Новый Мир ( № 11 2008) - Новый Мир Новый Мир

Константин Крылов. Гроссмейстер. Солженицын как политическая фигура. — “АПН”, 2008, 5 августа <http://www.apn.ru>.

“Для некоторых людей — да, немногих, но такие есть — смерть является не концом всего, а этапом дела, которым они занимались всю жизнь и которое продолжится после них”.

“<...> Солженицын был выдающимся русским политиком — в эпоху, когда никакой „русской политики” не было и в помине. Александр Исаевич появился на свет и вырос в неполитическом обществе, где именно ощущение себя субъектом было недоступно не только большинству населения (так везде), но даже „начальству””.

“Солженицына можно не признавать как идеолога, писателя, публициста, властителя дум. Можно быть любого мнения о его жизни и идеях. Но одного у него не

отнимешь — это был игрок высочайшего класса. Гроссмейстер, чьи дебюты и развязки заслуживают самого внимательного изучения”.

Дмитрий Кузьмин. Про загляденье. — “ OpenSpace ”, 2008, 22 августа <http://www.openspace.ru>.

“О том, что русская литературная критика находится при последнем издыхании, причем издыхает она каким-то таким скверным и стыдным способом, что нет возможности ни горевать, ни сочувствовать („Бобо мертва, но шапки не долой”), — сказано уж много. Одним из первых признаков смерти является, как сказано в другом классическом источнике, посинение трупа: совершенно исчезла возможность литературной полемики, поскольку представители критического цеха почти без остатка разделились на добропорядочных рутинеров, которых невозможно оспорить, потому что они ничего существенного и не утверждают, и громогласную косноязычную сволочь, с которой дискутировать — все равно что разъяснять гадящему в подъезде бомжу правила хорошего тона. Впрочем, разделение это условно, потому что сволочь тоже ничего содержательного не утверждает <...>”.

Борис Куприянов. Избиение книги. Участник проекта “Фаланстер” отвечает на вопросы “Завтра”. Беседовал Андрей Смирнов. — “Завтра”, 2008, № 32, 6 августа <http://zavtra.ru>.

“Люди будут читать. Но кардинально изменится структура чтения. <…> Зайдите в любой провинциальный книжный магазин — почти повсеместно: либо развлекательная литература, либо учебники. Две функции чтения, которые остались. Из сорока-пятидесяти функций, которые должны быть”.

Алла Латынина. Миссия Солженицына. — “Взгляд”, 2008, 5 августа <http://www.vz.ru>.

“Великий человек, понявший свою жизнь как миссию, редко находит полное признание у современников. Его проповедь кажется слишком пафосной, вера — слишком тотальной, морализаторство — слишком требовательным. Он знает истину и хочет проповедовать ее, а наш плюралистический век пугается тех, кто владеет истиной. <...> Но приходят новые времена, и канонизируют тех, чью миссию недопоняли и недооценили недальновидные современники”.

В. Леонович. Спасибо, Александр Исаевич! — “Кологривский край”. Общественно-политическая газета. Кологрив, 2008, № 95, 23 августа.

“Дарю твардовсковедам:

— Ваши Федин, Шолохов, Леонов прахом станут, когда русский народ придет

поклониться своему великому писателю Александру Солженицыну.

Это в пылу. Это — буквально”.

Иван Лещинский. Новые люди. — “Скепсис”. Научно-просветительский журнал. 2008, август <http://scepsis.ru/library/id_2149.html>.

“Хотя в столице и крупных городах одичание молодежи менее заметно, в провинции оно давно приняло массовый характер. Можно говорить о создании нового типа человека, полученного путем синтеза качеств западного обывателя ( „One-Dimensional Man”  — „одномерного человека”, по Герберту Маркузе) и неграмотного крестьянина царской России”.

“Отсутствие интереса к печатному слову у молодых потенциальных сторонников

левых взглядов создает огромные трудности для будущих пропагандистов”.

Вячеслав Лопатин. Цвет — звук; свет, тьма. — “Волга”, Саратов, 2008, № 1 (414) <http://magazines.russ.ru/volga>.

“ От редакции. Книгу, фрагменты которой мы представляем, саратовский художник Вячеслав Лопатин писал много лет, продолжает работать над ней и по сей день. Выбирать было трудно: в целом повествование, густо насыщенное информацией

и размышлениями, весьма непростое, даже прихотливое по построению, касается

и теоретических проблем, например, соотношения и взаимовлияния звука и цвета в

живописи. Лопатин напоминает имена ушедших талантливых саратовских художников, а также и их гонителей и погромщиков”.

Среди прочего читаем: “После посещения Хрущевым Манежа — небывалый интерес к искусству. Мой московский товарищ пишет, что в Манеж повалили толпы, с порога очередной посетитель спрашивает: „Где тут обнаженная Валька?” (трансформация фамилии художника Фалька и названия его картины). Слово „абстракционизм” стало общеупотребительным”.

Аркадий Малер. Заветы с Русской Голгофы. — “Русский Журнал”, 2008,

6 августа <http://russ.ru>.

“<...> представить себе, что на самом деле он [Солженицын] не умер давно и не

будет жить вечно, а умер сегодня, при нашей жизни, практически невозможно. Это значит представить на минуту, что История — существует, и все мы живем в этой самой Истории, и все это было по-настоящему, всерьез и требует от нас настоящей серьезности, давно ставшей признаком полной, наивысшей неадекватности. <...> Отношение

к Солженицыну сегодня — это не признак политического самопозиционирования,

это маркер антропологического самоопределения в мире, где уже давно невыгодно быть человеком”.

“Продолжая традицию шишковцев и любомудров XIX века, Солженицын пытался

сохранить и развить тот исконный русский язык, на котором еще говорили его герои, — задача заведомо донкихотская и потому обреченная на полное осмеяние. Но как бы ни улыбаться по этому поводу, хоть злорадно, хоть снисходительно, „при всем уважении”, всегда остается вопрос: а почему бы и нет? Почему какому-нибудь немцу (в данном случае именно так — какому-нибудь немцу) Мартину Хайдеггеру, которого никто не читал, но все цитируют, можно придумывать „подлинный народный язык”, который еще нужно перевести на немецкий, а русскому Солженицыну нельзя? Автор этих строк совсем не любитель подобных экспериментов, но меня интересует только одно — почему русскому нельзя, а немцу можно?! Больше ничего! Точно так же почему немецкому мыслителю можно быть членом нацистской партии и никогда в этом не каяться, а русскому мыслителю нельзя и заикнуться о своих национальных чувствах, чтобы тут же не оказаться „фашистом”?”

Борис Межуев. Умереть победителем. — “Русский Журнал”, 2008, 4 августа <http://russ.ru>.

“Солженицын и в самом деле может быть назван „совестью” России, только не

в банальном смысле этого слова, но скорее в том, в каком Сократ говорил о своем

„демоне”, никогда не говорившем ему, как надо поступать, но всегда оберегавшем от дурных и неправильных поступков. Солженицын и был таким сократовским демоном России — или же ее гением, как кому больше нравится. Солженицын призывал „жить не по лжи”, но ему почти никогда не удавалось говорить и думать правильно, то есть взвешенно, расчетливо, слишком обдуманно. „Демон” не подсказывал ему точных и политически безукоризненных решений. Его публицистика — компендиум заблуждений советского интеллигента — начиная от знаменитого призыва отказаться от космоса и признания, что коммунизм уже победил на всей планете, до поддержки Ельцина в 1993. Но тем не менее Солженицын каждый раз почти мистическим путем уходил от Большой лжи, от всех тех соблазнов, которым поддавались рано или поздно все честные русские патриоты”.

Глеб Морев. На смерть Александра Исаевича Солженицына. — “OpenSpace”, 2008, 5 августа <http://www.openspace.ru>.

“Гибель Пушкина, уход Толстого, смерть Блока не менее значимы для формирования их биографического мифа, чем созданные ими произведения. Кончина Солженицына в этом смысле не меняет ничего — статус классика русской литературы был получен им еще тридцать, если не сорок, лет назад, последним знаковым событием его жизни стало возвращение в Россию в 1994-м, и к своим девяноста годам Солженицын окончательно стал живым памятником. Памятником самому себе и последним памятником великой русской литературе, какою весь мир привык знать ее со второй половины XIX века и какою она, по-видимому, уже никогда не будет — властной, без тени улыбки говорящей „истину царям”, толкующей о „последних” бытийных вопросах, о жизни, смерти, свободе”.