С. А. Есенин в воспоминаниях современников. Том 1. - Сергей Есенин

Одиннадцатого апреля я пошел к трем часам в Клуб поэтов, куда обещал зайти Грузинов, чтобы потолковать о моих стихах: я готовил вторую книгу стихов "Пальма" и дал ему почитать десятка три вещей. Войдя в клуб, я увидел за столиком Есенина. Очевидно, пообедав, он пил лимонад. Перед ним с пачкой стихов в руках ерзала на стуле с разрисованным лицом поэтесса и щебетала, как синица: – Ах, Сергей Александрович! Вам я поверю! Вы поймете женскую тоску. Ах, Сергей Александрович! Увидев меня, Есенин спросил: – Говорил? – Да, со всеми! – Ну как? Я показал глазами на поэтессу, Сергей взял из ее рук стопку стихов, положил в карман пиджака. – Прочту! – сказал он ей. – А сейчас мне надо поговорить! Поэтесса защебетала и упорхнула, я сел на ее место, но не успел и рта раскрыть, как подошел Грузинов. Иван поздоровался с Есениным, со мной, сел и сказал мне: – Отобрал девятнадцать пьес. Неплохие. "Платан Пушкина" – отлично! Но надо доработать. ‹…› – Лентяй! – восклицает по моему адресу Сергей. – Но я ж… – В поэзии, как на войне, надо кровь проливать! – перебивает меня Есенин. – Но я же, Сережа… – повторяю я. Однако он опять не дает закончить: – Ладно! – И обращается к Грузинову: – Что со статьей? – Дам! О влиянии образа на современную поэзию. – Органического! – Понятно! И докажу, что некоторые поэты и на свет не родились бы, если б не твоя муза! – Только полегче и потоньше! – предупреждает Сергей. – Дипломатии мне не учиться! – И посерьезней! Не так, как в "Гостинице"… После этого Есенин спрашивает, что мне ответили остальные имажинисты. Когда я дохожу до Шершеневича, он говорит: – Я лучше ему напишу. Я протягиваю Сергею пол-листа чистой бумаги. Он пишет чернильным карандашом: "Милый Вадим! Дай, пожалуйста, статью о совр[еменном] сти[хотворном], искус[стве] и стихи для журнала "Вольнодумец". Любящий тебя Сергей

22/IV-24"

Вечером я прочитал по телефону эту записку Шершеневичу. – Передай Сереже, – сказал Вадим, – напишу статью, все вольнодумцы облизнутся. А за стихами можно в любой день прислать!

Есенин уехал в Ленинград, и я узнал о его выступлении в зале Ф. Лассаля (бывшей Городской думе) из писем членов "Воинствующего ордена имажинистов" (В. Эрлиха, В. Ричиотти, Г. Шмерельсона). Сергей пытался говорить о "мерзости в литературе", сделать "Вызов непопутчикам" и, кстати, во всеуслышание объявить о "Вольнодумце" 17. Но его речь не имела того успеха, на который он рассчитывал, и, наоборот, чтение стихов было встречено грандиозной овацией. Рассказал ли Сергей о "Вольнодумце" ленинградским имажинистам? Как сообщил мне Вольф Эрлих, Есенин говорил ему о затеваемом журнале, но без особых подробностей. Может быть, это происходило потому, что сами ленинградские имажинисты собирались издавать свой журнал: "Необычайное свидание друзей". Однако, вернувшись в Москву, Сергей объяснил, что договорился кое с кем в Ленинграде, например, с Николаем Никитиным. ‹…› Есенин после ссоры с Мариенгофом не дал своих стихов в четвертый номер "Гостиницы". На заседании "ордена" было решено, что журнал, как и сборники, будет редактировать коллегия. В нее избрали Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. Правое крыло явно теряло свое влияние. Грузинов сказал, чтоб я приготовил мою фотографию: Анатолий хочет поместить портреты всех имажинистов. – Надо бы дать портрет Есенина! – сказал я. – А где его поместить? – спросил Иван. – Ведь стихов Сергея нет! – Напиши о нем статью! – Ладно! Поставлю вопрос на коллегии! – Ставь! С Вадимом я потолкую! Шершеневич согласился с моим предложением, но, когда этот вопрос возник на коллегии, Мариенгоф заупрямился. После выхода четвертого номера Грузинов ругался: – Банный номер! Настоящий банный номер! – Но ведь ты член редколлегии! – Мариенгофа не переспоришь! – Почему? – Хочешь знать правду, теща Мариенгофа управляет имажинизмом! Я знал эту безобидную старушку и удивился. Грузинов пояснил: у Анатолия большие расходы на семью, и ему нужно издаваться и издаваться. Чем же отличался четвертый номер "Гостиницы" от прежних номеров? Раньше в журнале печатались стихи Есенина, его письма из-за границы, помещались рисунки Г. Якулова, братьев Г. и В. Стенберг, стихи Николая Эрдмана, статья потемкинца Константина Фельдмана, письмо из Парижа художника Ф. Леже, новеллы С. Кржижановского, стихи и статьи Рюрика Ивнева, Вадима Шершеневича, Вл. Соколова и др. А в четвертом номере были помещены портреты всех имажинистов, кроме Г. Якулова, братьев Эрдман и моего. В этом смысле журнал напоминал иллюстрированный прейскурант или журнал мод. Тем более что Анатолий снялся в цилиндре, Вадим со своей собакой на руках и т. п. Я до сих пор не понимаю, что случилось с Мариенгофом? Почему он не взял рисунков у Г. Якулова, у братьев Стенберг, почему поместил старую статью журналиста Б. Глубоковского, портреты имажинистов? Я не считал и не считаю Анатолия легкомысленным, и не мог же он ради того, чтобы показать, как он красив в цилиндре, напечатать всю эту галерею. Конечно, четвертый номер "Гостиницы" был более чем неудачный. А затем я же показал Анатолию записку Есенина о том, что он, Сергей, отказывается участвовать в "Гостинице". Однако в четвертом номере помещено такое объявление:

"1 сентября с/г.

Редактор: коллегия имажинистов".

Если бы это было сделано по желанию Есенина, это одно. Но Сергей к этому объявлению не имел ни малейшего отношения. Разумеется, он пришел в негодование, и это не замедлило сказаться. Я сидел в комнате президиума Союза поэтов. Вдруг дверь с треском распахнулась настежь, и на пороге возник Есенин. – Тебя мне и нужно, – сказал он сердито. Потом сел и спросил, глядя на меня в упор: – Читал "Гостиницу"? – Читал, Сережа! Очень плохой номер! Есенин вынул из бокового кармана письмо и положил передо мной. На конверте красными буквами было напечатано: "Секретарю "Ассоциации" имярек. Я знал, что Сергей прибегает к чернилам красного цвета, когда пишет важные, решающие письма. – Надо созвать правление "Ассоциации" и огласить это письмо, – сказал он. – А когда созвать? – Это уж твоя забота. – Разве ты не будешь председательствовать? – Нет! Я занят "Вольнодумцем"! – У меня могут быть к тебе вопросы. Разреши, я прочту письмо при тебе? Подумав, он согласился. Вот содержание этого письма: "Всякое заимствование чужого названия или чужого образа наз‹ывается› заимствованием открыто. То, что выдается за свое, называется в литературе плагиатом. Я очень рад, что мы разошлись. Но где у вас задница, где голова, понять трудно. Неужели вы не додумались (когда я вас вообще игнорировал за этот год), что, не желая работать с вами, я уступлю вам, как дурак. То, что было названо не мной одним, а многими из нас. Уберите с ваших дел общее название "Ассоциация вольнодумцев", живите и богатейте, чтоб нам не встречаться и не ссориться. С. Есенин

24/VIII-24."

– Ты хочешь ликвидировать "Ассоциацию"? – спросил я. – Да! – А как же "Вольнодумец"? – Он будет выходить под маркой Госиздата! – Ну, хорошо. Я созову членов "Ассоциации". Ведь среди них будет Мейерхольд! – Всеволоду я предложил вести в "Вольнодумце" театральный отдел. – Тем более ему будет неприятно слушать такое письмо. Да и остальным. Ведь ты же пригласил три месяца назад всех имажинистов в сотрудники "Вольнодумца". – Кроме Мариенгофа. – "Ассоциацию" можно ликвидировать гораздо проще. – А как? Я сказал, что "Стойло Пегаса" закрывается. "Орден имажинистов" собирается открыть новое литературное кафе. Естественно, оно не будет работать под маркой "Ассоциации", и она сама собой отомрет. Мое соображение Сергею понравилось, он потрепал мои волосы и засмеялся: – Голова! – Возьми письмо назад! – Нет! Если не выйдет, придется огласить. ‹…› 31 августа в газете "Правда" появилось письмо за подписью Есенина и Грузинова: "Мы, создатели имажинизма, доводим до всеобщего сведения, что группа "имажинисты" в доселе известном составе объявляется нами распущенной". Меня удивило, почему Сергей сперва настоял, чтобы я остался в группе, а потом поставил свою подпись под таким письмом. Грузинов же меня возмутил: он оставался в группе, бывал в "Калоше" 18 и т. д. А главное, никаким создателем имажинизма он не был. Может быть, он обиделся, что в сборнике "Имажинисты" не были опубликованы его уже напечатанные стихи, которые он предлагал 19. Мои сомнения разрешил сам Иван, который, завидев меня на Петровке, пошел навстречу, давясь смехом. – Здорово мы вас наподдели? – спросил он. Я объяснил, что он, Грузинов, числясь в группе, "распустил" сам себя. – Печатать тебя у нас не будут! – добавил я. – Я выпускаю сборник стихов в "Современной России". – Это кооперативное издательство недолго проживет, – сказал я. – А что ты будешь делать потом? В этот момент я не вытерпел и заявил Ивану, что на этот литературный трюк именно он подбил Есенина. Грузинов не возражал, самодовольно улыбаясь. Он пояснил, что трюк направлен против Мариенгофа, который вообразил себя вождем. Мы пошли каждый своей дорогой, но Иван окликнул меня, подошел и сообщил, что Есенин уехал на Кавказ и просил мне передать: как только вернется в Москву, встретится со мной. ‹…›