Мои печали и мечты (Сборник пьес) - Алексей Слаповский

Караморчук Владимир Иванович, старик, за 70 лет

Игорь, разгоняльщик, около 30 лет

Кравцов Павел Сергеевич, майор, 35 лет

«Космонавты» — два человека

Первое действие

Квартира в разрезе: в центре гостиная, рядом кухня, по бокам комнаты родителей и Нины. За пределами видимости прихожая и санузел. В гостиной накрыт стол, стоит елка. Из-за окон доносится шум: кто-то что-то выкрикивает в мегафон, можно различить регулярно повторяющуюся фразу «Мы требуем!», в ответ крики небольшой толпы, потом звуки стычки, перебранки, неожиданно громкий голос, будто прямо за окном: «Лови их!» Или: «Уходим!» Или: «Паразиты, своих бьете!» — «Кто тут свои?!» Или выкрик боли: «Не надо! Что вы делаете! Отпустите!». Или: «Тварь, он мне голову разбил!» И т. п. Может раздаться неожиданный хлопок — то ли выстрел из пистолета, то ли взорвали петарду или шумовую гранату. А может, и дым вдруг поползет в окно, когда кто-то из присутствующих в квартире захочет его открыть. Шум то отдаляется, то приближается. Время от времени присутствующие одновременно замирают: слушают. Какие-либо действия в эти моменты не обязательны. Этот фон не следует делать постоянным, но слышаться он должен достаточно регулярно.

Куличенко, в футболке и тренировочных штанах, смотрит в окно, Наталья, в фартуке поверх нарядного платья, приносит в гостиную тарелки, вилки, ножи, расставляет и раскладывает. Она. Нина в своей комнате сидит перед зеркалом в наушниках, покачивает головой в такт музыке, умудряясь при этом подкрашиваться.

НАТАЛЬЯ. Что там?

КУЛИЧЕНКО. Все то же. Ладно в Москве полно идиотов, а у нас откуда взялись? Съезжать надо отсюда. В центре дышать уже невозможно, теперь это еще. Как нам окна не побили, не понимаю. Второй этаж, запросто камнем можно… Или из пистолета, сейчас оружия у населения полно. Стоишь, ничего не подозреваешь — бац в лоб. И будешь трупом лежать в собственной квартире.

НАТАЛЬЯ. Я из-за всякой швали отсюда не уеду. Я тут родилась, тут мои родители жили.

КУЛИЧЕНКО (задергивает шторы). Я видел в одной квартире на окнах шторы — не шторы, а типа экран. Опускаешь — и наглухо. Как светомаскировка во время войны. Чтобы не разбомбили.

НАТАЛЬЯ. Ты бы лучше помог, они скоро приедут сейчас.

КУЛИЧЕНКО. Всегда не понимал, зачем под Новый год на ночь обжираться? Куда столько наготовили? И они, может, еще не приедут. Там вон что творится.

НАТАЛЬЯ (кричит). Нина! Нина!

Нина выглядывает из своей комнаты.

Ты Матвею не звонила, они едут?

НИНА. Приехали уже, но еще идут. Матвей машину далеко оставил. Проехать нельзя. (Идет к столу, берет кусок сыра, а Куличенко — кусок колбасы).

НАТАЛЬЯ. Слушайте, не наглейте!

НИНА (уходя к себе). А если есть хочется?

КУЛИЧЕНКО. Аналогично. (Трет рукой живот). И вообще ноет периодически. Не нравится мне это.

НАТАЛЬЯ. Сходи, проверься.

КУЛИЧЕНКО. Ага. Колесов вон пошел, тоже побаливало слегка. А ему будьте здоровы: рак. И сразу развился со страшной интенсивностью от одного психологического испуга. В три месяца сгорел человек. А не знал бы, может, пожил бы еще. Нет, в самом деле, зачем мы их под Новый год позвали? Сели бы семьей, как обычно, спокойно.

НАТАЛЬЯ. Наша дочь за Матвея замуж собирается или нет? Мы с его матерью должны познакомиться или нет? И позвала не я, а Нина. Она ему домой позвонила, а трубку мать взяла, а Нина ей от чистого сердца: приходите к нам на Новый год. Кто ж знал, что она согласится? И что теперь? Не приходите, мы передумали?

КУЛИЧЕНКО. Вас не поймешь. То надо познакомиться, то Нина позвала. Дурите мне мозги, как всегда. (Подходит ближе к жене; негромко, оглядываясь на комнату дочери). И не нравится мне этот Матвей. Откуда у него в двадцать шесть лет такая машина и собственная квартира? Чем он занимается? А мама всего-навсего кто? Учительница.

НАТАЛЬЯ. Ты хоть чем-нибудь бываешь доволен? Хоть иногда? У молодого человека свой бизнес, дело, он стоит на ногах, а тебе не нравится! Что тебе не нравится?

КУЛИЧЕНКО. Он наглый. Он подомнет Нину под себя.

НАТАЛЬЯ. Смотря как подмять.

КУЛИЧЕНКО. Это намек? Мадам, я вас спрашиваю?

НАТАЛЬЯ. Единственное — рановато ей. Двадцать лет всего.

КУЛИЧЕНКО. Я учителей с детства ненавижу. Ехидные и нервные люди. Потому что в школе одни бабы. Школу погубили женщины.

НАТАЛЬЯ. А страну мужчины. А нервы — в коллективе работают, от коллектива всегда нервы. Это ты засел, как рак-отшельник, в кабинете своем, дергаешь зубы, никто тебя не психует. А я администратор, я по сто человек за день принимаю, как я вообще нормальная еще?

КУЛИЧЕНКО. Я не дергаю, а лечу.

Шум за окном усиливается.

(Опять подходит к окну, приоткрывает штору, смотрит в щелку). Главврач наш, Шишкарев, в Черногории домик купил. С видом на озеро. И правильно сделал. Тут жить просто уже опасно.

НАТАЛЬЯ. Если человек ведет себя адекватно, если у него голова на плечах, он везде прожить может.

КУЛИЧЕНКО. У меня-то голова, а у них что, вот вопрос.

Звонок в дверь.

НИНА (голос). Я открою! (Наскоро оглядывая себя, выходит из своей комнаты, идет к прихожей).

НИНА (отцу, на ходу). Ты в таком виде будешь?

КУЛИЧЕНКО. Костюм, что ли, надеть? Я дома.

НАТАЛЬЯ. Ага, ты бы еще в трусы вырядился!

Куличенко поспешно идет в спальню. Слышатся голоса из прихожей.

МАТВЕЙ. Привет.

НИНА. Здравствуйте, Алевтина Сергеевна, давайте повешу. Холодно там?

МАТВЕЙ. Нормально. Где мои тапочки?

МИХАЕВА. У тебя тут уже свои есть?

МАТВЕЙ. У меня везде свои есть.

НИНЫ. В каком смысле?

МАТВЕЙ. Да шучу я.

Наталья снимает фартук, оглядывает стол. Входят Нина, Матвей, Михаева. Гости в домашних шлепанцах.

МИХАЕВА. Здравствуйте, с наступающим!

НАТАЛЬЯ. С наступающим, проходите. Зачем вы разулись, там же чисто на улице, снег!

МАТВЕЙ. Одна грязь уже, а не снег. Еле пробились, везде «космонавты» с дубинками.

НАТАЛЬЯ. Какие космонавты?

МАТВЕЙ. Которые толпу разгоняют. У них вот это вот (овально обводит руками лицо) на скафандр похоже, поэтому космонавтами называют.

НАТАЛЬЯ (подходит к Михаевой, пожимает ей руку). Наталья Григорьевна. Можно Наталья для вас.

МИХАЕВА. Алевтина Сергеевна, можно тоже Алевтина. Хотя в школе привыкаешь, что по имени-отчеству. Я, когда в школе начинала работать, мне очень нравилось, сама еще сопля зеленая, извините, а меня уже…

Выходит Куличенко — в костюме с белой рубашкой и галстуком.

КУЛИЧЕНКО. Здравствуйте! (Подходит к Михаевой, целует руку). Наконец мы познакомились! Очень приятно!

МИХАЕВА. Зачем вы, я с улицы, руки не мыла еще… Ну вот, наконец мы… Михаева Алевтина Сергеевна.

КУЛИЧЕНКО. Куличенко Владислав Дмитриевич.

Тем временем Матвей и Нина идут в ее комнату.

МИХАЕВА. А вы куда это сразу? Матвей?

МАТВЕЙ. Мы тоже поздороваться хотим. Пять дней не виделись.

НАТАЛЬЯ. Извините, у меня утка там готовится.

МИХАЕВА. А я перестала утку брать на Новый год. Какие-то сухие все пошли утки, тощие. Индейка лучше.

НАТАЛЬЯ. Ну, это как приготовить.

МИХАЕВА. Тогда поучусь. Можно?

НАТАЛЬЯ. Да пожалуйста! Хотя я тоже кулинарка та еще!

Они идут в кухню. Там Наталья открывает духовку плиты, что-то говорит Михаевой. А Куличенко подходит к столу, наливает из графина стопку, выпивает. Ставит стопку на стол. Смотрит на нее, берет, нюхает, оглядывается. Наливает еще. Берет салфетку, протирает стопку насухо. Как будто и не пили из нее. Идет к окну, отодвигает штору, смотрит. Новый всплеск шума. Отходит, включает телевизор. Слышны голоса каких-то комиков: «Новый год — лучший праздник!» — «Это почему?» — «Восьмое марта — для женщин. День рыбака — для рыбаков. День десантника — для десантников. А Новый год — для всех!» — «Ну, не скажи! У нас в районе День десантника тоже для всех. И такой, я тебе скажу, тяжелый день!»

Взрыв смеха. Куличенко морщится, переключает канал. Слышится музыка, скорее всего, ретро — что-то вроде «Ландышей» или песни из «Карнавальной ночи».

А Матвей и Нина в ее комнате начинают целоваться. Матвей валит Нину на постель, смело действует руками.

НИНА. Ты с ума сошел? (Отстраняет его, встает).

МАТВЕЙ. Я не могу уже. У меня гормоны уже вот тут. (Приставляет ребро ладони к подбородку). Захлебнусь скоро. Давай так: встретим Новый год, а потом ко мне. Не всю же ночь с ними сидеть.

НИНА. Посмотрим. А мама твоя? Тут ее оставишь?