Сталин. Жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

Так говорил Постышев, которому пришлось «отдать» многих. Несчастный хотел, чтобы сын запомнил его таким! Но тогда мать…

«Моя мать, молча слушавшая этот длинный монолог, тихонько сказала: «Если тебя будут заставлять отказаться от нас, то черт с ними – откажись! Мы за это в обиде на тебя не будем…» Только тут глянул я в ее полные слез глаза… «Да как ты можешь такое говорить», – только и смог я сказать».

Их арестовали следующей ночью.

Постышев сказал: «Я готов». И пошел как был, в тапочках вместо ботинок. Он, жена, старший сын были расстреляны. Автор воспоминаний (младший сын) получил десять лет.

Пришла очередь и легендарного Дыбенко. Участник первого советского правительства, а ныне командарм все делал, как велел Хозяин: безропотно участвовал в суде над друзьями-военачальниками, преданно выявлял вредителей, но… его обвинили в том, что он – американский шпион. Полуграмотный командарм оправдывался, как умел: «Я американским языком не владею… Товарищ Сталин, умоляю вас дорасследовать…» Но все было кончено. Не понимал ситуации герой революции, превратившийся в трусливого, сильно выпивающего немолодого «боярина». Уходил не он – Хозяин отправлял в небытие весь его мир. Отправились в Ночную жизнь маршалы Егоров и Блюхер, имевшие несчастье принадлежать к тому же миру…

Пощадил он двоих – Ворошилова и Буденного. Впрочем, у Буденного возникли большие проблемы: в июле 1937 года Ежов сообщил маршалу, что его жена, певица Большого театра, должна быть арестована. Обвинения против нее были в духе того безумного времени: жену маршала обвиняли в том, что она ходила в иностранные посольства и оттого «есть подозрения, что она стала шпионкой».

Буденный знал, как себя вести. Право на жизнь можно было попытаться заслужить лишь одним… И бесстрашный конник, полный Георгиевский кавалер, участник всех войн с начала века сам отвез жену на Лубянку, откуда ее более не выпустили. И Буденный молчал – «черт с ними», – как молчал до этого, отдавая на расстрел армейских товарищей… Только после смерти Сталина он напишет письмо в прокуратуру с просьбой о реабилитации жены, где изложит всю вздорность дела. Она вернется и расскажет, как ее насиловали в лагере. Буденный объявит ее рассказы безумием.

Кипит Ночная жизнь – до рассвета выявляют врагов.

Щаденко, член «Особой комиссии по ликвидации последствий вредительства в войсках Киевского военного округа», написал письмо жене: «18 июля 1937. Милая, родная Марусенька. Пишу тебе из древней русской столицы Киева. Работы так много, что раньше 2–3 часов ночи не выбираюсь из штаба. Вредительская сволочь целыми годами гадила, а нам надо в недели, максимум в месяц, не только ликвидировать все последствия, но и быстро двигаться вперед…»

В тот месяц Щаденко лично отправил на смерть десятки тысяч.

Хозяин неутомимо трудится – просматривает бесконечные списки с предполагаемыми приговорами бывшим руководителям страны и знаменитым людям искусства. Они аккуратно посылаются Ежовым в ЦК партии на утверждение. Все партийные законы Хозяин старательно соблюдает – списки рассматривает коллегиально, подписывает вместе с соратниками, чаще всего с Молотовым.

Он не устает читать тысячи имен, иногда даже комментирует. У него особая память: «Тов. Ежов. Обратите внимание на стр. 9—11. О Варданьяне. Он сейчас секретарь Таганрогского райкома. Он несомненно скрытый троцкист».

«Обратили внимание» – Варданьян исчез… Хозяин помнил своих врагов – всех помнил.

Но, жестко подгоняя репрессии, он старается оставаться обманутым Отелло. Ежов должен все время передавать ему доказательства предательства старых партийцев, а его роль – упираться, удивляться подлости людей, требовать проверки. Но попробуй Ежов проверить… В одной из записок он, сообщив об аресте очередной группы руководителей, написал: «Сведения о другой группе подозреваемых проверяются». И тотчас – резолюция-окрик Хозяина: «Не проверять, арестовывать нужно».

В законность может играть только он – Хозяин. Слуга Ежов должен выполнять: быстро и споро уничтожать старую партию. И Ежов трудится… 12 ноября 1938 года он на клочках грязной бумаги (нет времени – расстрелы идут днем и ночью) торопливо пишет: «Товарищу Сталину. Посылаю списки арестованных, подлежащих суду по первой категории» (расстрел). И резолюция: «За расстрел всех 3167 человек. Сталин, Молотов».

Подпись Хозяина на 366 списках – это 44 тысячи человек.

Редко, но он вычеркивал людей из страшных списков. Так он вычеркнул Пастернака, Шолохова – еще пригодятся в Хозяйстве. Он работал без устали, разгоняя маховик репрессий.

На июньском пленуме 1937 года были арестованы 18 членов ЦК. Они покорно пошли на плаху – и перед смертью дружно славили Вождя. Столь усердствовавший в репрессиях Рудольф Эйхе, признав все ложные обвинения, умер с криком: «Да здравствует Сталин!»… Объявленный немецким шпионом Якир написал в последнем письме: «Родной, близкий товарищ Сталин! Я умираю со словами любви к вам, партии, стране, с горячей верой в победу коммунизма».

На этом объяснении в любви Хозяин, играя в ярость Отелло, переживающего измену очередного Яго, написал: «Подлец и проститутка. Сталин». После чего отправил письмо соратникам… «Совершенно точное определение. Молотов». «Мерзавцу, сволочи и бляди – одна кара: смертная казнь. Каганович».

Кагановичу пришлось особенно усердствовать – Якир был его другом.

В крови рождалось безумие

В начале 1938 года в Большом театре готовили правительственный концерт. Шла ночная репетиция.

А. Рыбин, переведенный из охраны Сталина в Большой театр охранять правительственную ложу, рассказывает: «Накануне концерта была арестована половина начальников правительственной охраны в театре…» Во время ночной репетиции Рыбин прилег немного подремать, и… «Проснулся – и вторая половина моего начальства уже за решеткой. Так за одну ночь я стал военным комендантом Большого театра», – не без гордости вспоминал он.

Безумие стало бытом. Рядовые работники НКВД, видящие гибель товарищей, поверили: чтобы уцелеть – нужно усердствовать. И они старались: шпионов находили даже среди детей и в самых неожиданных для шпионажа профессиях. Например, в Ленинграде арестовали всех знаменитых астрономов – почти всю Пулковскую обсерваторию.

Был взят и блестящий молодой астроном Николай Козырев. Но и в страшной Дмитровской тюрьме, и в вагоне для скота, который вез его в лагерь, Козырев продолжал работать – размышлял… о вулканах на Луне!

Козырев был отправлен в ад – в лагеря Туруханского края, где когда-то отбывал ссылку сам Коба. Но и в этом аду он продолжал думать. Как-то в ночной беседе с другим зеком-интеллектуалом он объявил, что никак не согласен с Энгельсом, утверждавшим, что «Ньютон – индуктивный осел». К сожалению, интеллектуал оказался стукачом. Козырев был вызван к начальству и после короткого идеологического диспута приговорен к расстрелу за недоверие к классику марксизма. Но у расстрельной команды было тогда слишком много работы. Козырева поставили в очередь на смерть. Пока он ждал, Москва отменила приказ, ограничившись новым сроком. И Козырев продолжил размышлять о вулканах на Луне.

Он выжил, и после освобождения именно эта работа принесла ему славу.

А на воле с астрономами произошел анекдотический и страшный случай.

В это время Хозяин окончательно поменял день на ночь. Теперь он работал ночью – и вместе с ним не спали начальники всех учреждений. И вот глубокой ночью в Московский планетарий позвонили с Ближней дачи. Там шло полуночное застолье у Хозяина, во время которого товарищи Молотов и Каганович поспорили. Молотов утверждал, что звезда над дачей – это Орион, Каганович назвал ее Кассиопеей. Хозяин велел позвонить в планетарий. К сожалению, бодрствовавший директор планетария был не астрономом, но офицером НКВД (директора-астронома давно арестовали). Он попросил немного времени, чтобы узнать о звезде у оставшихся астрономов.

Чтобы не обсуждать по телефону столь ответственный вопрос, директор велел немедленно привезти в планетарий известного астронома А. Но с ним получился конфуз. Он был другом недавно арестованного ленинградского астронома Нумерова и поэтому по ночам теперь не спал – ждал. И когда за окном услышал звук подъехавшей машины, понял – конец.

Потом в дверь позвонили – страшно, требовательно позвонили… Он пошел открывать и умер на пороге от разрыва сердца. Пришлось отправлять машину ко второй оставшейся знаменитости.

Астроном Б. был ближайшим другом того же Нумерова. Звук подъехавшей машины он услышал в половине третьего – это был тот час. В окно он увидел черную машину – ту самую. И когда в его дверь позвонили, он уже принял решение и, открыв окно, полетел к любимым звездам. Правда, не вверх, а вниз…

Только в пять утра, потеряв к тому времени еще одного астронома, директор узнал название звезды и позвонил на дачу: