно — солонина (кулинарный лейтмотив моей жизни), жареная фасоль и картошка. Жестянку супового концентрата, если его основательно разбавить, можно растянуть на четыре-пять раз. Пакетик чайной заварки дает, при правильном использовании, три чашки слабенького чая. И так далее. Слава Богу, у меня был хороший портной. Последний комплект костюмов от Берна и Милнера протянет, при тщательном уходе за ними, еще долгие годы. Белье, носки, рубашки покупаются редко. Одежду я стираю вручную и высушиваю над газовой горелкой — зимой, либо на веревках в подвале — летом. О поездках за границу нечего и мечтать, если только их не оплатит целиком и полностью кто-то еще. К примеру, Глория пригласила меня этим летом в Ла Фачина — „на какой угодно срок“. Я сказал, что не могу позволить себе дорожные расходы, и поскольку она оплатить их не предложила, решил, что и у нее с деньгами тоже туго.

Я все еще попиваю — сидр, пиво, наидешевейшее вино, — и приладился самостоятельно скручивать себе сигареты.

Днем я отправляюсь в публичную библиотеку, чтобы продолжать посвященные „Октету“ исследования или писать мои редкие статьи. Вечерами перепечатываю их дома на машинке. Потом слушаю радио или пластинки, читаю. Два-три раза в неделю могу заходить в ближайший паб, „Корнуоллис“ — выпить полпинты горького пива. Я здоров, независим, но денег у меня нет. Я — просто — выживаю. Вот вам жизнь престарелого литератора, здесь, в Лондоне, в 1975 году.

[ПОЗДНЕЙШАЯ ВСТАВКА. 1982. В свое время я не обратил на это никакого внимания, однако в годы, когда у меня и впрямь не было ни гроша, я время от времени вспоминал слова, которые выкрикивал мистер Шмидт, пока от него удирала Монди / Лаура. НЕУДАЧНИК! Ты, английский неудачник… Полагаю, он считал это самым язвительным оскорблением, какое можно бросить мне в лицо. Однако, как мне представляется, такое поношение на англичанина — или на европейца — никак, в сущности, не действует. Мы знаем, что всем нам предстоит, в конечном итоге, потерпеть неудачу, а потому и слово это нам оскорбительным не кажется. Другое дело в США. Возможно в этом и состоит огромное различие между двумя мирами — в концепции „неудачничества“. В Новом Свете это окончательное позорное пятно, — в Старом оно вызывает лишь ироническое сочувствие. Интересно, что сказал бы по этому поводу Титус Фитч?]

В клуб „Травеллерз“, завтракать с Питером [Скабиусом]. Купил на рыночном лотке новую рубашку (за 80 пенсов), думаю, в моем темно-синем костюме и при галстуке ДРВМС выглядел я достаточно респектабельно. Слегка набриолинил и гладко зачесал волосы. Туфли вот выглядят подозрительно, как их ни начищай, — они малость растрескались, — но при всем том, вид я имел, полагаю, вполне элегантный.

Питер — дородный, краснолицый — осыпал меня скучными жалобами: на кровяное давление, на своих кошмарных детей, на неутолимую скуку существования на Нормандских островах. Я сказал: какой смысл иметь столько денег, если они вынуждают тебя жить в месте, которое тебе не по душе? Он сделал мне выговор: я ничего не понимаю, его финансовые управляющие непреклонны. Я воспользовался случаем, чтобы от души наесться — три булочки с острым супом, три овощных гарнира с жаренной бараниной, потом тертое яблоко со сливками и ломоть „уэнслидейла“ с сырной дощечки. Питеру теперь пить не дозволено (он думает, что у него начинается диабет), поэтому я в одиночку употребил полбутылки клерета и большой бокал порта. Питер проводил меня до дверей, я заметил, что он прихрамывает. И тут, впервые за нашу встречу, он задал вопрос обо мне: что поделываешь, Логан? Работаю над романом, сказал я. Чудесно, чудесно, неопределенно откликнулся Питер, а следом спросил, читаю ли я еще романы. И признался, что ему с романами сладить не удается, он читает только газеты и журналы. Я сказал, что перечитываю Смолетта — просто, чтобы ему досадить, — потом вышел на Палл-Малл и поманил такси. Мы обменялись рукопожатиями, пообещали не терять друг друга из виду. Я забрался в такси, и как только оно свернуло за угол Малл, остановил его и вылез. 65 пенсов за три сотни ярдов, однако трата того стоила — реноме я сохранил.

Прошелся вчера до Баттерси-парка, посидел на солнышке, читая газету. Инфляция, как я вижу, составляет в Британии 25 процентов, стало быть, для поддержания моего шаткого существования, придется работать на одну четвертую больше. Напье Форсайт черкнул мне несколько строк, сообщив, что служит теперь в „Экономист“. Может, и для меня там найдется работа.