Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов) - Олег Михайлов

Ужас охватил качкалыкские селения. Между тем Ермолов спокойно расположился лагерем на границе их земель.

И только 1 октября со стороны крепости Внезапная, извиваясь длинной лентой и сверкая штыками, двинулись шесть батальонов при шестнадцати орудиях – прямо на качкалыкские аулы. Напуганные примером Дады-Юрта, чеченцы спешили сделать именно то, чего желал и сам Ермолов: отправляли в горные леса свои семьи, а сами готовились к отпору. Но один за другим пали селения Исти-Су, Ноим-Берды и Аллаяр-аул. Только аул Хош-Гельды, встретивший русских хлебом-солью, был пощажен, и жителям его Ермолов разрешил оставаться в домах и возделывать поля. Остальные аулы были пусты: жители их бежали за горы. Таким образом Кумыкская равнина в несколько дней была очищена от чеченцев.

Из-за недостатка войск Ермолову приходилось действовать поочередно в разных провинциях: летом – в Чечне и Казикумыкской области, зимой – в Дагестане. Природа превратила Дагестан в необычайно сильную укрепленную крепость. Особенно неприступной была Авария, лежавшая в центре свободных дагестанских обществ. В 1819 году в покоренное уже русскими Кубинское ханство прибыл генерал-майор Мадатов. Поводом для вторжения в Дагестан явились попытки аварского хана Султан-Ахмеда оказать помощь чеченцам. Мадатов без пролития крови покорил Табасарань и вслед за тем проник в уцмийство Каракалдагское. Нижний, то есть равнинный, Каракалдаг покорился русским добровольно, но уцмий Адиль-Гирей укрепился в Верхнем, нагорном, Каракалдаге – столице своих владений ауле Башлы. 5 октября Башлы был взят штурмом, а 20-го Мадатов разгромил главные силы уцмия. После этого весь Каракаддаг признал себя подвластным России.

В то время, когда Мадатов действовал с юга, Ермолов шел на Дагестан с севера. Еще до появления Мадатова горцы разбили высланный против них небольшой отряд генерала Пестеля и произвели ряд нападений на шамхальство Тарковское. В особенности непримиримыми были мехтулинцы, хан которых – Гассан – был личным врагом Тарковского шамхала. Неприятель встретил Ермолова на Аскорайских высотах, и у Талгинской горы произошел кровопролитный бой. В нем особенно отличился Шевцов, которого Ермолов вызволил из плена. Лезгины были сбиты с гор и освободили проход в Мехтулу.

Ермолов повел войска на аул Большой Джангутай. В это время на помощь мехтулинцам прибыли акушинцы, одно из храбрейших лезгинских племен. После нового боя Джангутай был взят русскими. Мехтулинский хан был лишен своего владения. Так же поступил Ермолов и с аварским ханом, который обратился к русскому главнокомандующему с просьбой о примирении. Затем Ермолов двинулся в самые недра гор, на вольный Даргинский союз, лежавший между Каракалдагом, Казикумыком и Мехтулой, по берегам рек Кара-койсу и Кумыкское-койсу. Здесь собрались и аварский и мехтулинский ханы, и Шейх-Али Дербентский, получавший помошь от Персии, и уцмий каракалдагский. Во главе даргинцев стояли акушинцы, самое могучее из союзных обществ, некогда разгромившее войско самого Надир-шаха.

Ермолов предупредил акушинцев, что они будут прощены, если останутся спокойными и выдадут всех укрывшихся у них мятежных ханов, но те ответили отказом. Тогда главнокомандующий, приказав Мадатову наступать с юга, сам с севера двинулся в глубь Дагестана.

Тропа уходила в лесную чащу, и Ермолов приказал принять все меры предосторожности, чтобы войска не подверглись внезапному нападению. Ночью он самолично отправился вместе с начальником штаба Вельяминовым проверять расставленные пикеты и секреты и нашел одного из солдат спящим. Он тотчас потребовал к себе полкового командира Шульца и сделал ему перед всеми строгий выговор.

Шульц был отличным офицером, знакомым Ермолову еще со времен наполеоновских войн, когда он состоял адъютантом у графа Ланжерона. На следующем же ночлеге Шульц отправился в цепь. Он пробирался верхом по густому орешнику, разговаривая со своим спутником, батальонным командиром Ганеманом, по-немецки, и не услышал пароля, подаваемого из цепи. Сильный ветер относил оклик в сторону, и оба всадника продолжали ехать прямо на пикет. Из цепи был послан выстрел, и смертельно раненный в живот Шульц упал с лошади. На смертном одре, за несколько минут до кончины, он призвал того солдата, который поразил его выстрелом, и отдал ему все наличные деньги. Ночью товарищи на руках отнесли простой гроб в могилу, вырытую на придорожном кургане, и в присутствии главнокомандующего похоронили Шульца. Не было ни музыки, ни ружейных залпов, дабы не привлечь внимания неприятеля и охранить могилу.

Между тем чеченцы следили за каждым движением русских, и на обратном пути, когда отряд шел той же дорогой, солдаты и офицеры, просившие остановиться возле кургана, нашли могилу пустой. Тело Шульца украли горцы, надеясь получить за него богатый выкуп…

Потеряв командира, отряд двинулся дальше и 14 ноября вступил в Тарки. Здесь его задержали сильные метели. Более двух тысяч солдат ежедневно высылалось на расчистку дорог. Сбывалось старинное поверье, что русские приносят с собой зиму. В то же время сильные отряды акушинцев уже двигались к владениям шамхала Тарковского, и их передовые разъезды стали появляться на высокой горе Калантау, через которую пролегала единственная дорога в даргинские земли.

Важно было занять главный перевал, прежде чем акушинцы могли бы поставить там заслоны. Ермолов мастерскими переговорами, то льстя, то угрожая неприятелю, задержал их, дав время князю Мадатову со своим отрядом овладеть перевалом без единого выстрела. Теперь дорога на Акушу была открыта.

Только 12 декабря русский авангард спустился с гор. Проводники из местных жителей охотно указывали дорогу, скорее всего желая заманить русских как можно дальше в глубь страны. Они как бы в насмешку показывали места, где были разбиты войска Надир-шаха, и дороги, по которым они бежали. «Таково было мнение о могуществе акушинского народа, – говорит Ермолов в своих «Записках», – и немало удивляло всех появление наше в сей стране».

Оттеснив неприятельские посты, авангард занял первую акушинскую деревню – Урму. Верстах в десяти от нее виден был высокий хребет, подымавшийся амфитеатром, тремя уступами. Там, наверху, масса народа толпилась вокруг небольшого укрепления. Это была передовая позиция двадцатипятитысячного акушинского ополчения. Вскоре подошли главные силы Ермолова, но главнокомандующий медлил открывать военные действия. Он то и дело ездил сам осматривать позиции, проводил съемки. В русский лагерь приезжали акушинские старшины, их угощали, и они отправлялись восвояси с твердой уверенностью, что русские не готовы воевать.

– Что это затевает наш Петрович? – рассуждали между собой солдаты, теряясь в догадках.

Все было просто. Ермолов понимал, что взять с фронта неприступную неприятельскую позицию нельзя. Можно было потерять сотни, а то и тысячи людей и потерпеть неудачу. Между тем стоило обойти правый фланг акушинцев, как горцы оказывались зажатыми в клещах. Правда, фланг этот упирался в неприступный утес, у подошвы которого пенилась в диком ущелье речка Манас, и надо было отыскать тропинку, мало-мальски подходящую, чтобы втащить пушки.

На третий день, в сумерках, несколько казаков и татар прискакали с известием, что такая тропинка есть. Как раз в это время в лагере гостили акушинские старшины, самонадеянность которых росла с каждым днем. Даже самые умеренные предложения Ермолова теперь встречали отказ. Тем не менее главнокомандующий приказал относиться к ним с предупредительной вежливостью, угощать как можно лучше и не отпускать до полуночи. Ермоловские переводчики упражнялись в восточном красноречии, и старшины уехали домой в твердом убеждении, что русские находятся в таком жалком состоянии, что против них вообще едва ли достойно употребить оружие…

Но лишь акушинские вожаки оставили лагерь, как войска тихо стали в ружье и бесшумно двинулись к неприятельской позиции. Пройти нужно было около восьми верст. Хотя на небе сиял месяц и ночь была ясная, русские прошли незамеченными. Огни в акушинском стане уже угасали, когда весь отряд расположился на пушечный выстрел от него. Впереди виднелась большая деревня Лаваши, окруженная окопами, левый фланг позиции оканчивался укрепленным холмом, а правый упирался в обрыв, по дну которого бежала речка Манас.

В эту бездну спустился ночью отряд князя Мадатова. Отряд перебрался через речку вброд и по открытой казаками тропинке поднялся на противоположный гребень гор, откуда можно было вести огонь вдоль всей неприятельской линии. Одновременно главные силы, где находился сам Ермолов, развернулись против фронта вражеской позиции. Еще правее стала милиция, набранная в Тарках и в Мехтулинском ханстве по чисто политическому расчету. «Не имел я ни малейшей надобности в сей сволочи, – говорит Ермолов в «Записках», – но потому приказал набрать оную, чтобы возродить вражду к ним акушинцев и возбудить раздор, полезный на предбудущее время».