Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий

Бурей что-то неразборчиво пробурчал под нос.

«Бурчи, бурчи, любезный Циклоп, возразить тебе всё равно нечего, только гонор не даёт этого признать. И ведь этот случай с раскровяненным отроком и последовавшей пьянкой оказался очень кстати. Что ни говори, но Бурей умён – извиниться для него было непросто, но он это сделал. Кто знает, может быть, потому у него и вышло договориться с сотником Михаилом, а в том, что они договорились, я уверен – нет того напряжения, что вчера просто ощущалось кожей. Как бы я хотел знать, о чём они говорили…

Однако пора и мне вставить слово».

– Ты всё верно сказал, десятник! Молодых воинов сотника Михаила надо учить, и кому это делать, как не вам – ветеранам.

– Кому? – Бурей с интересом взглянул на священника. – Ты как нас назвал-то?

– Вам. – Отец Меркурий ткнул пальцем сначала в Бурея, а потом в Егора. – А назвал я вас ветеранами – так на моей родине зовут опытных, переживших не одну сечу воинов. Ты ведь тоже из таких, воин Серафим. – Священник голосом выделил слово «воин». – Я уже успел узнать, что значит серебряное кольцо на твоём пальце.

Бурей витиевато выругался, сплюнул и впал в задумчивость.

– Что, съел, Серафим? – ухмыльнулся Егор. – А отче дело говорит. Да ты и сам это понял. Понял ведь?

Бурей опять выругался.

– Ну что ж, подумай, воин Серафим, – священник опять выделил слово «воин». – Это всегда полезно. Ты уже принёс им извинение, чтобы загладить невзначай нанесённую обиду, преломил хлеб и разделил чашу вина. Ты сражался вместе с ними. Так кто они теперь?

Бурей пристально и с немалым интересом посмотрел на священника, подумал и выдал:

– А тебе-то что с того?

– Я уже устал говорить, что рознь между верными лишь порадует дьявола. Говорил и откровеннее, что вы нужны Церкви. Теперь скажу совсем откровенно – вы нужны мне. Едиными, сильными, способными пойти туда, куда вас посылают, победить там и осесть, а после этого и дальше приводить тамошний край под руку вашего князя и Святой Церкви. Это нужно и вам самим, и вашему отечеству, и моей родине, и мне лично.

– Почему? – Егор подобрался и нехорошо прищурился.

– Я кое-что узнал, десятник, – отставной хилиарх не стал отвечать столь же колючим взглядом. – Смотри, в землях франков, вы их зовёте немцами, латиняне собираются в крестовый поход, но не в Святую Землю, а на людей вашего языка, что держатся язычества и живут на запад и север от земель ляхов, которые тоже латиняне. Давно собираются, лет двадцать, но рано или поздно соберутся. Это первое. Смотри дальше: там, куда вас решили послать князья, посреди язычников сидят ляхи. И что, смирно сидят? Нет, аж досюда добежали с другими ляхами вместе и ещё литвинов-язычников привели. Думаешь, на этом успокоятся? Нет – раны залижут и ещё раз попробуют. Так что надо идти и давить их там, пока не укрепились, пока не крестили язычников в свою веру. Иначе хуже половцев будут. Те же латиняне и для моей родины и кость в горле, и кол в заднице – с запада и юга набегают. Земли зорят, города берут. Сам с ними рубился не раз. И на западе, и на юге. Вот и думай, почему Церковь хочет, чтобы тамошних язычников крестили в истинной вере? Что до меня, то враг моего врага – мой друг. У меня к латинянам свои счёты. Давние. А ещё сам я наполовину рус – моя мать славянка из Пантикапея, который вы называете Корчев. Её убили латиняне. Как и мою жену и детей. Латиняне – враги. Ваши и мои. А ещё я знаю, что не вы одни пойдёте со временем на запад, дай только Бог здоровья цезарю Мстиславу. Так и можешь передать своему начальству – старосте Аристарху, кир декарх акритов[117].

– Эка ты завернул… «Кир декарх акритов» – усмехнулся Егор. – Зови, как все – десятник Егор.

– Прости, десятник, – священник склонил голову. – Я учу язык, но пока часто сбиваюсь на родной. Я назвал тебя десятником разведчиков, так, кажется, правильно называется твоё воинское ремесло.

– Не ошибся ты, отче, – Егор опять усмехнулся. – Откуда прознал?

– Нетрудно было догадаться, – вернул ухмылку отставной хилиарх. – У нас есть поселения порубежников, весьма похожие на ваше село.

– А остальное откуда знаешь? – десятник поймал взгляд священника и не отпустил. – Такого небось и митрополит не знает.

– Знает, – отец Меркурий не отвёл взгляда. – А я знаю потому, что мне положено знать. Как и другим священникам, которых Церковь посылает противостоять латинянам. А вот сколько тех священников и кто они – не знаю. Не положено.

– Так чего мне теперь в самом деле этому ссыкуну Роське, лохагу недоделанному, девку, мать его, подкладывать? Единства и согласия ради? А уд ему не подержать? – вдруг осведомился Бурей.

– Сам справится, – заржал вдруг Егор. – Вот только отче башку ему прочистит. Прочистишь ведь, отче?

– Да куда же я денусь? – со смехом развёл руками священник. – Придётся.

– Гыыы! – присоединился к веселью Бурей.

«Что ж, честность и правда иной раз лучшая политика! Похоже, эти двое меня приняли таким, каков я есть, и решили, что со мной можно иметь дело и я им не враг, хоть и преследую свои цели. Но ведь так оно и есть, верно, Макарий?»

– А что всё же с тем греком? – Егор резко оборвал смех, и в его голосе послышались повелительные интонации.

– Погоди, Егор, с греком, – не принял разговор Бурей. – Значит, говоришь, сопляки Минькины воюют не как в сотне заведено, и у них получается?

– Не сомневайся, – кивнул десятник.

– Ну так рассказал бы?

– А я вчера и рассказывал, да ты не слушал, – ухмыльнулся Егор.

– Ты Корнею рассказывал, да Фоме по яйцам тем рассказом топтал, – Бурей хрюкнул, что-то вспомнив. – А мне поведаешь? С толком.

– Чего бы нет? – пожал плечами Егор. – Но с условием – ты мне про грека сейчас хоть чего скажи, а?

– А чего? – обозный старшина пришёл в благодушное настроение. – И скажу. Человек душевный, только мастер на всю голову, вроде дружка моего сердечного – Кондратия. Песню добрую опять же понимает. А яблоневка у него…

Бурей мечтательно прикрыл глаза, причмокнул и продолжил:

– И знает всякого. Такого, что и на голову не налазит. Небось врал половину, но складно – заслушаешься!

– И такой же бешеный, как твой Сучок? – с усмешкой осведомился Егор.

– Ты Кондратия не замай, Егорка, – окрысился Бурей. – У Кондрата храбрости на