Конан Дойл - Максим Чертанов

«Волшебные очки» бригадира для читателей-англичан были волшебными вдвойне, а то и втройне (нам это труднее почувствовать): сквозь них читатели могли видеть не только самих себя такими, какими их видит француз, а также видеть в глазах этого француза отражение своего собственного взгляда на французов. В своих странствиях Жерар неоднократно сталкивается с англичанами – это, наверное, самые смешные и милые эпизоды. Английский чемпион по боксу пытался приобщить Жерара к своему любимому спорту, но закончилось это скверно (для чемпиона): чуждый спортивного духа француз «кинулся на него с воинственным криком и с разбегу пнул его ногой». А рассказ из второго жераровского цикла «Как бригадир убил лису» («How the Brigadier Slew the Fox»), где рядом с героем никакого Наполеона вообще нет, а есть только помешанные на спорте англичане, представляет собой просто шедевр юмористики, которому позавидовал бы Джером. Нельзя сказать, что Конан Дойл не ценил юмора, что он не понимал, как остроумны и смешны его рассказы – он все-таки не настолько простодушен, как его герой, – но он совершенно не чувствовал, что создал значительную вещь. Жераровские рассказы – так, пустячок; надо все-таки написать о Наполеоне «стоящую книгу». Увы, очень скоро он исполнит свое намерение.

Весной 1894-го Дойл писал «Жерара» как бы мимоходом, тратя на рассказ не больше времени, чем когда работал над холмсианой. У него было много других интересных занятий. Давос в 1894 году не был тем шикарным курортом, куда толпами съезжаются самые богатые и влиятельные люди со всего мира; это было чрезвычайно скучное местечко, лишенное каких бы то ни было развлечений. Ни о крикете, ни о футболе, ни о боксе и речи не было. Доктор нашел выход из положения. Во время поездки в Норвегию он увлекся лыжным спортом и теперь решил, что Альпы – вполне подходящее место для этого занятия. Он выписал из Норвегии несколько пар лыж и пытался соблазнить других постояльцев отеля разделить с ним удовольствие от катания. Никто не соглашался: лыжным спортом «приличные люди» не занимались. Только двое местных жителей, умевших хорошо стоять на лыжах, согласились сопровождать доктора в его экскурсиях; однажды, совершая переход по горам из Давоса в Арос (высота 9 тысяч футов, длина маршрута – 12 миль), все трое едва не погибли, но в конце концов отделались испугом и порванной в клочья одеждой. Это, однако, не отвратило Дойла от лыж – напротив. Он написал ряд очерков для «Стрэнда», в которых рекламировал Давос и восхвалял горнолыжные прелести. Англичане читали, восхищались, верили; постепенно в городок начало стекаться все больше и больше туристов. Интересно, знают ли участники давосских форумов, кому они обязаны этим удовольствием, или им всё равно?

Луиза в лыжных эскападах не участвовала, но каталась в санях и много гуляла; в апреле ей стало лучше настолько, что она начала умолять мужа отпустить ее на некоторое время в Англию к детям. Примерно в это же время самого Дойла настойчиво звали в Штаты: американец майор Понд, известный импресарио, брался организовать турне по нескольким городам с выступлениями перед читателями. Предполагалось, что на этих выступлениях можно будет неплохо заработать. Деньги были нужны: дом в Норвуде так и не продали (где бы тогда жили дети с бабушкой), главный кормилец сгинул в Рейхенбахском водопаде, а лечение туберкулезных больных обходилось очень дорого. Все же вряд ли это было главной причиной, по которой Дойл дал согласие: он мечтал об Америке, как когда-то об Арктике, и даже больше. Дойлы приехали в Лондон. Туда же приехала, оставив работу, и Лотти Дойл: она могла теперь составить компанию Луизе. В мае – июне все Дойлы очень много времени проводили вместе; одним из итогов этих посиделок стало то, что Конан Дойл и Уильям Хорнунг, муж Конни, решили совместно написать пьесу о спортсменах времен Регентства[33]. Материал был богатейший, эпоха интересная, яркая, «вкусная», как сказали бы сегодня, но работа продвигалась медленно: за лето соавторы написали только первый акт. С соавторством у доктора как-то все не очень клеилось. (Всего он за свою жизнь написал 12 пьес, треть из которых – в соавторстве.)

В мае Дойл в очередной раз ввязался в литературную полемику, очень для него характерную. Был такой ирландский писатель Джордж Мур, который написал роман «Эстер Уотерс» о мытарствах одинокой матери-служанки; крупная фирма «У. X. Смит и сын», занимавшаяся книготорговлей, сочла роман аморальным и отказалась его распространять; он был изъят со всех прилавков. Коллеги не заступились. Доктор Дойл был сторонником морали, но подобные вещи приводили его в бешенство. 1 мая его статья была опубликована в «Дейли кроникл»: «Совершенно очевидно, что обязанность фирмы-поставщика состоит в том, чтобы распространять литературу, а не в том, чтобы по собственной инициативе брать на себя незаконные функции цензора. <...> „Эстер Уотерс“ – книга хорошая как в художественном, так и в этическом отношении, и если она окажется запрещена, трудно ожидать, что любое другое правдивое и серьезное произведение сможет рассчитывать на благосклонность фирмы». Представители фирмы «У. X. Смит и сын» в ответ опять выступили с обвинениями Мура в безнравственности и объясняли свой поступок заботой о чувствах подписчиков. Дойл отреагировал еще резче. В конце концов – не сразу – роман «Эстер Уотерс» снова поступил в продажу. Нам все время кажется, что подобные коллизии ушли в прошлое – ан нет, они возникают снова и снова.

Прошло лето, Луиза еще в июне вернулась в Швейцарию; доктору пора было в Америку. Иннес Дойл только что окончил Королевское военное училище, заслужил каникулы и согласился сопровождать брата в американском турне; о лучшем компаньоне и думать было нечего. В конце сентября оба Дой-ла отплыли из Саутгемптона на пассажирском лайнере «Эльба», принадлежавшем немецкой компании.

Среди пассажиров были немцы, англичане и американцы. Доктору Дойлу казалось, что немцы к англичанам относятся плохо: «Уже тогда я видел проявления той иррациональной ненависти к британцам, которая за двадцать лет привела к столь ужасному результату, повлекшему за собой крушение Германской империи». Отношения между Англией и Германией, чьи колониальные аппетиты в Африке как раз начинали разгораться в полную силу, действительно были плохи; Дойл, правда, в качестве доказательства ненависти приводит всего один эпизод: в праздничный день салон для пассажиров украсили американскими и немецкими флажками (к американцам, по-видимому, немцы относились хорошо), а британского не было. Немцев Конан Дойл всегда терпеть не мог и не ждал от них ничего хорошего; однако его глубоко возмутило то, что американцы не заступились за свою праматерь. Тогда Дойлы сделали из бумаги британский «Юнион Джек» и водрузили его как можно выше; никто их, впрочем, за это не обругал и не побил. Через неделю в порту Нью-Йорка Дойлов встречал майор Понд, который «казался абсолютным воплощением своей страны – огромный, точно на шарнирах, с козлиной бородкой и гнусавым голосом». Если даже у влюбленного в американцев Дойла было такое представление о них – грех обижаться, что они как-то не так к нему относятся.