Я научу тебя любить (СИ) - Акулова Мария

— Корней Владимирович. Друг.

Зинаида посмотрела на мужчину осторожно, а потом опустила взгляд.

Дала себе секунду, чтобы собраться, сжала пальцы в замок, вздохнула… Потом же посмотрела в глаза дочери.

— Не смей приближаться к Ане, Анфиса. Не смей. О совести вспомни.

— Не начинай, мама… А то, как всегда… — Зинаида говорила более чем серьезно. Смотрела так же. Анфиса же… Отмахнулась легкомысленно. Будто от назойливой мухи. Той самой, которая взвалила на свои плечи ее «косяк». Вырастила. Воспитала. Человеком сделала. Заинтересовавшим Анфису только сейчас. Почему-то вдруг…

— Ёрничать прекрати, пообещай мне…

— Я ничего обещать не буду, мама. Я уже сказала тебе. Я хочу видеться с дочерью. Собственной дочерью. Я ее рожала, понимаешь? Кровиночка моя… Могла вообще с тобой не обсуждать ничего. Позвонить и о встрече договориться. С собственным ребенком. А я решила, что нужно по-человечески. Чтобы не травмировать…

Анфиса говорила, глядя на мать. Требовательно и цепко. Очевидно было, что каждое лживое слово отзывалось в Зинаиде болью. Она кривилась потихоньку. И Корней тоже кривился. Не от боли — гадливости. Анфиса это знала — скашивала взгляд время от времени. Молчаливый мужчина явно интересовал ее больше. А пинг-понг с матерью — так, прелюдия…

— Я не разрешаю, Анфиса. Я тебе не разрешаю.

Зинаида ответила твердо. Насколько умела. Мотала головой при этом и вжимала указательный палец в дерево стола. Когда-то где-то так же отстаивала свой дом перед Корнеем. Теперь пыталась внучку отстоять, да только… Сил-то не хватит. Если смотреть правде в глаза — не хватит. Нечем крыть. Бессмысленно давить авторитетом. Бессмысленно к совести взывать. Ланцовы не умеют идти против подлости и наглости. По-честному только умеют. А кто станет по-честному-то?

— Ты не можешь мне разрешать. Это наши с Анечкой дела…

— С каких пор она Анечка? — Корней спросил, склоняя голову к плечу. Не собирался вмешиваться в принципе. Просто слушать собирался, а уже потом. Да только… Как-то сходу стало слишком гадко. И придушить тоже захотелось сходу.

Анфиса же будто только этого и ждала. Повернула голову, посмотрела уже с нескрываемой заинтересованностью. На его лицо, на пуловер с логотипом. На его часы. На телефон, лежавший экраном вниз на столе.

Оценила. Приценилась.

— А вы чей друг, Корней? Мамин или Анин? — спросила, повторяя его позу. Тоже склонила голову немного. Только продолжала смотреть с улыбкой. Не потухшей ни под взглядом матери. Ни под Корнея.

— Анфиса… Что ты несешь… Постеснялась бы… Бесстыжая…

Зинаида закачала головой, говоря тихо, но искренне пораженно. Только вот на дочь ее попытки вразумить по-прежнему не действовали. Она даже не глянула. Бровь вздернула, ожидая ответа от Корнея.

— Или не друг вовсе? Но ладно мама… Она никогда в меня не верила. Не сошлись характерами. Бывает. Но вы-то что щетинитесь, Корней? Нам бы наоборот… Мосты строить…

— Зачем тебе Аня? — не считая нужным ни реагировать, ни корчить из себя сверхвоспитанного человека, Корней проигнорировал намек и то, что вроде как на ты не переходили. Спросил, смотрел прямо, ожидая ответа. По-прежнему не испытывая ничего, кроме холодного отвращения.

— Аня — моя дочь.

Анфиса ответила неспешно. Корней вновь скривился.

— А если по-честному? Удивилась, что вопрос с жильем так быстро решили и почувствовала неладное? Или тебе кто-то сказал, что у дочки богатый ебарь? Решила присосаться?

Зинаида охнула, Анфиса только усмехнулась снова. Сейчас даже не делала вид, что мать имеет хоть какое-то значение лично для нее. Смотрела на Корнея, взглядом говорила: «конечно, умный»…

Только ему от этого взгляда никакого удовлетворения.

— Так это временное явление. Кому, как не тебе, об этом знать… Много же было, наверное, ебарей. Или все дело в том, что нищета в основном?

Корней знал, что при Ланцовой не надо, но его несло… Очень хотелось убрать с лица суки ухмылку. Очень. Любыми методами.

— Но-но, Корней. Не надо до грубости опускаться. Мы же интеллигентные люди. Зачем же так?

Хотелось нахер послать, но Корней сдержался. На секунду опустил взгляд, дал себе небольшую передышку, чтобы вернуть хладнокровие. Потом же снова посмотрел в глаза Анфисы.

— Сколько будет стоить, чтобы ты уехала? Просто тихо. Без криков, оров, заламывания рук, рваных волос и клятв в том, что любишь… Анечку?

Спросил, в принципе ни к чему не готовясь. Не испытывая ни жалости, ни надежды на надежду. Она озвучит сумму, тут без сомнений. Просто повыпендриваться может. А вот этого не хотелось бы…

— Давайте мы завтра встретимся, Корней. Я подумаю немного. Я ведь правда по дочери соск…

— Завтра, так завтра. Зинаида, оставите мой номер, пожалуйста. Жду в машине вас. Выйду покурю.

Не считая нужным выслушивать, как Анфиса снова будет ссать в уши, Корней встал из-за стола, оставив после себя купюру. Заполучил кивок старшей Ланцовой, на среднюю даже не глянул. Пошел к двери.

Если им нужно что-то обсудить — пусть обсуждают. Если Зинаида захочет еще раз попытаться вразумить — он не станет переубеждать. Просто слушать это… Не хочется.

Бесит до состояния, когда теряешь человека в себе. Сам становишься кровожадной тварью, единственное желание которой — искать болевые и прицельно долбить в них.

А при Зинаиде нельзя. Аня ее слишком любит.

Он спустился с крыльца, чувствуя, как ощутимый мороз окутывает горячее почему-то тело. Хотя понятно ведь, почему. От злости. Подошел к машине, достал сигареты, действительно закурил.

И сам не любил, бросал же давно и вроде как безвозвратно. И Анька не любила. Видела сигареты в доме — пугалась сразу. Начинала думать, что не так… Но сейчас как-то совсем гадко было. Да и выветрится, пока дома окажется. Одну же всего…

Этого хватило и ему, и Зинаиде.

Которая тоже вышла. Приблизилась к машине. Они снова не говорили. Корней смотрел тяжело, Зинаида и вовсе не смотрела. Только на дверь, когда садилась. А потом на свои руки, пока ехали…

В какой-то момент Корней понял, что Ланцова тянется к лицу дрожащими пальцами, присмотрелся…

— Вам нервничать нельзя. У вас сердце.

Он не был мастером утешений. Только с зайкой получалось прочувствовать боль и разделить ее. С другими людьми — нет. И с Зинаидой тоже нет. Поэтому произнесенные слова, а еще новая гримаса на лице — сожаления, максимум, который в принципе из него можно было выжать.

И Зинаида вроде как согласилась. Кивнула, к окну отвернулась. Только руку по-прежнему держала прижатой к губам. Дышать пыталась. Глаза закрыла… Понятно было, что очень хочет справиться…

— Я решу вопрос. Не волнуйтесь. Завтра встречусь — договоримся. Она не подойдет к Ане. Вы и без меня знали, что все будет именно так…

— Знала… — ответ получился тихим. Сдавленным. — Это моя вина. Все моя вина…

Зинаида скорей всего не ждала ничего. И не ему говорила. Себе. Корней же вздохнул, сжимая руль сильнее…

— Вы вырастили Аню. Это выросло само. Не надо брать на себя ее вину. Вы дочь на деньги променяли бы? А внучку? А из дому мать выбросили бы за деньги? Нет. Перестаньте себя мучить. Я завтра встречусь с ней. Привезу деньги. Получу расписку. Она уйдет из Аниной жизни и угрозы представлять не будет. Сунуться не рискнет, иначе деньги придется вернуть. Аня никогда не узнает об этом. Вы никогда больше не будете рассказывать ей, что мать звонит, просто дозвониться не может… Подарки отправляет, просто не доходят… Приветы передает, просто лично не получается… Перестанете строить этот сраный воздушный замок-урод. Он со временем сам разрушится. Аня постепенно все поймет. Это единственное, в чем вы виноваты перед Аней. Остальное… Вы сделали ее лучшей в этом мире девочкой. Самой доброй. Душевной. Чистой. Я очень вам за это благодарен.

Корней оставил Зинаиду у подъезда ее нового дома. Не был расположен к долгим беседам. Попрощался, спросил, не нужна ли помощь и все ли нормально. Пообещал, что по итогу завтрашнего разговора позвонит, и уехал.