РУССКОЕ МОНАШЕСТВО Возникновение. Развитие. Сущность. 988—1917 - Игорь Смолич

В эту пору главным продолжателем петровской церковной политики был Феофан Прокопович, сумевший заслужить доверие Анны и Бирона [1043]. До самой своей смерти (1736) Феофан был всемогущим сановником в Синоде и мог теперь отомстить всем своим прежним врагам. Уже в 1731 г. Синод был полностью подчинен Кабинету министров, в котором правил Остерман [1044]. Прежние указы были подтверждены и ужесточены новыми; на епархиальных архиереев возлагалась полная ответственность за малейшие правонарушения подвластных им лиц, с наложением денежного штрафа в размере 100 рублей; впоследствии, в 1734 г., денежный штраф за постриг в монахи в обход закона — а разрешалось постригать лишь вдовых священников и вышедших в отставку солдат — был доведен до 500 рублей, при этом настоятель монастыря осуждался на пожизненную ссылку, а сам новопостриженный инок лишался монашеского звания и подвергался телесному наказанию [1045]. Епархиальным архиереям запрещалось посылать монахов в качестве своих представителей в светские учреждения, а также вести там переговоры через их посредничество [1046]. На настоятелей монастырей возлагалась обязанность не только поддерживать порядок в монастырях, но и доносить непосредственно в Синод о всех правонарушениях, совершенных монахами, виновные либо отдавались в солдаты, либо ссылались в сибирские рудники. Синод был полностью устранен от судебных дел, он должен был только лишать монашеского звания виновных, но и это он делал по указанию правительства [1047]. Хорошим примером из жизни монастырей в ту пору может служить ситуация, когда московским Вознесенским женским монастырем более года управлял капитан Семеновского полка вместо игумении, которая в это время подвергалась допросам в Петербурге [1048].

Особенно разрушительными для монастырской жизни и монашества были так называемые разборы монахов. При таких разборах многие монахи, в основном по политическим обвинениям, изгонялись из монастырей — молодых забирали в солдаты, пожилых лишали монашеского звания и отправляли на принудительные работы на Урал или в Сибирь. Проводила такие разборы уже упомянутая Тайная канцелярия, и в результате число монашествующих значительно сократилось. Если в 1724 г., согласно отчету, в монастырях насчитывалось 25207 монахов и монахинь, то в конце правления Анны — лишь 14282 (7829 монахов и 6453 монахини). После смерти императрицы, правление которой причинило Русской Церкви много бед, Синод составил для правительства отчет, нарисовавший потрясающую картину упадка монастырской жизни: некоторые обители стояли совсем пустые, в других оставалось так мало иноков и они были настолько дряхлы, что некому было совершать богослужение; при разборах было смещено и взято под стражу особенно много настоятелей монастырей, и управление монастырями находилось в самом плачевном состоянии; в монастырском быту отсутствовали даже признаки монашеской жизни; в духовных семинариях не было учителей и некого было пригласить на их место. В синодальном отчете сделан вывод о том, что монашество в России стоит на грани полного уничтожения, поэтому Синод просил снова разрешить совершать пострижение в монахи, и не после трехлетнего, а только шестимесячного послушнического искуса. Правительство регентши Анны благожелательно встретило это прошение и удовлетворило его [1049].

Ясно, что при такой церковной политике, для которой у правительства не было ни оправдания, ни даже разумного основания, церковная жизнь являла безутешную картину. Но то же самое было тогда характерно и для других сторон русской жизни в связи с общей правительственной политикой, поскольку страна и народ находились в совершенном пренебрежении и презрении. «Десять лет продолжалось господство немцев, — пишет С. Платонов, — десять лет русские были оскорбляемы в лучших своих симпатиях и чувствах» [1050].

При императрице Елизавете (1741–1761) Церковь и монашество могли, наконец, вздохнуть свободно. По крайней мере, благочестивая императрица не прибегала к тем мерам, которые до нее были обычным делом, но во многих вопросах она осталась верна линии своего отца Петра Великого. Личное благочестие удерживало ее от ненужных нападок на Церковь, но ее церковная политика была обусловлена общими принципами политики административной [1051]. Разборы монахов прекратились, императрица разрешила на средства казны восстановить два особенно чтимых монастыря — Валаамский и Коневский, оба они в результате мероприятий, проведенных в XVIII в., находились в совершенном упадке. Она распорядилась также, чтобы Троице–Сергиев монастырь был наименован лаврой (1744); многие обители получили денежную помощь [1052]. Но постриг в монахи по–прежнему контролировался правительством, только в южнорусских епархиях (малороссийских монастырях) архиереи и настоятель Киево–Печерского монастыря имели право по своей воле совершать пострижение. Лишь в 1761 г., незадолго до своей кончины, императрица издала указ, разрешивший свободное пострижение. В пору ее правления монастыри по–прежнему служили приютом для инвалидов войны, престарелых солдат, душевнобольных и малолетних преступников. В 1758 г. обсуждался план, по которому этих насельников предполагалось удалить из обителей, построить для них особые приюты, но содержать эти приюты за счет монастырских земельных владений, однако план остался только на бумаге [1053]. При Петре III (1761–1762) снова вышел запрет на свободное пострижение в монахи, причем не только в великорусских, но и в южнорусских епархиях [1054].

В результате всей этой политики, которая скорее разрушала, чем созидала монастырский быт, монашество повержено было в плачевное состояние. В 1762 г. осталось лишь 7659 монахов и 4733 монахини, меньше даже, чем в 1740 г. [1055] По 1–й половине XVIII столетия у нас слишком мало материала, чтобы составить представление о внутренней жизни монастырей. Многочисленные указы и распоряжения не дают верного представления: всегда приходится учитывать, что составлены они не без тенденции (особенно в правление Анны), с тем чтобы обосновать то или иное мероприятие. Для оздоровления и оживления монастырской жизни эти гонения мало что могли сделать. В ту пору не хватало ни духовных сил, ни энергичных, одаренных людей, способных найти правильный путь к оздоровлению монастырского быта. Позже, во 2–й половине XVIII в., в этом направлении сделаны были определенные усилия, но прежде монашество должно было пережить еще одну реформу, проведенную государственной властью, необходимость которой, с одной стороны, давно уже назрела, но с другой стороны, проведение ее было обременено многими недостатками. И все–таки эта реформа устранила наиболее важные причины, способствовавшие обмирщению монастырской жизни, так что, наконец, можно уже было думать об основательной реформе внутреннего монастырского быта.

3. Секуляризация 1764 г.

Секуляризация 1764 г. явилась завершением отдельных мероприятий, которые лишь ограничивали права монастырей в пользовании земельными владениями и направляли часть доходов от них непосредственно в государственную казну, в то время как право владения по–прежнему оставалось за монастырями. Причины этого заключались в том, что у Петра Великого не было выработано определенного плана, а его преемники удовлетворялись полумерами. Монастырские владения стали источником, из которого правительство могло черпать ресурсы, когда оно нуждалось в деньгах. Поскольку хозяйство России, в основном из–за расходов, связанных с проведением петровских реформ, а в последующие десятилетия также вследствие плохого управления, постоянно переживало финансовые трудности, правительство то и дело запускало руку в доходы от монастырских и церковных владений. Это было настоящим ограблением. Монастырские власти потеряли всякий интерес к каким–либо хозяйственным усовершенствованиям: они могли бы этим заниматься, но правительство озабочено было только сиюминутной выгодой и не хотело ждать, пока эти усовершенствования принесут плоды. Доходы от монастырских имений использовались в разных целях и разными учреждениями, и правительство само не имело отчетливого представления об их распределении. К тому же контроль за этими имениями и управление ими подвергались все новым и новым реорганизациям, что тоже не способствовало улучшению дела.

Когда 24 января 1701 г. Монастырскому приказу передан был надзор за монастырскими владениями, он одновременно получил право контроля над всеми церковными владениями — прежними патриаршими, епархиальными и монастырскими, как сказано в указе. Но Монастырский приказ не получил точных указаний о пределах своей компетенции. Он просуществовал около 20 лет и за это время не приобрел никакой определенной структуры. Задачи его заключались в контроле, в сборе доходов, которые он должен был использовать по указаниям самого Петра, и, наконец, в проведении поземельной описи [1056]. Эта опись продолжалась почти 10 лет, и результат ее известен под наименованием «Табель 1710 г.», сохранилась она лишь частично. Из указа от 30 декабря 1701 г. и некоторых позднейших дополняющих его указов [1057] видно, что Петр вначале имел все–таки некоторый план относительно использования доходов от монастырских владений: часть из них предназначалась на содержание монастырей, другая — на различные просветительские и благотворительные цели.