Как я была принцессой - Жаклин Паскарль

Факсом отправила письмо в Комитет ООН по правам ребенка. Надеюсь, они не задержатся с ответом.

Сейчас самое главное – не дать Бахрину переправиться из Индонезии в Малайзию. Это наш последний шанс спасти детей. Эти две страны находятся так близко друг к другу, что все зависит только от быстроты наших действий. Как только Аддин и Шахира окажутся в Малайзии, наши шансы вернуть их в Австралию составят от силы один процент. Я разложила на полу все школьные атласы и карты Скай. Не знаю, какая от этого польза. Смотрю на изображения Индонезии и Малайзии и при помощи телепатии пытаюсь определить, где мои дети. На карте расстояние между этими странами не больше двух сантиметров – пара сотен миль, для самолета совсем ерунда.

Несколько часов подряд я звонила в Индонезию, чтобы найти юриста, который станет представлять там наши интересы. В конце концов через друга друзей моей кузины мне удалось связаться с ведущим адвокатом, занимающимся там семейным правом. Он немедленно согласился взяться за наше дело, но сказал, что не сможет подать заявление в суд, пока не будет знать, где именно в Индонезии находятся Бахрин и дети. Даже названия острова – Бали, Ява, Суматра, Сулавеси или одного из сотни других – было бы достаточно для начала. Он добавил, что не понимает, как может австралийское правительство с таким равнодушием относиться к делу, касающемуся двух маленьких детей. Мы договорились, что он будет ждать дальнейших инструкций, а я тем временем стану переворачивать землю, чтобы добыть нужную информацию.

Лучшие друзья Аддина, Марк и Джек, сегодня обходили с петицией все крупные торговые центры и супермаркеты. Они принесли нам сотни подписей. Мальчики твердо решили сделать что-нибудь для Аддина и Шахиры. Они тоже не могут понять отношения правительства и очень сердятся. Гай, бывшая жена Яна и мать Тайсона и Дрю, вместе со всей своей семьей тоже собирает подписи в защиту моих детей. Я очень благодарна ей за эту помощь. Сегодня мне рассказали, что факсы в офисах сенатора Эванса в Канберре и Мельбурне забиты тысячами посланий от людей, требующих возвращения Аддина и Шах. Это хорошо.

Ник и Бен Макартуры заявили, что вместе с Джеком и Марком хотят рассказать журналистам о своих друзьях Аддине и Шах. Я сказала, что подумаю, но на самом деле это должны решать их родители.

Наш дом весь день находится точно под осадой. Журналисты чувствуют, что наступил критический момент, и звонят нам каждую минуту. Некоторые из них стали нам настоящими друзьями и теперь следят за ходом дела, даже если не пишут о нем.

Господи, да неужели никто не скажет мне, где мои дети?!

Ян говорит, что мне надо немного поспать, а я не знаю, как заснуть и вообще смогу ли я заснуть хоть когда-нибудь.

Спокойной ночи, мои дорогие, мои любимые малыши. Хороших вам снов. Храни вас Господь. Мама очень любит вас. Будьте храбрыми, и вы обязательно вернетесь домой.

26 июля 1992 года. Воскресенье

Я пытаюсь представить, о чем сейчас думает Аддин. Я хорошо его знаю – знаю, что он осторожен и предусмотрителен, не любит рисковать и никогда не начинает дела, если не уверен в успехе. Я немало сил потратила на то, чтобы мой сын стал уверенным в себе и мужественным человеком, и сейчас не сомневаюсь, что он пытается найти способ убежать, но не станет ничего предпринимать, если не будет уверен, что сможет увести с собой и Шах. Он ни за что не станет подвергать сестру опасности, в этом я уверена. Он будет смотреть, слушать и выжидать удачный момент. Я словно слышу его голос, спрашивающий у меня, что делать. Если бы только я могла ответить ему.

Сегодня я встала очень рано, сразу же по привычке побежала в ванную, и там меня долго тошнило. Сердце колотится так, что мне кажется, оно вот-вот выскочит из груди. Я очень беспокоюсь за здоровье детей. Они оба плохо переносят сильную жару. Наверное, в индонезийском влажном и жарком климате простуда на губе Шах воспалится еще сильнее. Когда же кто-нибудь точно скажет мне, где мои дети? Друзья тоже начали приходить рано утром. Мое нервное состояние передалось и им. Все знают, что сегодня решается судьба Аддина и Шах. Мне надо только знать точное место, и тогда наш адвокат в Индонезии немедленно начнет действовать.

Наш дом стал похож на военный штаб: карты, справочники, телефоны и непрерывная деятельность. Наверное, это и есть военный штаб, потому что отсюда мы ведем нашу войну.

«Санди эйдж» сегодня вышла с заголовком: «ЗАЯВЛЕНИЕ СУДЬИ: КАНБЕРРА ОБЯЗАНА ЗАЩИЩАТЬ ПРАВА ЮНЫХ АВСТРАЛИЙСКИХ ГРАЖДАН». Дальше в статье говорится: «Председательствующий судья Семейного суда Австралии его честь Алистер Николсон призвал федеральное правительство проявлять б́ольшую активность в деле о незаконном вывозе детей за границу. Судья Николсон подчеркнул, что, согласно австралийскому законодательству, государство обязано защищать права детей, даже если они окажутся за пределами страны. В таком случае сотрудники австралийского посольства должны принимать все возможные меры для того, чтобы разыскать и вернуть на родину похищенных детей. „В конце концов, именно для этого и существуют дипломатические представительства, – добавил судья. – Защита своих граждан – это их основная задача“».

Неужели даже к этим словам не прислушаются политики? Ради Шах и Аддина надеюсь, что это не так.

30 июля 1992 года. Четверг

Самое страшное случилось: Шах и Аддин в Малайзии. Несколько последних дней я была так раздавлена горем, что не могла ни писать, ни думать. Мне казалось, что тупым ножом меня режут на куски. И сейчас в середине груди у меня, вместо души, пустота – такая зияющая и безнадежная, что, наверное, уже никогда я не стану прежней. Господи, что же будет со всеми нами?

Первое предупреждение о катастрофе мы получили от Министерства иностранных дел около часу дня. Из нашего посольства в Куала-Лумпуре им сообщили, что Бахрин уже в Малайзии и на четыре часа по мельбурнскому времени назначил большую пресс-конференцию в одном из главных отелей города.

Все невыносимо долгие три часа, последовавшие за этим звонком, я из последних сил старалась сохранять самообладание и боролась с истерикой, подступающей к самому горлу. Я срывалась на окружающих, бросала друзьям и близким незаслуженные ими горькие упреки и одним взглядом заставляла замолчать тех, кто пытался меня успокоить. Меня трясло и тошнило, а я ходила и ходила по комнате, пока Ян не заставил меня сесть. В голове металось множество вопросов. Понимают ли дети, что происходит? Как объяснил им все Бахрин? Напуганы ли они? Как они спят? Что едят? Прошла ли простуда на губе у Шах? Позволят ли детям быть вместе, или их разделили? А главное, как без помощи правительства мы добьемся их возвращения?