Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение. 1941-1946 - Дмитрий Ломоносов

Уезжал в общем вагоне поезда, забравшись на третью полку, с тяжелым чувством. Что-то очень родное, личное как бы отрезано навсегда. К тому же поезд почему-то остановился в Люберцах и стоял там несколько часов. Я боролся с желанием выскочить из вагона и отправиться обратно к хотя и не родным, но близким мне людям, понимая, что я для них — лишь тяжелая обуза.

По прибытии в Баку отправился в управление строительства узнать, не будет ли попутного транспорта в Нефте-Чала. Оказалось, что туда ежедневно летают самолеты «Дугласы», доставляя из местечка в устье Куры, почему-то называвшегося Северо-Восточный Банк, рыбные продукты и икру, являвшиеся предметами экспорта. Наше управление, строившее для рыбопромысловиков дороги и аэродром, пользовалось разрешением летать бесплатно на этих самолетах. Так впервые я полетел на самолете, сидя на бочках из-под рыбы.

Через час с небольшим я уже прибыл в Нефте-Чала, где были удивлены моему возвращению. Я настолько опоздал, что меня уже считали невозвращенцем.

Мое профессиональное становление

По возвращении на место службы я узнал, что, оказывается, я уже не солдат, а обыкновенный штатский рабочий. Мне выдали временный паспорт, в местном военкомате — военный билет, в котором была запись: демобилизован 17 июля 1946 года, то есть год тому назад!

Когда происходила массовая демобилизация, всем освобождаемым от военной службы выплачивалась солидная денежная компенсация, величина которой определялась в зависимости от продолжительности пребывания в составе действующей армии.

Оставив всех нас в неведении о том, что мы — на самом деле демобилизованы, кто-то здорово нагрел на этом руки!

Меня определили в помощь к прорабу Шелопину, ведущему строительство здания компрессорной станции.

Прораб Шелопин был грамотный и опытный, хотя и еще молодой инженер, но, к сожалению, беспробудный пьяница. В перерывах между запоями он, однако, успел научить меня пользоваться геодезическими приборами — нивелиром и теодолитом. В строительных чертежах я и сам хорошо разбирался. Вскоре я смог полностью освободить его от руководства стройкой для попоек в обществе девиц из Сальянстроя, приехавших из голодной России, завербованных по так называемому оргнабору.

На стройке работали такие же, как и я, бывшие солдаты военно-строительного батальона и досрочно освобожденные из мест заключения. Квалификация у них была довольно низкая, что создавало мне проблемы: я не владел строительными специальностями. Тем не менее работа шла довольно успешно. Придя на стройку тогда, когда шли только земляные работы, я вскоре вывел ее из земли.

Шелопин, обрадовавшись моей инициативности, полностью оставил все на мое усмотрение. Вся прорабская деятельность от руководства производством работ до выписки нарядов за выполненные работы легла на мои плечи. Все пришлось осваивать методом «проб и ошибок».

Не обошлось и без конфузов.

Рядом со зданием компрессорной располагалась небольшая трансформаторная подстанция. В соответствии с чертежами, как мне казалось, я сделал разбивку, были выполнены земляные работы, заложены фундаменты, началась кладка стен из пиленых известняковых блоков-кубиков, как я вдруг обнаружил, что разбивка была произведена в зеркальном изображении. Пришлось разваливать монолитные бетонные фундаменты и уже сложенные участки стен. Хорошо еще, что это не было замечено: Шелопин был, как всегда, пьян, а более высокое начальство не заглядывало. В те годы запросто могли «пришить» мне вредительство, особенно с учетом моей биографии.

Рабочие же меня не выдали.

Другой случай был почти комичным. В бетонный монолитный цоколь компрессорной по чертежам полагалось вставить, зафиксировав с арматурой, металлические патрубки. В дальнейшем в эти патрубки должны быть вставлены трубы, служащие стойками каркаса стен. По неопытности я не придал значения необходимости особенно тщательно следить за строго вертикальным положением этих патрубков. Через некоторое время после того, как цоколь компрессорной был закончен, прибыли субподрядчики — рабочие монтажного управления для монтажа металлического каркаса.

Из окна комнаты в бараке, где я обитал, стройка компрессорной была видна. Утром, проснувшись, я выглянул в окно и обомлел: из цоколя компрессорной торчали трубы-стойки каркаса, вставленные в патрубки, кланяясь под разными углами в разные стороны, только не вертикально, как им полагалось. Выручили субподрядчики, где надо подрезав электросваркой, они выгнули стойки, придав им вертикальное положение.

Мои достижения в руководстве работами не остались незамеченными: мне присвоили должность десятника, записав это в трудовую книжку, с окладом 600 рублей.

Но, увы, слишком поздно.

Я получил письмо из Кыштовки о смерти мамы. Лишь теперь я получил возможность хоть немного ей помогать, но она до этого не дожила: 5 апреля 1948 года ее не стало.

Написав в Москву о смерти мамы, я попросил разрешения приехать. Мне хотелось поделиться с теми, кто знал маму, своим горем, хотелось сочувствия. Теперь я остался один, меня знали только друзья, хоть и преданные. В то же время я понимал, что отношение ко мне Марии Викторовны в большей степени определялось памятью о моих родителях, чем моими достоинствами.

Калерия, у которой не было своих детей, любила меня как сына, но, увы, она не дождалась моего второго приезда. Известие о смерти мамы подкосило ее окончательно. Мария Викторовна написала мне о ее смерти и подробно рассказала, как ее провожали в крематории.

Вскоре я получил двухнедельный отпуск и выехал в Баку. Проблема с билетом решилась просто. Еще в Нефте-Чала мне рассказали, как надо действовать, чтобы его купить.

В полном соответствии с полученной инструкцией я разыскал на вокзале в Баку толстого азербайджанца в красной фуражке дежурного и попросил содействия. Он отвел меня в комнату дежурного по вокзалу. Вручив ему деньги на билет до Москвы с превышением цены на 50 рублей, через несколько минут получил билет до Москвы в общем вагоне и приглашение выпить пива. Осушив за мой счет две кружки, толстяк пожелал мне счастливого пути.

Через пять дней, такова была тогда продолжительность поездки, я был уже в домике Марии Викторовны.

За три дня, проведенных в Москве, я пытался выяснить возможность в дальнейшем перебраться сюда на жительство. Надо было думать о будущем, которое в Нефте-Чала казалось бесперспективным.

Походив по адресам, указанным на досках объявлений, я выяснил, что устроиться на работу, соответствующую моим недавно приобретенным знаниям и опыту, возможно. Потребность в мастерах-строителях велика, но трудно с жильем. Можно найти комнату или угол в Москве или пригороде, но прописаться невозможно. Более реальным казалось устроиться в дальнем Подмосковье.