Падальщик - Александр Авраменко

— Что случилось, Василий Кузьмич?

— Не видишь? Это Ратибор, сын вождя.

Девушка ахнула, склонилась над телом, прикрыла ладошкой рот в испуге, а доктор уже отдавал распоряжения:

— Готовь физраствор, всё для переливания, кровь первой группы, резус отрицательный, инструменты.

— Сейчас будет готово, Василий Кузьмич.

— И побыстрее, если можешь.

Сестра кивнула, умчалась, было слышно, как загудел автоклав, зазвенели перекладываемые в кювету инструменты.

— Кузьмич?

В покой вошёл средних лет мужчина, увидел малыша, залитого кровью, охнул от удивления:

— Что…

— Плохи дела, Фёдор. Похоже, наги очухались. Во всяком случае, северного края больше нет… И всех, кто там жил. Но узнаем наверняка позже. Вот прооперируем…

— Он будет жить?!

— Обижаешь, Федя…

Старый доктор был мастером своего дела. И деревенский староста только кивнул в ответ…

— Готово, Василий Кузьмич!

В покой сунулась голова медсестры, уже в зелёной хирургической пижаме и повязке. Врач кивнул, перекладывая мальчугана на каталку:

— Забирай. Начинай давать наркоз. Я сейчас…

Хорошо смазанные колёса бесшумно провернулись, а врач открыл боковую дверку, успев только сказать:

— Фёдор, жди здесь. Я скоро освобожусь, и тогда всё скажу.

Староста кивнул, осмотрелся, потом уселся на стоящий в углу стул. Оставалось только ждать…

…Операция шла долго. Почти два часа, но время летело для медиков незаметно — мальчик был очень плох. И не только потому, что рана была тяжёлой — топор не только повредил сосуды и мышцы, но и повредил ключицу, да ещё большая потеря крови. Но руки хирурга творили настоящее чудо… Наконец окровавленные перчатки полетели в таз, заваленный кусками ваты и тампонами. Доктор прислонился к стене, смахнул пот со лба:

— Забирай его в палату, Аня. И не отходи от него. Как можно больше питья когда очнётся.

Девушка кивнула, осторожно покатила каталку внутрь больницы, а доктор устало развязал завязки фартука, сбросил прорезиненную ткань на операционный стол, вышел в приёмный покой, где застыл в немом вопросе староста.

— Что…

— Будет жить.

— Хвала Старым…

— Хвала.

Машинально откликнулся старый доктор и осёкся, перехватив удивлённый взгляд, потом махнул рукой:

— Ну вас! Нахватаешься незнамо чего… Словом, вытащил я пацана. И рана тяжёлая, да ещё и отравленная. Оружие ядом пропитано было. Но самое плохое — не это. Ратибор жить будет. Но… На Северный Край напали змеелюды. Не те, что были на Земле. Другие. Непонятно откуда. Истребили всех. Никого в живых не оставили. Так что, Федя… Придётся теперь самим жить. Да ещё… Как я понял, Старые дороги приказали долго жить. Больше мы не сможем ходить где нам вздумается. Теперь будем рассчитывать только на себя. Как думаешь, выживем?

Староста почесал в затылке, потом вздохнул:

— Выживем. Нас тут, почитай, пять тыщ уже. Да ещё скоро молодёжь нарожает. С остальным тоже порядок.

И уже уверенней повторил:

— Выживем.

— Вот и хорошо. Значит, есть надежда.

— На что, Кузьмич?

Но старый врач махнул рукой:

— Не бери в голову. Это я о своём, стариковском… Кому пацана отдашь? Сирота ведь он теперь.

— Дак… Олеськиным старикам… Кому ещё?

— Дело. Остальным когда скажешь? О случившемся?

Староста вновь зачесал затылок, потом тяжело вздохнул:

— Да утром же… Чего тут тянуть… Можно пацана глянуть?

— Смысл, Федя? Он сейчас после наркоза спит. Приходи после обеда, когда очнётся.

— Хорошо, Кузьмич…

Мужчина поднялся, надел на голову кепку, вышел, кивнув на прощание. Врач остался один, поднялся со стула, подошёл к деревянному шкафчику, висящему на стене, воровато оглянулся, открыл створки, выудил на божий свет поллитровку с прозрачной жидкостью, стакан. Набулькал треть гранёного изделия, остальное тщательно закрыл, убрал. Потом махом осушил стакан, даже не скривившись, словно обычную воду. Поставил пустую ёмкость на стол, коснулся груди сжатым кулаком и вновь произнёс на давно забытом языке:

— Да будет им в Ирии[4] сладко…

Послесловие

…Выжженная палящим солнцем равнина, над которой струились завитки раскалённого воздуха. Кое-где белели кости, отбеленные временем. Топот усталых коней, несущих закованных в латы рыцарей. Шарканье подошв пехотинцев, навьюченных снаряжением. Лязг оружия. Команды офицеров. Завывание дудок и грохот барабана, отсчитывающего ритм шага. Иногда сквозь привычный шум находящейся на марше армии доносились блеяние и мычание скота, идущего в качестве запаса провианта для солдат Императорской армии…

Поход обещал быть лёгким и успешным. Анклав южных земель, решивший защищаться. Что они могли противопоставить двумстам рыцарям и пяти тысячам тяжёлой пехоты, не считая полка штурмовиков и двух отрядов лучников. Шпионы доносили — власти Анклава лихорадочно искали союзников, но безуспешно. Устрашённые участью вырезанной недавно Самары, в которой не осталось никого живого, все окрестные поселения отказались прийти на помощь… Первые два города пали после короткого, но ожесточённого штурма. Впрочем, потери нападающих были незначительны. Мощные метательные орудия штурмовиков легко развалили сложенные из дикого камня стены, а затем на штурм пошла пехота и рыцари. Не щадили никого и ничего. Теперь на месте когда-то цветущих поселений груды развалин и трупов. Из голов убитых сложены пирамиды. Командующий вторжением получил чёткий приказ — не щадить никого и ничего. Властителей Анклава — сварить живьём. Жителей — оставить в живых только одного из сотни. Остальных — казнить. И Маркиз Смерти выполнял приказ со всем тщанием…

Внезапно передовой отряд остановился — перед ними спокойно сидела на небольшом обломке скалы фигура человека, закутанная, несмотря на ужасающий полуденный зной, в чёрный плащ. При виде выходящей из низины армии вторжения тот вскинул руку, призывая остановиться. Командир разведчиков, следующий чуть впереди основных сил, рванул поводья, и, бешено вращая налитыми кровью глазами, его конь остановился, роняя на землю хлопья пены. Короткое раздумье, и к неизвестному устремился одинокий всадник. Стуча копытами, лошадь донесла седока к неизвестному и, храпя, замерла, остановленная рывком поводьев.

— Что тебе?!

— Уходите. Возвращайтесь домой.

— Что?!

Посланец рассмеялся в голос — вокруг на несколько мер не было ни одной души. Да и невозможно было спрятать среди голого песка хоть сколько-нибудь могущую противостоять нападающим армию.