С точки зрения Ганнибала. Пунические войны. - Гай Аноним
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сципион выстроил войска ровно так, как в учебнике по римской тактике: гастаты — принципы — триарии, классический манипулярный римский строй. Однако кое-какое новшество, применительно к новым условиям, он внес: оставил между манипулами «коридоры» — пространство для прохода слонов. Конница традиционно заняла фланги: на правом Масинисса, на левом — Лелий. Часть солдат Масиниссы остались в резерве, позади строя.
Слоны оказались плохо управляемы и предпочли пробежать по пустому пространству, а не ломиться на людей с копьями. Римские конники довольно быстро обратили в бегство кавалерию противника и пустились за ней в погоню.
Столкновение первых линий пехоты привело к тому, что римляне прорвали карфагенский фронт, ряды сражающихся смешались, и началась свалка. Беспорядочные схватки смещались все ближе к тому месту, где находился резерв Ганнибала — его старая гвардия. Он спешно разделил ее надвое и выставил по флангам. Ему удалось избежать полной неразберихи.
И если бы бой продолжался на прежних условиях, то есть пехота против пехоты, все могло бы еще закончиться для Карфагена не худшим образом. Но в разгар боя Лелий и Масинисса вернулись: они прекратили преследование противника и набросились на «старую гвардию» Ганнибала с тыла. Скоро от этих отборных солдат, прошедших огонь и воду, фактически ничего не осталось[157].
Ганнибалу удалось спастись с маленьким отрядом всадников. Он направился в Гадрумет[158].
Смысла возвращаться в Карфаген уже не было: карфагенский сенат сильно не одобрял военные поражения, а неудачливых полководцев (особенно таких, кто имел много политических противников) предпочитал распинать. В Гадрумете Ганнибал высидел какое-то время, пока партия его сторонников, очевидно, не подготовила почву для его возвращения.
Ганнибал не видел родной город тридцать шесть лет. Тем горше было ему отчитываться перед советом старейшин в поражении: война была проиграна, придется соглашаться на мир с Римом, причем на любых условиях, какие предложит победитель.
Сципион умел не только побеждать, но и «пользоваться победой». Он аккуратно очистил брошенный лагерь карфагенян от всего полезного, прихватив с собой фураж и оружие, затем добрался до Утики и оттуда морем направился в сторону Карфагена.
Римский флот был перехвачен эффектно украшенным кораблем карфагенских послов: это судно было все в цветах и лентах, на его борту находились важные сановники, в том числе старый интриган Ганнон и некий Гасдрубал Гед. Сципион предложил вернуться в Тунет и там поговорить по душам.
Как помним, Ганнон был главным противником Баркидов и вдохновителем «партии мира». Не такого «мира» хотел Ганнон, но после поражения выбирать не приходилось.
Сципион устроил «стол переговоров» в своем старом военном лагере, в Тунете, где ему все было знакомо: здесь была его территория, и он чувствовал себя уверенно. Пунийские сановники мялись, краснели, ковыряли землицу носком сапога и из последних сил пытались сохранять лицо. Сципион поливал их презрением, напоминая о пресловутом «пунийском вероломстве», о том, как они тянули время и ждали возвращения Ганнибала; он выкатил им все претензии, какие у него накопились.
Поражение под Замой позволило римлянину продиктовать условия, которые фактически означали римский протекторат. Карфаген отныне был ограничен во внешнеполитической деятельности — она регулировалась Римом. Если Карфагену хочется с кем-то воевать, он должен получить у Рима разрешение. Причем касалось это военных действий не только за пределами Африки, но и в самой Африке.
Флот Карфагена уничтожался. Десять трирем, которые Рим «милостиво» оставлял побежденному, были чем-то настолько несущественным, что о них и говорить-то не стоило. Слонов римляне решительно забирали. Контрибуция была настолько большой, что выплачивать ее Карфагену пришлось бы в течение пятидесяти лет. Сто знатных карфагенян отправляются в Рим заложниками. Ну и корабли с грузами, захваченные у римлян год назад, тоже придется вернуть.
Помимо прочего, римляне ограничили территориальные владения Карфагена: позволено было сохранить лишь те земли, которые принадлежали ему до начала войны. Эти границы оказались не четко определенными, и сами римляне тоже не были в состоянии указать их. Так, своему союзнику Масиниссе римляне отдавали территории нумидийских массилиев, которые были захвачены Карфагеном, — но какие точно земли, до каких пределов они простирались? В этой неопределенности изначально была заложена возможность для грядущих конфликтов, которые в какой-то момент стали для Карфагена фатальными.
Ливий описывает драматическую сцену, разыгравшуюся в Совете старейшин Карфагена. Послы вернулись с мирным договором, для Карфагена тяжелым и позорным, и огласили его. Сципион, действовавший «добрым словом и оружием», в общем, мог не сомневаться в том, что за мир, даже такой, Совет старейшин выступит единогласно. Ганнибал был в ярости, но ему приходилось молчать. Действительно, «за» высказались все, кроме некоего Гискона, который пафосно потребовал во что бы то ни стало продолжать борьбу.
И тут Ганнибал взорвался. Он схватил Гискона за шиворот и отшвырнул. Полководца призвали к порядку; в ответ он проворчал, что он «грубый солдат» и ему не до хороших манер. А вообще, добавил Ганнибал, стоит быстро соглашаться на предложенные условия, пока они не стали еще хуже.
В 201 году до н. э. Сципион все еще оставался проконсулом Африки, и все сухопутные силы подчинялись именно ему. В Риме, как ни парадоксально, мирным договором остались не вполне довольны. Лучше бы вообще стереть Карфаген с лица земли, чем давать ему какую-то возможность дышать. Спорили долго, но в конце концов все-таки договор утвердили. Карфагеняне выпустили римских пленников.
Миссия Сципиона в Африке была завершена. В порту города Утика он погрузился на корабли, забрав с собой четыре тысячи человек, томившихся в пунийском плену. Вместе с добычей Сципион привез в Рим свое новое прозвище — Африканский. Ливий утверждает, что Сципион был первым из римских военачальников, кто получил прозвание по имени побежденной им страны.
На африканском берегу пылал карфагенский флот. Тит Ливий передает историю, случившуюся вскоре в карфагенском сенате, где крупные землевладельцы слаженным хором оплакивали свое имущество: скоро им предстояло сделать первые выплаты по погашению Риму колоссальной контрибуции.
«В карфагенском сенате скорбели и плакали. Ганнибал, рассказывают, засмеялся, — сообщает Ливий. — И Гасдрубал Козленок (Гед) упрекнул его: он смеется над общим горем, а сам ведь и виноват в этих слезах.
„Если бы, — отвечал Ганнибал, — взгляд, различающий выражение лица, мог проникнуть и в душу, то там стало бы ясно, что этот смех, за который вы меня
