Кровь звёзд. Мутанты - Натали Хеннеберг

Никто из обычных людей не понял, что же произошло.

Редвуд Стрит простиралась перед ним, веселая и спокойная в это солнечное утро. Но в мыслях телепатов Секвойи ощущалось какое-то беспокойство, похожее на порывы холодного ветра, несущего опасность. Дети уже пошли в школу, хозяйки отправились за покупками, около парикмахерской собралась небольшая кучка людей, врач спешил в больницу.

— Где он?

Ответ не заставил себя ждать.

— Трудно точно сказать. Но где-то недалеко от вас.

От кого-то, очевидно, от женщины, если судить по характеру колебаний, он получил послание, непонятное, с истеричными нотками:

— Один из пациентов больницы…

И тут же к ней стали поступать сигналы от других людей, которые пытались успокоить ее и приободрить. Бюркхалтер присоединился к этим посланиям. Среди массы информации он выделил сигналы Дьюка Хита, человека холодного и знающего, священника и врача. Он узнал его сообщение по психологическим оттенкам, в которые оно было окрашено.

— Это — Селфридж, — сказал Хит женщине и другим Лысоголовым, которые прислушивались к разговору. — Он слишком много выпил, только и всего. Я иду, Бюркхалтер.

Над Секвойей с ревом пролетел вертолет, волоча за собой цепочку грузовых планеров; он летел на запад, в сторону Тихого океана. Теперь, когда вертолет скрылся из виду, снова стал слышен отдаленный гул водопада. Бюркхалтер живо представил себе кристально чистую воду, течение ее потока среди сосен и елей недалеко от целлюлозных фабрик. Он сконцентрировал свое внимание на этом знакомом олицетворении чистоты, чтобы уйти от той ничтожности, которая исходила из мозга Селфриджа. Лысоголовые были слишком чувствительны, и Бюркхалтер часто спрашивал себя, каким образом Дьюку Хиту удается сохранять свою уравновешенность, несмотря на постоянное общение с душевнобольными. Телепатическая мутация произошла слишком рано; представители сформировавшейся расы не были агрессивными, но борьба за выживание отличалась жестокостью.

«Он сидит в баре,» — подумала молодая женщина. Бюркхалтер мысленно отстранился, хотя и знал, что источник сообщения обычно мало значил. Барбара Пелл относилась к параноикам, а значит к врагам. Однако, когда речь шла о том, чтобы избежать публичного скандала, обе группы телепатов взаимодействовали, несмотря на различные цели, которые они преследовали.

Но было уже слишком поздно. Фред Селфридж, выйдя из бара, сощурил глаза при ярком свете, а потом заметил Бюркхалтера. На изрытом морщинами лице Фреда появилась гримаса удовольствия. Он двинулся навстречу Бюркхалтеру, его правая рука потянулась к поясу.

Он остановился перед Бюркхалтером, загородив ему дорогу. Теперь он широко улыбался.

Бюркхалтер был в смятении. Он боялся, но не за себя, а за Лысоголовых. Все понимали это, и сейчас внимательно следили за происходящим.

— Здравствуй, Фред, — сказал Бюркхалтер.

Селфридж провел рукой по небритому подбородку и сощурился.

— Мистер Бюркхалтер, — сказал он. — «Консул» Бюркхалтер. Вы правильно сделали, что накрыли голову. Яйцеголовые легко могут простудиться.

— Выиграть время, — приказал мысленно Дьюк Хит. — Я иду. Я все улажу.

— Я стал консулом по желанию жителей городов, так к чему эти насмешки?

— Нетрудно догадаться, что должность вы получили по блату. Вы же были простым учителем в Модоке или бог знает где. Ну и что вы можете знать о Кочевниках?

— Не больше, чем вы, — согласился Бюркхалтер.

— Ну еще бы. Значит, они нашли скромного учителя, совсем зеленого, который даже не знает, что среди Кочевников есть людоеды, и назначили его своим представителем. Я торгую с ними вот уже тридцать лет, и я-то знаю, как с ними следует обращаться. А вы, может быть, будете им рассказывать про то, что вычитали в книгах?

— Я здесь не хозяин. Я делаю лишь то, что мне говорят…

— А как же. Если бы у меня были такие связи, как у вас, то я бы только получал зарплату и в ус не дул, но работа в этом случае была бы сделана лучше, гораздо лучше.

— Я ведь не вмешивался в вашу торговлю, — сказал Бюркхалтер.

— Ой ли? А откуда тогда мне известно, что именно вы рассказываете Кочевникам?

— И верно, откуда?

— Я не делаю секрета из своих записей.

— Разумеется. Моя работа заключается в том, что я устанавливаю мирные отношения с Кочевниками, но я не занимаюсь торговлей. А если они ко мне и обращаются по этому поводу, то я их отсылаю к вам.

— Легко сказать, но вы забываете, что вы можете читать мои мысли, а потом рассказывать Кочевникам о моих личных делах.

Бюркхалтер уже еле сдерживался, он задыхался от мысленного общения с этим человеком, ему казалось, что он дышит отравленным воздухом.

— Так, значит, этого вы боитесь? — сказал Бюркхалтер и тут же пожалел о своих словах.

— Внимание! — услышал он чужие голоса.

Селфридж покраснел.

— Что ж, выходит это правда! Все ваши красивые слова об уважении к внутреннему миру другого… Так я вам и поверил! Неудивительно, что они назначили вас консулом. Если вы читаете чужие мысли…

— Послушайте, — прервал его Бюркхалтер, — никогда в жизни я не читал мысли нетелепата. Клянусь вам.

— Да? А откуда мне знать, что вы не врете? Но вы, вы-то можете узнать, говорю я правду или нет. Вас всех надо поставить на свое место, и мне бы очень хотелось…

Только большим усилием воли Бюркхалтеру удалось сдержаться.

— Я никогда не дерусь на дуэли.

— Трус, — бросил Селфридж. Рука его по-прежнему сжимала рукоятку кинжала.

Из этой ситуации не виделось выхода. Драться на дуэли было равносильно самоубийству. Меньшинство, которое общество только терпит, не должно заявлять о своем превосходстве, если, конечно, оно хочет выжить. Однако подобного поступка было достаточно для того, чтобы пробить брешь в той плотине, которую с таким трудом воздвигли телепаты, защищаясь от лавины людской нетерпимости.

Но плотина оказалась слишком большой, она охватывала все человечество, и было невозможно уследить за каждым сантиметром этой невероятной стены, созданной из обычаев, традиций, знаний и идей, идей, заповеди которых все Лысоголовые впитывали с молоком матери. Когда-нибудь плотина будет разрушена, но каждый прожитый час лишь укреплял ее.

Послышался голос Дьюка Хита:

— Человек, подобный вам, Селфридж, заслуживает смерти.

Это высказывание прозвучало для Бюркхалтера, как удар грома. Он повернулся к священнику-врачу, почувствовав то напряжение, которое ощущалось в глубоком спокойствии Хита. Бюркхалтер думал, прорвется ли это напряжение наружу, но Хит мысленно успокоил его.