Бен-Гур - Льюис Уоллес

Так минул полдень и наступил вечер.

Когда солнце закатилось, путники остановились у пруда с чистой дождевой водой. Они раскинули палатку, поужинали и приготовились к ночлегу.

Вторая стража была Бен-Гура. Он стоял с копьем в руке на расстоянии локтя от дремлющего верблюда, глядя то на звезды, то на покрытую мраком землю. Всюду царила глубокая тишина. Изредка проносилось теплое дуновение ветра, нимало не беспокоя его. Мысли Бен-Гура были заняты египтянкой, ему рисовалось ее красивое лицо, и он старался разгадать, откуда она могла узнать его тайны и как она ими воспользуется, но более всего он желал определить свое отношение к ней. При всех его размышлениях любовь с ее искушениями была близка, отстраняя на второй план даже политику. И в тот момент, когда он был наиболее склонен поддаться соблазну, чья-то рука, очень красивая даже в безлунном полумраке, тихо опустилась на его плечо. При этом прикосновении он вздрогнул, трепет пробежал по нему, и он обернулся – она стояла тут.

– Я думал, что ты спишь, – сказал он.

– Спать любят старики и маленькие дети, я вышла поглядеть на моих друзей, на эти южные звезды, светящие и над родным Нилом. Но сознайся, что ты испугался.

Он взял руку, упавшую с его плеча, и сказал:

– Испугался чего? Разве это рука врага?

– О нет! Чтобы быть врагом, нужно ненавидеть, а ненависть – недуг, от которого оберегает меня Изида. Она, зная это, поцеловала меня в сердце, когда я была еще маленькой.

– Ты говоришь не то, что твой отец. Разве ты не разделяешь его верований?

– Может, и разделяла бы, – она тихо засмеялась, – если бы пережила все, что пережил он, если бы была старухой. Для юношей нет религии, а есть только поэзия и философия, и притом поэзия вина, веселья и любви и философия, оправдывающая мимолетные дурачества. Бог моего отца слишком грозен для меня. Я не нашла его в роще Дафны, и о нем не слыхали в римском атриуме. Но, сын Гура, у меня есть одно желание.

– Желание?.. Но кто бы мог отказать тебе?

– Я хочу испытать тебя...

– В таком случае выскажи твое желание.

– Оно очень простое. Я хочу помогать тебе.

Говоря это, она ближе придвинулась к нему.

Он засмеялся и ответил:

– О Египет, разве ты не страна сфинкса?

– И что же?

– А то, что ты одна из его загадок. Будь любезна и дай мне хоть маленький ключик к пониманию тебя. В чем мне нужна твоя помощь? И чем ты можешь помочь мне?

Она отняла свою руку от его руки и, обернувшись к верблюду, стала ласково разговаривать с ним, нежно гладя его чудовищную голову, как нечто очень красивое.

– О ты, быстрейший и прекраснейший верблюд из табунов Иова. И тебе случается спотыкаться, когда дорога неровна, камениста, а вьюк тяжел. Но почему ты по слову узнаешь о намерении и всегда с благодарностью отвечаешь на услугу, предложенную тебе хотя бы и женщиной? Целую тебя, царственное животное, – она коснулась губами его лба, продолжая говорить, – потому что ум твой чужд подозрений!

Бен-Гур, едва сдерживаясь, сказал:

– Твой упрек попал не мимо цели, о Египет! Я как будто отказался от твоих услуг, но разве это не могло быть оттого, что честь заставляет меня молчанием охранять жизнь и благосостояние других?

– Может быть, – поспешно заметила она. – Да, это так.

Он отступил на шаг и спросил ее с заметным удивлением:

– Скажи, все ли ты знаешь?

Она, смеясь, отвечала.

– Почему мужчины не верят, что женщины проницательнее их? Целый день я видела твое лицо, а достаточно взглянуть на него, чтобы узнать, что ты чем-то сильно озабочен, но чем? Отгадать нетрудно после твоего разговора с моим отцом. Сын Гура, – с замечательной ловкостью понизив свой голос почти до шепота и приблизившись к нему настолько, что дыхание ее обдавало своей теплотой его щеки, – сын Гура! Тот, навстречу которому вы идете, должен быть царем Иудейским, да?

Его сердце сильно билось.

– Царем Иудейским, подобно Ироду, только более могущественным? – продолжала она.

Он смотрел в сторону – во мрак ночи, на сияющие звезды, затем он встретился с ее глазами и не отводил более от них своих глаз, и дыхание ее касалось его уст, так близко она стояла.

– Недавно у меня были видения, – все продолжала она. – Если я расскажу тебе о них, поможешь ли ты мне? Что ты все молчишь?

Она оттолкнула его руку и повернулась, как бы намереваясь уйти, но он удержал ее и горячо сказал:

– Оставайся, оставайся и говори!

Она вернулась и, положив ему руку на плечо, прильнула к нему. Он обнял ее одной рукой, крепко прижав к себе, и в этой ласке выразилось согласие на желаемое ею обещание.

– Расскажи мне о твоих видениях, о Египет, дорогой Египет! Пророк и даже сам Моисей не в силах были бы отказать тебе в просьбе. Я согласен исполнить твои желания. Но прошу тебя: пожалей, пожалей меня.

Как бы не слыша его последних слов, она, прижимаясь к нему и не спуская с него глаз, тихо начала:

– Меня преследуют видения о великой войне и на море, и на суше с бряцанием оружия и шумом передвигающихся войск, как будто воскресли Цезарь с Помпеем и Октавий с Антонием. Поднялся столп дыма и пепла, застилает весь мир, и Рим исчез, вся власть перешла в руки Востока, из пепла возродилась новая раса героев и возникли царства более обширные, чем те, что некогда существовали. И когда видения эти исчезли, я спросила себя, что только не выпадет на долю того, кто лучше и больше всех послужит царю?

Бен-Гур вздрогнул. Это был тот самый вопрос, который преследовал его весь день. Ему казалось теперь, что он имеет ключ к разгадке.

– Так, – сказал он, – я, кажется, начинаю понимать тебя. Царства и короны – вот то, что ты помогла бы мне заполучить. Так, так! И никогда еще не было столь хитрой, величественной и прекрасной царицы, как ты. Но, увы, дорогой Египет, в твоих видениях награды дает война, а ты не более как женщина, хотя Изида и поцеловала тебя в сердце, и венцы раздает слепая судьба. Но, может, есть у тебя более верный путь, чем тот, что прокладывает меч? В таком случае укажи мне его, и я пойду по нему, хотя бы и единственно ради тебя.

Она сняла руку с его плеча и сказала:

– Постели свой плащ на песке, чтобы я могла прислониться к верблюду. Я сяду и расскажу тебе историю, которая распространена у нас по Нилу вплоть до Александрии, где я и услышала ее.

Он исполнил ее желание, предварительно воткнув в землю копье.

– А мне что прикажешь делать, – спросил он, когда она уселась. – Я не знаю, принято ли в Александрии, чтобы слушатели стояли?

Удобно прислонившись к верблюду, она, смеясь, отвечала:

– Это зависит от желания рассказчика.

Не дожидаясь разрешения, он сел на песок и положил ее руку себе на шею.

– Я готов, – сказал он.

И она начала свой рассказ о том, как прекрасное снизошло на землю.

– Ты должен, во-первых, знать, что Изида была, а может и есть, прекраснейшей из богинь, и Озирис, ее супруг, хотя и был мудр и могуществен, иногда сильно ревновал ее, ибо боги в любви подобны нам, смертным.

Дворец богини был из серебра и стоял на Луне, на вершине высочайшей горы, откуда она часто отправлялась на Солнце, в середине которого, источнике вечного света, помещался золотой дворец Озириса, до того блестящий, что люди не могли глядеть на него.

Однажды Изида, – дни и годы не существуют для богов, – наслаждаясь обществом Озириса на кровле золотого дворца, случайно взглянула вниз и увидела вдали, на краю вселенной, Индру с войском чудовищ, родившихся на спинах летящих орлов. Он – друг всего живого, так любовно называют Индру, – возвращался с войны с отвратительными существами, возвращался победителем. В свите его находился герой Рама и Сита, его невеста, самая прелестная из всех женщин после Изиды. Изида встала, сняла с себя свой звездный пояс и повеяла им над Ситой в знак радостного приветствия. И немедленно между шествующим войском и двумя божествами на золотой кровле распростерлась ночь, но то была не ночь – то Озирис нахмурил лоб.

Между ним и Изидой произошел разговор, какой только и мог быть между богами. Озирис встал и величественно сказал:

– Иди домой. Я завершу свои дела сам. Чтобы дать человеку вполне счастливое существование, я не нуждаюсь в твоей помощи. Уходи.

Глаза Изиды были такие же большие, как у белой коровы, что питается в храме сладкими травами из рук правоверных, даже когда они воссылают свои молитвы, и цвета они были такого же, как у коровы, и смотрели они так же нежно. Взор ее блистал намного яснее света луны в туманный месяц жатвы. Она тоже встала и сказала ему:

– До свидания, любезный супруг. Ты скоро позовешь меня, я знаю, потому что без меня ты не сможешь дать полного счастья, о котором мечтаешь, как... – и она улыбнулась, зная, сколько правды в ее словах, – как не сможешь быть счастлив и сам.

– Мы увидим, – сказал он.