Любимые дети, или Моя чужая семья - Диана Чемберлен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я уже зашла слишком далеко. Теперь придется это сделать.
В дверь было врезано оконце, и я мельком увидела в стекле смутное отражение преподобного Билла. Я тихо постучала.
– Войдите.
Уф!
Я помнила этот голос. И заставила себя переступить порог.
Он поднял глаза от письменного стола. Если он и удивился при виде меня, то ничем не выказал этого. Откинулся на спинку кресла и отложил ручку.
– Мисс Локвуд.
– Могу я поговорить с вами?
Голос был слишком писклявым, как у маленькой девочки.
Он показал на деревянный стул, и я села, положив руки на колени.
– Я здесь потому, что хотела сказать вам, как сожалею о том, что сделала.
– Давно пора, – кивнул он. – Когда ты вышла из тюрьмы?
– Пять недель назад.
– Пять недель? И пришла ко мне впервые. И за все эти месяцы в тюрьме ты не написала ни единого слова.
– Не написала, сэр.
Он не собирался облегчить мне покаяние. Да и с чего бы?
– Что ты делаешь сейчас?
– Хотите сказать…
Я не знала, имеет ли он в виду именно этот момент или вообще.
– Была на общественных работах в больнице Брайар Глен.
Я не могла сказать ему, что, по всей вероятности, никогда не буду работать там снова. Просто не могла.
– Триста часов, – сказал он. Наверняка запомнил мой приговор.
– Да.
– Думаешь, трехсот часов достаточно? – спросил он. – Думаешь, года в тюрьме достаточно для того, что ты сделала?
– Нет, преподобный. Я знаю, что этого недостаточно.
Он снова взял ручку и склонился над блокнотом. Его длинное лицо приобрело кирпичный оттенок. И я вдруг остро ощутила его ярость, направленную на меня. Она исходила от него, как невидимая сила. Трудно осуждать его за это. Он был человеком несимпатичным, но я причинила ужасное зло ему и его церкви.
– Мне очень жаль, – повторила я, вставая. Он больше ничего мне не скажет. Поэтому я пошла к двери.
– Теперь тебе легче? – неожиданно спросил он.
– Что?
Я остановилась, взглянула на него и мгновенно пожалела об этом. Лучше бы видеть обычную уродливую ухмылку преподобного Билла или даже красное, искаженное ненавистью лицо, но его глаза были влажными. Губы тряслись. Это вынести невозможно.
– Кому помогут твои извинения? – спросил он. – Мне или тебе?
Я беспомощно протянула к нему руки:
– Думаю, обоим. Я… я не притворяюсь, если вы об этом.
И все же я не могла вынести это. Не могла вынести того факта, что и преподобный Билл может быть человечным.
Он снова начал писать, и мне показалось, что ему хочется скрыть неподдельную грусть.
– Знаешь, ты можешь отбывать общественные работы здесь, – неожиданно сказал он.
– Вы… вы о чем?
Он не поднял глаз. Продолжал писать, писать, писать.
– Нам многое еще нужно сделать в церкви. Мы спонсируем продовольственную программу на материке и заботимся о больных в Хэмпстеде. Я могу продолжать бесконечно. Мы делаем для общины больше, чем ты себе представляешь. И ты многое можешь сделать.
О господи! Работать на него? Никогда.
– Хорошо, спасибо за то, что дали мне знать.
Я почти побежала к машине. Хотелось уйти подальше от церкви и от него. Я не желала думать о его дрожащих губах. И о его вопросе: кому поможет это извинение?
Я знала ответ.
Мое извинение было искренним и чистосердечным, но я, наконец, сумела его произнести, чтобы помочь себе.
Поэтому я не смогла сразу же поехать в башню Маркуса, чтобы, как было задумано, повидать Кита. Разговор с Китом ни к чему хорошему не приведет. Я это знала. Он ненавидел меня так сильно, как один человек может ненавидеть другого, и я так боялась его гнева. Вряд ли он ударил бы меня или напал бы, но стал бы орать и нашел бы способ ранить меня словами. Но больше всего я боялась увидеть то, что сделала с ним. В чем так виновата.
Кроме того, преподобный Билл намекнул, что я извинюсь перед Китом ради себя. Чтобы помочь себе. Чтобы очистить свою совесть.
Или я снова прячу голову в песок?
Да как бы там ни было. Я должна сделать перерыв, прежде чем ехать в башню.
Я отправилась домой и, когда сворачивала на подъездную дорожку, увидела желтый каяк, пришвартованный у конца причала. Неужели Энди купили каяк?
Но тут я увидела девушку, бегущую по причалу к лодке.
– Джен?
Я припарковала машину и выскочила.
– Джен! – окликнула я, шагая к причалу.
Это действительно оказалась Джен. Трудно было ошибиться при виде блестящих темных волос и стройного тела.
– Джен! – крикнула я, на этот раз громче.
Она остановилась и обернулась. Пошла обратно. Я ощутила радость при виде ее. Все эти истории, как она не поехала забрать меня, когда я застряла на дороге, как топила, когда мы купались, были мгновенно забыты.
– Привет! – воскликнула я, когда мы встретились на боковом дворе. – Раздобыла каяк?
Она оглянулась на лодку, которая мягко покачивалась у причала.
– Взяла напрокат. Просто хотела испытать его.
– Круто.
– Заехала проверить, все ли с тобой в порядке. Мне как-то не по себе из-за того вечера, когда я не заехала за тобой.
– Все в порядке. Меня дотащили до дома.
– Превосходно!
Она покачала головой, одновременно закатывая глаза.
– Все так глупо вышло. У меня был парень. Сама ненавижу, когда девушки бросают подруг ради парней. Прости, что я так поступила.
Я практически влюбилась в нее за это.
– Я все понимаю. И как прошло свидание?
Она покачала головой.
– Все прекрасно.
Она снова оглянулась на каяк.
– Мне пора. Я просто хотела убедиться, что ты в порядке.
– Зайди на минуту, – попросила я. Не хотела, чтобы она уходила. Мне не терпелось вернуться к тому празднику «педикюр-фильм-болтовня», которым была наша дружба в самом начале.
Она снова покачала головой и пошла к причалу.
– Не могу. Не сегодня. Но я позвоню тебе, и мы встретимся, ладно?
– Ладно.
Я наблюдала, как она поворачивается и бежит к лодке. Интересно, куда она так спешит?
Я вошла в дом через незапертую дверь и немедленно ощутила запах. Цитрусовые. Апельсины, или лимоны, или что там еще. Значит, Джен была в доме.
«Только чтобы узнать, дома ли я, – сказала я себе. – Возможно, сунула голову в дверь и позвала меня».
Но все же, изобретая причины, по которым она могла войти внутрь, я все стояла посреди комнаты, вдыхая ее запах. И почему-то чувствовала, что промерзла до костей.
66. СараЗдесь и сейчас
Апрель 2008
Поразительно! В своей писанине я дошла до настоящего! Меня потрясло осознание того, как много я написала. Сколько тетрадей заполнила за последние полгода, и, да, мне стало намного легче. Может, просто прошло время, но, думаю, помогли мои сочинения. Своего рода потворство себе. Особенно все, что я писала о Джейми. Память о нем. Стремление упиваться старинными воспоминаниями. О, он был так несовершенен! Как все мужчины. Но мемуары заставили меня вспомнить все, что я любила в нем. Радость, которую я испытывала тогда. И грусть, но я ни о чем не жалела. Ни на минуту. Не будь в моей жизни Джейми, у меня не было бы сына.