Дети Везувия. Публицистика и поэзия итальянского периода - Николай Александрович Добролюбов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Писал Добролюбов и в Россию – спрашивая одобрения у Чернышевского на брак с иностранкой и на тихую семейную жизнь в каком-нибудь уголке Италии. Но и тот молчал, вероятно, недовольный такой перспективой для «Современника», грозившей утратой всецелой занятости в журнале блестящего сотрудника.
В итоге, в атмосфере полной неопределенности, Николай Александрович решил вернуться в Петербург, но через Мессину. Скорей всего, этот кружной путь был избран под влиянием возможных брачных перспектив. Он отправился в Палермо (прямой пассажирской навигации между Неаполем и Мессиной нет), а оттуда – в саму Мессину, где его и нашел, наконец, долгожданный ответ. Наверняка в неаполитанской гостинице Николай Александрович оставил распоряжение отправлять свою корреспонденцию в Мессину «до востребования»[621]. Однако на Сицилию он выплыл уже совсем в другом настроении: в одном из писем из Неаполя на родину, русский путешественник сообщает, что «струсил» и что вряд ли даже в Мессине будет искать свою «помпейскую незнакомку» (обратив новую знакомую в «незнакомку», Добролюбов подчеркивает мимолетность их встречи и эфемерность его прежних намерений).
На первом листе письма от Софии стоит помета Добролюбова – «получено в Мессине 22 июня». Рядом с названием места, откуда писали сестры, – Страделла, он указал – «в Пиэмонте», что неверно, так как это селение находится в западной Ломбардии, впрочем, недалеко от границы с Пьемонтом.
Ознакомившись с содержанием письма, Добролюбов уплыл в Россию – через Константинополь и Одессу.
Итак, между отправкой брачного предложения и получением ответа прошло немало времени. Думается, что в этот период Добролюбов охладел к своей затее, оценив все практические сложности брака с иностранкой из скромной семьи, да еще при языковом барьере. Вероятно, первоначальное очарование сменилось мыслями о том, что он, в действительности, ничего не знает об этой молодой женщине. Несмотря на то, что, как увидит читатель писем, семья Фиокки и сама Ильдегонда отнюдь не отталкивали его, он стал трактовать их ответ как отказ, написав стихотворение с грустными строками – «Зачем меня отвергла ты…»[622]. Это, с одной стороны, соответствовало литературному образу отвергнутого жениха, а с другой – соблюдало перед публикой необходимый декорум согласно требованиям этикета, ведь взятое женихом назад брачное предложение обесчещивало девушку: подобные поступки заканчивались дуэлью. Как указывает биограф Добролюбова А.В. Вдовин, «покидая Италию, он написал стихотворение, где вина за несостоявшийся брак возложена на возлюбленную»[623].
Но отказа от девушки не было… Это подтверждает и второе письмо Софии, отправленное вслед за первым. Ответа от Николая не приходило, и София (вне сомнения, по настоянию Ильдегонды) пишет ему снова, еще более открыто подтверждая симпатию, интерес и будущие перспективы: теперь Ильдегонда просит у Николая его адрес, так как хочет писать будущему жениху напрямую, в обход этикета, подчеркивая, впрочем, свои, столь понятные, сомнения насчет вынужденной разлуки с отчим домом и Италией, которые она готова развеять.
Добролюбов получил второе письмо от Софии уже в Петербурге. Оно неспешно следовало по маршруту путешественника – сохранился конверт со штемпелями. Прибывшее в Неаполь, оно тоже ушло в Мессину, «до востребования», затем было отправлено в Константинополь, вероятно, в российское консульство: уже русской рукой поставлен последний адрес «St. Petersbourg, Добролюбову, на Литейной, в Басков переулок, д. Юргенса, в контору Современника».
Долгий путь на родину у Добролюбова сопровождался окончательной убежденностью отдать себя полному служению «общему делу». В своем последнем стихотворении он, не без внутренней горечи, сравнивает эту свою жизненную миссию «там», то есть в России, в Петербурге, с «заколдованным кругом», который не могут порвать никакие чужеземные прелести (перечисляется Франция, Италия, Швейцария, Турция)[624]. В одном из писем отказ от личной, семейной жизни он сравнивает с «Курциевым подвигом», отсылая к римскому герою, который бросился в пропасть ради спасения родного города[625]. По мнению А.В. Вдовина, «драма Добролюбова заключалась в том, что совместить “дух и плоть”, “личное и общественное” было невозможно. Тихая семейная жизнь и “общее дело” в его убеждениях представали двумя несовместимыми способами существования, причем первый явно оценивался невысоко»[626].
Можно сказать и другое: Добролюбов так и не смог найти своего высокого идеала. Вот что он писал: «Если бы у меня была женщина, с которой я мог бы делить свои чувства и мысли до такой степени, чтобы она даже читала вместе со мной мои произведения, я был бы счастлив и ничего не хотел бы более, любовь к такой женщине, ее сочувствие – вот мое единственное желание теперь. В нем сосредоточиваются все мои внутренние силы, вся жизнь моя, и сознание полной бесплодности и вечной неосуществимости этого желания гнетет, мучает меня, наполняет тоской, злостью, завистью, всем, что есть безобразного и тягостного в человеческой натуре»[627]. Ильдегонда Фиокки читать его произведения не могла…
В Петербург, судя по штемпелю, второе итальянское письмо попало И сентября, два с половиной месяца спустя после его отправки. Добролюбов его прочитал (конверт вскрыт), но, при сильном ухудшении здоровья и окончательном отказе от идеи женитьбы, вряд ли стал отвечать. Через два месяца он скончался.
М.Г.
1. [Первое письмо от Софии Брунетти]
Первая страница первого письма Софии Брунетти, с пометами Добролюбова (Рукописный отдел ИРЛИРАН).
Публикуется впервые
Страделла[628], И июня 1861 года[629]
Милостивый государь,
Когда мой зять[630] получил ваше любезное письмо от 22 мая, Энрикетта находилась в Ро[631] на «шелкопрядах»[632], а Ильдегонда и моя матушка всё еще были в Страделле, также на «шелкопрядах». Будучи еще не дома, я поехала к Энрикетте в Ро и забрала у нее письмо, она потом собиралась поехать в Страделлу на пару недель, а я решила взять на себя обязанность дать ответ и переговорить с Ильдегондой. К сожалению, мой муж заболел, и поэтому мне пришлось задержаться в Милане дольше, чем предполагалось. Однако сегодня, как только я приехала в Страделлу, то прочитала Ильдегонде и нашей матушке Ваше любезное письмо. Приношу искренние извинения за задержку, которая произошла не по моей вине. Я сделала так, чтобы Ильдегонда все-таки высказалась, ведь у нас доверительные отношения, и она мне сказала, что ее сердце свободно и что господин Николай[633] ей не антипатичен. Напротив, он ей очень нравится. Однако Ильдегонда очень молода, и она понимает, что, когда девушка делает такой важный
