Закон проклятого - Дмитрий Силлов

Иван уже не чувствовал рук. Он лишь видел, как под неестественным углом оттопырился выбитый большой палец, слышал противный хруст, похожий на характерный звук, когда дюжий мясник в магазине рубит толстую коровью ляжку, и отступал назад, даже не мечтая нанести ответный удар. Блок. Ещё блок… Но вот на какую-то долю секунды он чуть замешкался, и тут же длинный прямой удар ногой влетел ему в грудь, насадил его на ботинок, как кусок мяса на шампур, и отбросил на пару метров назад…

Иван ощутил спиной пустоту, которая вдруг сменилась новой волной боли. Из глаз брызнули красные искры. Он со всего маху ударился о рельсу и непременно сломал бы себе позвоночник, если б меч в самодельных ножнах не принял удар на себя и не распределил сконцентрированную в одной точке разрушительную силу по всей спине.

Иван охнул и неуклюже завалился на бок. Сверху, над чёрным провалом тоннеля, по-прежнему мигали цифры табло. 2.30… 2.35… 2.40. Минуты, прошедшие с момента отхода последнего поезда.

«Как на часовой мине, – промелькнула мысль. – Только наоборот».

Из глубины тоннеля послышался грохот приближающегося поезда. По стенам, увитым переплетением кабелей, мазнула полоса света от передних фар головного вагона.

Иван собрал последние силы и швырнул вперед зверски избитое тело. Пальцы коснулись края платформы. Ещё секунда…

Каблук тяжелого ботинка ударил по пальцам и надавил, плюща фаланги. Лейтенант Калашников тупо глядел сверху и давил, давил…

Иван стиснул зубы и, ухватив своего мучителя свободной рукой за ногу, рванул на себя.

Без толку. Казалось, что над ним навис не человек, а статуя, отлитая из стали. Боковым зрением Иван увидел, как из тоннеля медленно, очень медленно показался поезд. Время всегда замедляется, когда до смерти остаются считаные секунды. Услужливое воображение тут же нарисовало невесёлую картину – собственное тело, размазанное между платформой и синим боком локомотива. Картина была яркой и красочной, достойной кисти Дали, – громадная лужа кровищи, отрезанная голова с выпученными глазами и лейтенант, удаляющийся прочь своей неестественной деревянной походкой, завершив работу, которую он умел делать лучше всего. И в те времена, когда он еще был человеком, и сейчас, когда уже перестал им быть…

Грохот поезда нарастал, закладывал уши. Иван зажмурился. И вдруг… страшная картина исчезла, уступив место другой, нисколько не менее реальной.

Комар. Напившееся крови насекомое, раздавленное об стену невидимым кулаком…

Иван стиснул зубы и почти ощутил эту невидимую силу, которая словно ждала где-то внутри него, когда же наконец хозяин соизволит вспомнить о ней. Горячая волна родилась внизу, под ложечкой, стремительно рванулась кверху… и вдруг вырвалась наружу, захлестнув стоящего над парнем мучителя, как накрывает цунами одиноко дрейфующую у берега яхту.

Лейтенант внезапно покачнулся, потерял равновесие и, хватаясь руками за пустоту, начал заваливаться вперед. Превозмогая боль, Иван ринулся под падающее на него тело, оттолкнулся ногами и тяжело, со всего маху шмякнулся на мраморный пол станции…

Лейтенант Калашников упал на руки. Хрустнула кость, но боли он не почувствовал. Существовал только серый туман, который сейчас был в ярости.

Но недолго гневалась ледяная серая взвесь. Она лишь напоследок разочарованно мазнула по оголённым нервам лейтенанта скользкими щупальцами и… исчезла.

На Калашникова из бездонного провала с диким воем надвигались два круглых глаза, горящих на тупой железной морде локомотива.

– Андрюха-а-а!!! – прорвался сквозь грохот и вой чей-то знакомый голос. – Андрюха-а-а!!!

«Я просто знаю, что тебя убьют в драке. И что это будет страшная, но мгновенная смерть», – зазвучали в голове лейтенанта слова молодого паренька из далёкого прошлого.

Страшная смерть…

Где-то там, внизу, под колесами поезда громко чавкнуло. Иван отполз от края платформы.

– Андрюха-а-а!

Огромный мужик в серой милицейской форме подбежал и с ужасом уставился на подошедший поезд.

Из кабины машиниста выскочил белый как полотно парнишка и начал что-то быстро говорить подбежавшему гиганту. А тот вдруг снова дико закричал и, схватившись за голову, грохнулся на колени. Его тело сотрясалось в рыданиях. Вокруг места трагедии стали собираться невесть откуда появившиеся люди.

Иван хмуро посмотрел на всё это дело, потом осторожно, прихрамывая, проковылял на другую сторону платформы и вошёл в вагон как раз вовремя подошедшего поезда, следующего в противоположном направлении.

За окном грохотала ночь. Проливной дождь наотмашь хлестал стекло тонкими, прозрачными пальцами. Взбесившимся волком завывал ветер, и лезвия молний пластали темноту, пригоршнями швыряя в комнату сонмы причудливых теней. Ветви растущего рядом с домом тополя стучали в окно, будто просясь впустить их внутрь и уберечь от взбесившейся стихии. Где-то недалеко покинутой собакой выла автомобильная сигнализация, протяжным «ви-у, ви-у» действуя на нервы и мешая уснуть.

Иван перевернулся на другой бок и накрылся подушкой. Он валялся на койке уже третий день подряд, вставая лишь для того, чтобы попить воды и доплестись до туалета. Избитое тело перестало болеть уже на следующий день. У него вообще последнее время слишком быстро заживали любые раны. Но не перестала болеть душа, и, похоже, сдали наконец железные нервы. Снова и снова – чуть только прикрой глаза – глядел на него из темноты стеклянным взглядом во второй раз умерший лейтенант Калашников. Опять бросалась из окна красавица-адвокат и испуганный практикант махал у лица кривой хирургической иглой, пришивая на место содранное судмедэкспертом лицо. Зажимая распоротый живот съеденными известью пальцами, лез из земли мёртвый Седой. Хрипел откушенным горлом убитый десантник, и Пучеглазый нежно поглаживал оголенную лучевую кость с болтающимися на ней клочками мяса. Кошмары кружились перед Иваном, сплетаясь в клубки и скалясь из темноты пустыми черными провалами ртов.

Он уже боялся спать и лишь грезил по ночам, балансируя между сном и явью… И медленно сходя с ума. Несколько дней назад он дал себе слово не думать о происходящем, но, видимо, и его выдержке наступил предел.

– Почему вы хотите убить меня? – шептал он тёмным фигурам, толпящимся у его кровати. – Что я вам сделал? Меч этот проклятый вам нужен? Так забирайте его к чёрту и убирайтесь из моей жизни. Только оставьте меня в покое… оставьте в покое…

Но тени молчали. Молчала ночь. И лишь гроза бушевала за окном, выплескивая на землю накопившуюся в атмосфере ненависть…

Хлопнула форточка. Порыв ветра прошёлся по комнате, взметая кверху удушливую двухнедельную пыль.