Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева - Владимир Исаакович Соловьев

В отличие от фашистской Германии, где борьба с евреями шла напрямую и где не прибегала ни к каким уловкам либо словесному маскараду, в Советском Союзе антисемитизм официально никогда не признавался в том, что он антисемитизм, но в полном соответствии с изложенными Оруэллом в “1984“ правилами NEWSPEAK всегда прикрывался эвфемизмами. Сейчас он называется “борьбой с сионизмом", после войны это была “борьба с космополитами", а до войны — “борьба с троцкистами" (Мы опускаем еще один, активно входящий в советский пропагандистский обиход синоним — “борьба с масонами", которые отождествляются в СССР с евреями), — словно подтверждалось известное предсказание, что за Троцкого придется расплачиваться Бронштейнам (настоящая фамилия Троцкого).

“Вопрос о моем еврействе стал получать значение лишь с начала политической травли меня, — пишет сам Троцкий. — Антисемитизм поднимал голову одновременно с антитроцкизмом". Не только Бронштейнам пришлось впоследствии расплачиваться за Троцкого, но и сам Троцкий расплачивался за то, что он Бронштейн — за неосознанную им самим еврейскую ментальность, которая выразилась в его тяге к космополитизму и оказалась совершенно несовместимой с идеей русской имперской государственности, унаследованной многими большевиками от царей.

Жена помощника Троцкого Лидия Шатуновская в своих воспоминаниях “Жизнь в Кремле" пишет, что именно в этой несовместимости "лежат глубокие корни поражения Троцкого, того, что он был исторгнут русской революцией как чужеродное тело". Точнее только будет сказать, что не русская революция исторгла Троцкого, а сама революция, интернациональная и космополитическая по своим идеям, была исторгнута русской историей, русской традицией, русской империей как чужеродное тело. И само явление антисемитизма было одним из главных последствий полного перерождения коммунистических идей Маркса и Ленина, один из которых сам был евреем, а другой имел их в большом количестве в своем ближайшем окружении. Однако борьба с Троцким, на котором сосредоточилась вся патологическая, параноидальная ненависть Сталина, явилась одной из причин (и здесь Лидия Шатуновская совершенно права) “возрождения в СССР самого грубого, звериного антисемитизма “.

Впрочем, антисемитом Сталин стал значительно раньше, и скорее всего это была его реакция на непропорционально большое участие евреев в политической жизни России (отнюдь не только среди большевиков, но во всем предреволюционном спектре, за исключением крайне правых организаций, типа погромной “Черной сотни"). Кремлевский секретарь Сталина Борис Бажанов рассказывает о его грубо антисемитских высказываниях еще при жизни Ленина, а 1907 годом помечено его письмо, в котором будущий советский тиран называет меньшевиков “еврейской фракцией", а большевиков “истинно русской" и полушутя-полусерьезно предлагает: “Не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром". В конце концов, этот погром во всесоюзном масштабе Сталин и устроил, хотя не только против меньшевиков и евреев, а против всей ленинской гвардии революционеров. Проживи Ленин еще несколько лет, вряд ли и он избежал бы сталинской расправы. (Если он ее избежал — есть версия отравления Ленина Сталиным, заслуживающая по крайней мере внимания, что и сделал один из авторов этой книги: см. роман Владимира Соловьева “Операция МАВЗОЛЕЙ")

Однако ни 20-е, ни даже 30-е годы никак нельзя назвать годами государственного антисемитизма: среди жертв Сталина было много евреев, но их было достаточно и среди его палачей. Устроенный им партийный “холокост" носил интернациональный характер. Только после войны антисемитизм становится главным направлением сталинской политики, и его кампания против безродных космополитов, борьба с сионистами, а под занавес сталинской эпохи так называемое “дело врачей", арестованных по обвинению в убийстве либо попытке убийства кремлевских вождей по заданию международного сионистского центра, привели бы в конце концов к “окончательному решению" еврейского вопроса в России, если бы в самый разгар его приготовлений Сталин не умер.

Однако тирана с антисемитской паранойей ожидали удары с той стороны, с которой он их менее всего мог ждать. Сначала его сын от первого брака, Яков, женился на еврейке. Когда Яков попал в немецкий плен, Сталин приказал ее арестовать. Но Яков был нелюбимым сыном — в отличие от любимой Светланы. И для Сталина было настоящим ударом, когда агенты донесли ему о ее романе с киносценаристом Алексеем Каплером. Каплер был арестован, а Сталин, влепив Светлане пощечину, сказал ей: “Уж не могла себе русского найти“. Вскоре Светлана вышла замуж — ее мужем опять-таки оказался еврей, отца которого Сталин посадил в тюрьму, а о нем самом сказал: “Тебе его подбросили сионисты".

Сталин оставил следующим поколениям кремлевских лидеров богатое антисемитское наследство, и никак нельзя сказать, что это наследство было ими отвергнуто. Напротив, особенно в последние годы, им широко и беззастенчиво пользуются: как на практическом уровне, так и в теоретическом плане — вплоть до оправдания в советской прессе дореволюционных еврейских погромов, а как далеко от их оправдания до их возобновления?

Нас, однако, сейчас больше интересуют не угрожающие размеры государственного антисемитизма в СССР, но, скорее, те причудливые формы, которые он принимает внутри Кремля.

К примеру, как там называют евреев? Евреями? Жидами? Сионистами? В том-то и дело, что Кремль в своих внутренних коммуникациях не пользуется ни их настоящим именем, ни оскорбительной кличкой, ни псевдонимом-эвфемизмом. Как нам рассказывал человек, вхожий в Кремль, сам бывший “наш человек в Триполи", а сейчас преподаватель международной школы разведчиков при КГБ, евреев в ЦК КПСС, в КГБ, в Министерстве иностранных дел зовут отчужденно и застенчиво — “они", подчеркивая тем самым “их“ чужеродство и дистанцию между “н и м и“ и “н а м и“. Вот несколько реплик, услышанных нашим знакомым там и нами с его слов записанных (сам он рассказывал о них как о чем-то забавно-абсурдном).

“Опять “о н и“ там что-то затевают в Белом Доме за спиной президента".

“Если бы не “о н и“, мы бы с Америкой легко договорились, но “о н и“ мешают, и это часть “и х“ общего заговора".

Конечно, никто из следующих советских вождей такой патологической ненависти к евреям, как Сталин, не выказал. При Хрущеве уровень официального антисемитизма в стране резко снизился, хотя он лично не был от него полностью свободен, но волю своим предрассудкам не давал. Брежнев стыдился, избегал и третировал родственников своей жены Виктории Петровны (Петр — русификация еврейского имени Пинхус, как на самом деле звали тестя Брежнева) и даже поставил условием, чтобы они не переступали порога его квартиры на Кутузовском проспекте. Вряд ли это, однако, можно объяснить его личным антисемитизмом — скорее, его страхом перед соперниками в Политбюро. И в самом деле, впоследствии, когда борьба в Кремле