С точки зрения Ганнибала. Пунические войны. - Гай Аноним
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может показаться парадоксальным, но именно Сципион способствовал тому, чтобы Ганнибал не подвергался преследованиям со стороны своих соотечественников. И причина была не только в личном уважении, а в первую очередь в том, что Ганнибал обладал здравомыслием, которого, очевидно, были лишены многие его сограждане. В любом случае Ганнибал «исчезает из поля зрения» на несколько лет — он не арестован, не ведет' боевых действий, не выступает в сенате... Сказать точно, где он находился и чем занимался, невозможно.
В 196 году до н. э. он был избран суффетом[159] Карфагена — главой исполнительной власти. На этом посту Ганнибал занялся «чисткой кадров» — устранением противников Баркидов. Для начала он потребовал финансовый отчет от какого-то магистрата. Магистрат этот был Баркидам враждебен и, здраво поразмыслив, «приглашение» суффета отклонил. Ганнибал мгновенно арестовал его и созвал народное собрание. На собрании он высказал обвинения в адрес данного магистрата и судейского сословия в целом. В собрании эта речь вызвала всеобщее одобрение, и вот уже принято решение: судьи будут избираться каждый год заново, причем два срока подряд не разрешается становиться судьей никому. Иными словами, мы видим, как Ганнибал в должности суффета манипулирует народным собранием и в обход высшей знати принимает важнейший закон. Сенат фактически лишается реальной власти.
Бюст Ганнибала, найденный при раскопках в Капуе
Со стороны Ганнибала это был политический ход: ему следовало что-то делать с людьми, которые почти полвека не давали Баркидам проводить свою политику, мешали их завоеваниям, не присылали подкрепление и, пока те сражались на чужбине, строили против них козни на родине. Ганнибал рассчитывал переложить на этих богатых людей основное бремя контрибуционных выплат.
Найти повод для того, чтобы облегчить личную казну знатных граждан Карфагена, оказалось проще простого. Любой из них так или иначе был неизбежно замешан в махинациях, причем некоторые — в весьма масштабных. Главным источником неправедного дохода являлись земельный налог и морские пошлины. Деньги, которые должны были поступать в государственную казну, текли в закрома влиятельных политиков. Достаточно было проверить одну финансовую ведомость — как разоблачения хлынули буквально рекой. Ганнибал объявил перед народом: если вернуть суммы, присвоенные олигархами за последние годы, то легко можно выплатить Риму все положенные средства — и не придется облагать для этого дополнительным налогом простых граждан.
Иными словами, он пообещал карфагенскому народу покрыть наиболее тягостные расходы, связанные с минувшей войной, за счет узкой группы богачей. Ганнибал, если верить Ливию, хорошо понимал, что посягательство на деньги для его соотечественников «больнее всего», и нанес удар в правильное место.
И вот тут возникает один парадокс, который спустя некоторое время в прямом смысле слова взбесил римлян. После тяжелого поражения в затяжной войне Карфаген... расцвел.
С одной стороны, он, конечно, лишился боевого флота и завоеванных территорий, в том числе Испании с ее рудниками. А с другой — большая часть собственно карфагенских ресурсов осталась нетронутой. Война не нанесла ущерба землям возле Карфагена, за исключением окрестностей Утики. Поскольку в армии сражались в основном наемники, то и по гражданам Карфагена война не ударила. Более того, лишенные римлянами права воевать без разрешения, карфагеняне занялись созидательным трудом. И в первую очередь — сельским хозяйством.
И вот с момента катастрофической битвы при Заме прошло десять лет — а Карфаген уже предлагает Риму: давайте мы погасим весь долг единовременно. Сумма, собрать которую государству, по расчетам римской бухгалтерии, потребовалось бы полвека, «внезапно» оказалась в наличии всего за десять лет. Кстати, Рим отказался. Ему было выгоднее получать деньги долго, а не сразу и много.
Карфаген начал поставлять в Рим хлеб[160], причем по коммерческим ценам. Раз уж нет возможности торговать с кем-то еще за морем, так можно торговать с самим Римом, тем более что римляне опять ввязались в войны — против Филиппа Македонского и против Антиоха Сирийского[161]. Солдатам нужен был хлеб, и карфагеняне пшеничное зерно производили массово и экспортировали. Причем имели место как крупные продовольственные поставки, так и «частные лавочки». Комедиограф Плавт, который пользовался в Риме бешеной популярностью (в основном за изумительно скабрезный юмор), сочинил комедию «Пуниец». Персонаж по имени (опять!) Ганнон — типичный торгаш-карфагенянин: носит кольца и серьги, тунику не подпоясывает, болтает на всех языках, но болтает плохо (Плавт передает его характерную ломаную речь[162]), короче — комический, гротескный и неприятный тип, несомненно, узнаваемый на улицах. А это значит, что для римского плебса фигура мелкого купчишки из Карфагена была хорошо знакомой.
Карфагеняне бойко торговали посудой и плодами сельского хозяйства. Вопрос, как пунийцы доставляли в Италию свою продукцию? Очевидно, имел место торговый флот. На который римляне закрывали глаза? Или который был официально дозволен, коль скоро он не военный?[163] Где флот — там и порт, а где порт — там развивающаяся инфраструктура...
Карфаген утратил политическую независимость во всем, что касалось его внешних сношений, и вместе с тем обрел экономическое процветание. Но это процветание оказалось недолгим.
В таких условиях надломленная финикийская империя не имела будущего.
Глава XXVII. Закат Ганнибала
Римляне между тем развивали экспансию — ударили по Филиппу Македонскому, который считался союзником Ганнибала (выполнить свой союзнический долг и хоть как-то помочь Карфагену он не сумел по не зависящим от него причинам, но «осадочек остался»), затем напали на Антиоха.
Этим воспользовались политические противники Ганнибала, которых новый суффет основательно взял за мошну. Совет старейшин отправил «старшему брату» — Риму — верноподданническое послание (говоря проще, вульгарный донос), в котором сообщалось: Ганнибал тайно сносится с Антиохом и лелеет какие-то планы против Рима.
Сципион Африканский изо всех сил препятствовал распространению этих слухов, которые не без оснований считал клеветническими. Более того, он высказывался в том духе, что не следует «принимать на веру измышления ненавистников Ганнибала и унижать римское государство, вмешивая его во внутренние раздоры карфагенских партий»[164]. Эти
