Сердце дикарки - Анастасия Дробина

– Кто – она? – ничего не поняв, переспросил Гришка. – Ты слышишь меня? Поедешь? Если хочешь, прямо сейчас…

Маргитка отвернулась от него. Снова странно улыбнулась, покачала головой.

– Да нет… не поеду. На что ты мне, птенчик такой? Вон кого уговаривай… – Она махнула рукой на дом. Гришка взглянул через ее плечо и увидел стоящую на крыльце Анютку. Та зевала, встряхивала в руках плюшевую кофту, но в сторону Гришки и Маргитки косилась исправно.

– Да с ума вы, что ли, посходили?! – взвился Гришка. – И ты туда же! Даром она мне не нужна, ясно вам всем?

– А ты мне даром не нужен. – Маргитка обошла парня, открыла калитку. Гришка все-таки догнал ее, взял за плечо. Маргитка остановилась. Мягко сняла Гришкину руку, слегка сжала ее. Устало сказала:

– Не мучайся. Ничего не выйдет. Я такую гадость ему устроить не могу.

– Да кому – ему?! – завопил Гришка, но Маргитка уже шла, не оглядываясь и не обходя луж, к крыльцу. Мимо Анютки она прошла, словно не заметив, потянула на себя дверь и исчезла в темных сенях.

Ближе к вечеру, когда дождь поутих и сквозь тучи пробились красные лучи заходящего солнца, по Большому дому пронеслась радостная весть: Настиной дочери лучше. Шатающийся после бессонной ночи Яшка спустился в нижнюю залу и сообщил, что Дашка перестала «молоть ерунду», жар ее утих и девочка спокойно заснула. Выпалив это на одном дыхании, Яшка повалился вниз лицом на диван, зевнул и успел напоследок выговорить заплетающимся языком:

– Илья Григорьич, тебя тетя Настя звала.

– Меня? Сейчас? – опешил Илья.

Но переспрашивал он напрасно: Яшка уже спал, уткнувшись лицом в диванную подушку. Илье оставалось только подняться и выйти. В сенях он собрался было перекреститься, но, вспомнив, сколько всего наговорил богу за эти дни, опустил руку и медленно пошел по скрипучим ступенькам наверх.

В маленькой комнате было темно. Занавешенное окно светилось тусклым квадратом, закатный свет полоской тянулся по потолку. Настя сидела возле постели спящей Дашки вполоборота к окну. Войдя, Илья тихо прикрыл за собой дверь, сел на пол у порога.

– Илья? – не оборачиваясь, спросила Настя.

– Да, я.

Некоторое время они молчали. Илья смотрел в пол, слушал, как шуршат за стеной мыши. Настя, глядя в окно, гладила ладонью бархат подушки у себя на коленях.

– Когда едете, Илья? – спросила она, не оборачиваясь.

– Едем?..

– В Бессарабию.

– Настя… – начал было он. И осекся, остановленный ее усталым жестом.

– Я ведь знала, Илья. Чувствовала. Еще давно, летом. Только мне и в голову прийти не могло, с кем… Хотя могла бы и догадаться, когда ты ее за Гришку брать отказывался. Слушай, я теперь даже спрашивать боюсь про совесть твою! Маргитка же родилась при тебе, она же дочери твоей всего на год старше! Девочка совсем, глупая… Неужели потаскух на Москве тебе мало? А про то, что Митро тебя от смерти спасал, ты забыл? Что он родня нам?

Илья тяжело молчал. Плачь Настя, кричи, призывай на его голову громы небесные – все было бы легче, но вот так… И что ей ответишь теперь? Не рассказывать же, как шла кругом голова от запаха молодого тела, как ронял голову в ворох теплых волос…

– Ладно, что об этом… – Настя коснулась пальцами лба, словно стряхивая что-то, вымученно улыбнулась. – Первый раз, что ли? Ты и молодым-то не все ночи дома ночевал, а я тогда все-таки лучше была, моложе.

– Да я же… Настя!

– Молчи ты, ради бога! – со вздохом сказала она, снова отворачиваясь к окну. – Мне ведь никакой радости нету с тобой спорить. Если подумать, тебя и винить не в чем. Что делать, раз ты такой уродился. Я еще замужем за тобой не была, а уже знала, какой ты кобель, так, значит, сама и виновата. Думать надо было, с кем связывалась.

Впервые за всю их жизнь Настя вспомнила московские похождения Ильи семнадцатилетней давности, и он понял, что дело плохо.

– Настя, подожди, послушай…

– Не буду я ничего слушать. – спокойно, но твердо оборвала она его. – Не буду, Илья. Незачем. Надоело. Я тебя неволить не хочу и сама больше терпеть не буду. Столько лет мы друг с другом промаялись, хватит. Уходи и не мучай меня больше.

– Куда я пойду? – изумленно спросил Илья. Он ожидал чего угодно – слез, воплей, проклятий, – но не этого.

– Тебе лучше знать. Собирались же вы с Маргиткой куда-то… – Голос Насти дрогнул, и Илья чуть не взвыл от стыда. Опустив голову к самым коленям, он смотрел не отрываясь на то, как широкий красный луч ползет по полу к его сапогам.

– Мой тебе совет, Илья, – бери девочку скорее, и езжайте, куда хотели… пока Митро не догадался ни о чем. Сам знаешь, что тогда будет. За детей не бойся – взрослые они.

– Как «не бойся»? – повысил он голос. – Это мои дети! Дашку замуж отдавать кто будет? И кто мальчишек прокормит? Ты? Или князь твой?

– Эк куда тебя понесло… – задумчиво сказала Настя.

– И понесло, да! А ты чего хотела? Видал я, как он на тебя, как кот на сметану, облизывался!.. – Илья чувствовал – пропадает, знал – не это сейчас надо говорить, не грозить надо Настьке, а в ногах у нее валяться. Но и постромки, и вожжи уже оборвались к чертям… – Избавиться от меня решила? Княгиней на старости лет устроиться захотела?! Думаешь, ему дети твои нужны? Думаешь, Дашка нужна? Думаешь, ты нужна?! Покрутит с тобой по старой памяти и выкинет за ненадобностью! Княгиня, леший бы тебя взял!

– Не кричи, Дашку разбудишь, – попросила Настя, и Илья умолк, тяжело дыша.

Голова его горела, в висках стучали молотки. Мысль была одна, отчетливая и ясная: доигрался. Понимая, что нужно как-то вылезать из тех дров, которых сам же и наломал, Илья поднялся с пола, подошел к жене. Растерянно спросил, глядя ей в затылок:

– Ну, куда я пойду, Настя? Что я – мальчишка сопливый? От тебя, от детей, от Дашки… Куда мне? Что цыгане скажут? И ты как собираешься жить?

– А о чем ты раньше думал? – почти сочувственно спросила она.

– Не знаю…

– А кому же знать, морэ? Мне? Или Маргитке? Хоть бы ты ее пожалел, девочка совсем голову потеряла… Не надо, Илья. Незачем. Послушай меня хоть раз в жизни – уходи.

– Не могу я так.

– Придется. Я тоже не могу. Терпеть этого больше не могу. Годы мои не те, чтобы из-за собственного мужа с девчонкой-пигалицей воевать. Может, ты еще прикажешь ей косы выдрать или глаза выцарапать? – Настя вдруг усмехнулась. – Да я этим и в молодости-то не занималась… А, наверно, зря: сейчас бы уже руку набила. Все, иди. И чтобы мне тебя не видеть больше. Знаешь… все-таки я так, как тебя, никого не любила.

– Настя, ради бога! Не пойду я никуда! Послушай меня, я…

– Уходи-и… – простонала Настя, зажмуриваясь, и Илья, наконец решившийся поднять взгляд, увидел, что она плачет. И плачет уже давно, потому что платочек в ее пальцах превратился в крошечный мокрый комок. – Уходи, проклятый, к девке своей! Убирайся! Кобель ненасытный, всю жизнь, всю кровь выпил из меня! Видеть я тебя уже не могу, понимаешь ты это?! Понимаешь или нет, вурдалак? Понимаешь, изверг?! Джа аври![60]