Мануэла - Анжела Марко

Коррадо прекрасно понял намек жены. Он был согласен с ее условиями. Прошлое касалось только его и никоим образом не должно было коснуться ни дочери, ни жены. Хотя Коррадо теперь был уверен, что эта история незримой преградой ляжет между ним и женой навсегда. Та искренность, которая существовала между ними все годы совместной жизни, уже не вернется.

Он сам себе усложнил жизнь, решив исповедаться сначала святому отцу, а потом, по настоянию последнего, и жене. Но иначе поступить он не мог. Эта исповедь помогла освободиться его душе от тяжкого груза, позволила принять решение перевезти детей умершего брата сюда. За все в этой жизни надо платить. Вот сейчас он и расплачивался.

События последних дней сблизили мадам Герреро и Бернарду как никогда. Если раньше их и связывала общая тайна, то не крепко — не так, как сейчас связала общая цель, — сделать Исабель счастливой.

Интуиция подсказывала мадам Герреро, что надо торопиться, что жить ей осталось не так много. Видимое улучшение ее состояния не могло обмануть ее и вселить надежду на выздоровление. Наверное, действительно, человек предчувствует свою кончину…

Мысль о том, что после ее смерти у Исабель могут возникнуть проблемы из-за неясности происхождения, очень беспокоила мадам. Она поэтому и умоляла Бернарду уничтожить те документы, которые удостоверяли, что Исабель является дочерью Бернарды. Наличие двух разных документов, имеющих одинаковую силу, было недопустимо. Могло получиться так, что Исабель не признают ни Герреро, ни дочерью Бернарды. Это обстоятельство способно было превратить ее жизнь в ад. Любой чиновник мог бы вить из нее веревки. А уж такой ловкий проходимец, как адвокат Пинтос, — тем более.

Мадам Герреро весьма сожалела, что раскусила адвоката слишком поздно, когда их уже накрепко связывала тайна поддельных документов Исабель. Она уже не могла отказаться от его услуг, и мало того — попала под пресс шантажа.

Если Бернарда уничтожит свои документы, Исабель навсегда останется Герреро и никто не сможет доказать иное. Даже Пинтос, потому что без документов сделать это он будет бессилен. Когда Бернарда после долгих разъяснений осознала необходимость уничтожения этих бумаг, мадам Герреро облегченно вздохнула и мысленно поблагодарила Бога. Она чувствовала, что теряет последние силы и спешила распорядиться.

— Я доверяю тебе, Бернарда, — шептала она лихорадочно. — Уничтожь документы, которые находятся в твоих руках. Потому что, если кто-нибудь когда-нибудь, пусть совершенно случайно, их найдет, Исабель будет в большой опасности. — Ее речь иногда становилась бессвязной и Бернарда понимала: на ее глазах мадам расстается с жизнью. — Возьми те, что сделала для нее я, и береги их как зеницу ока, умоляю тебя, Бернарда. — Ей было все труднее говорить. Она задыхалась, хватала воздух широко открытым ртом. — Ради Исабель, ради ее будущего ты должна будешь это сделать!

— Я позову врача, мадам Герреро! — в испуге воскликнула Бернарда и хотела броситься к двери, но неожиданно рука мадам поймала ее руку и крепко сжала, не давая женщине отойти от кровати.

— Нет-нет, не отталкивай мою руку, Бернарда, — шептала почти в бреду мадам Герреро. — Я хочу этим крепким пожатием передать тебе все мое чувство к Исабель.

Бернарда с ужасом почувствовала, как пальцы мадам Герреро все крепче сжимают ее руку. Что-то сверхъестественное было в происходящем. И Бернарда чуть не закричала, глядя в глаза мадам.

— Я хочу передать тебе все свои силы, — продолжала шептать торопливо мадам Герреро, боясь не успеть сказать все, что ей хотелось, — чтобы ты стала крепче… — Она замолчала, потому что силы покинули ее.

— Мадам! — шептала Бернарда, рыдая. Она видела, как сильно любила мадам Герреро Исабель. Не всякая мать любит так свое дитя. — Пожалуйста, прошу вас, успокойтесь, вам нельзя так волноваться, — причитала она, глядя на то, с каким трудом удается сделать очередной вздох мадам Герреро.

— У меня не остается для этого времени, Бернарда, — вновь заговорила она едва слышно, — я это знаю совершенно точно. Я медленно умираю, Бернарда!

— Не говорите так! — Бернарда поправила ей подушку, чтобы мадам было легче дышать. — Я позову сейчас врача!

— Не надо, Бернарда, не ходи никуда, а то я не успею сказать тебе все, — остановила ее мадам Герреро. — Слушай, послушай меня, береги ее, береги нашу дочь. Ты остаешься с ней одна, Бернарда. — И тоска, и зависть прозвучали в голосе мадам Герреро; сердце Бернарды словно кто-то сжал железными пальцами, так ей стало жаль умирающую мадам Герреро. — Возьми мои силы, собери твою и мою любовь к Исабель и береги дочь. — Их руки поверх одеяла переплелись, будто действительно мадам передавала свои силы и любовь Бернарде. — Береги ее, заклинаю тебя, Бернарда, береги! — Что-то захрипело у нее в груди, она вскрикнула: — Исабель! — И голова ее откинулась в сторону.

— Мадам! — прошептала в ужасе Бернарда, понимая, что это последние мгновения жизни сеньоры Герреро.

— Исабель! — прошептала едва слышно мадам имя любимой дочери, которую она воспитала, но не родила. Это было последнее ее слово, произнесенное в грешном и жестоком мире. Мадам Герреро умерла. Пальцы ее ослабели и выпустили руку Бернарды.

— Господи! — рыдала Бернарда, глядя в мертвое лицо мадам Герреро. Она выпрямилась и перекрестилась. — Я клянусь, — дрожащим голосом произнесла она, — перед Богом и вами, что сделаю все для счастья нашей дочери. — Постояв еще несколько минут у кровати, Бернарда медленно вышла из палаты, чтобы сообщить персоналу клиники о смерти мадам Герреро. На пороге, прежде чем закрыть дверь, она еще раз посмотрела на неподвижное тело мадам и твердо прошептала: — Это наша дочь, Исабель Герреро!

На экране осциллографа светилась неподвижная прямая линия.

Бернарда, потрясенная смертью мадам Герреро, медленно шла по коридору клиники, сама не сознавая, куда идет. Она раньше не могла и предположить, что смерть хозяйки станет для нее такой потерей. Что-то очень значительное вдруг ушло из ее жизни. А ведь действительно — значительное. Она прожила рядом с мадам Герреро целых двадцать лет. Они виделись десятки раз каждый день, она знала до мельчайших подробностей все привычки мадам, ее слабости. Последние годы, когда здоровье мадам Герреро значительно ухудшилось, Бернарде приходилось проводить в ее комнате дни и ночи, выполнять роль сиделки, медсестры, няни.

Коридор клиники в этот час был пуст, посетители ушли, поэтому никто не мог видеть выражения лица Бернарды. На нем отразилась такая печаль, что ни один человек не смог бы пройти мимо, не обратив на это внимания и не предложив своей помощи. Коридор был так длинен, что, пока Бернарда шла по нему, ей удалось вспомнить все двадцать лет, проведенные рядом с мадам Герреро.