Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг. - Виктор Петелин

Вести семинар прозы мы пригласили Виктора Борисовича Шкловского4.

В 1924 году издательство «Молодая гвардия» отвело нам комнату для литературной учебы.

Так было. На столе керосиновая лампа с бумажным абажуром (электричество экономили). В комнате несколько длинных деревянных лавок, стул – для руководителя семинара, табуретка для «именинника», которого слушаем.

В тот вечер мы слушали рассказ «Старик» Михаила Шолохова. Начинающий прозаик читал, слегка краснея и волнуясь. В рассказе было несколько страничек, написанных от руки. Читал Шолохов мягким, ровным голосом, в котором вволю было неподдельного чувства.

Виктор Борисович в тот раз по какой-то причине не явился. Зато пришел Серафимович5. Маститый писатель в те далекие годы частенько бывал в литгруппах – «Рабочей весне», «Мартеновке», у рабочих завода «Серп и Молот», в «Молодой гвардии». Он не ждал приглашения, о наших собраниях узнавал по объявлениям, печатавшимся мелким шрифтом на последней странице «Известий». Глуховатый, седой, в дубленом полушубке, валенках, Серафимович, опираясь на сосновую палку, вошел в комнату, сел на стул против Шолохова и, приложив ладонь к уху, стал внимательно слушать.

После чтения высказывались молодогвардейцы. Было нас в тот раз человек двенадцать – пятнадцать.

Потом слово взял Серафимович.

– Рассказ хорошо! – сказал он, отодвинув в сторону свою мохнатую шапку. – В вас чувствуется дарование… Несомненное. Умеете лепить портрет, и характер вам удается!..

Шолохов часто ночевал в нашем общежитии, жил неделями, а то и месяцами, бывал у Шубина, Кузнецова, частенько и у меня. Придет – попьем чайку холостяцкого. Хорошо, коли найдется черный хлеб и кусок сахара, а то и вприглядку напьемся.

Комната у меня по тем временам была большая – 18 квадратных метров, с двумя окошками, выходившими на Покровку. Покровка – неспокойная улица. И днем и ночью гремят беспокойные трамваи, без умолку дребезжат стекла. Я спал на соломенном матраце, а Шолохов постелет в уголке шинелишку, шинелью накроется, положит под голову портфель с рукописями, повздыхает и уснет. Чуть свет проснешься, а он, примостившись около табуретки, торопливо пишет что-то на клочках бумаги. Перечеркивает, снова переписывает, а то скомкает рукопись, бросит в кафельную печку, которую я по утрам топил маленькими чурками. Так создавались на наших глазах некоторые из первых произведений Шолохова. Первые его рассказы печатались в московской газете «Молодой ленинец», журнале «Комсомолия», альманахе «Молодость» и других небольших журналах Москвы. В газетах и журналах он был замечен сразу, и его всюду охотно встречали.

Литература нас не кормила, гонорары были мизерные. По утрам мы нередко отправлялись на заработки: выгружали дрова из вагонов на Казанке, счищали снег. Шолохов иногда уходил на какую-нибудь стройку, нанимался в поденщики, подносил кирпичи или раствор. Под вечер возвращался усталый, припудренный красной пылью.

Когда у Шолохова набралось рассказов на книжку, Серафимович помог ему напечатать их в издательстве «Новая Москва». Так вышли «Донские рассказы» с предисловием Серафимовича.

Группа писателей «Молодая гвардия», организованная в 1921 году, была едва ли не первым ядром пролетарских писателей и поэтов Москвы.

В двадцатые годы появились «Гренада» Михаила Светлова, «Орленок» Якова Шведова, «Гармонь» – Александра Жарова. Фадеев написал «Разгром», Либединский – «Неделю», Артем Веселый – «Реки огненные». Многие другие молодогвардейцы опубликовали в печати ряд интересных произведений.

Каждый из нас где-то когда-то учился, но ни у кого не было законченного среднего, тем более высшего образования.

По путевке ЦК комсомола мы пошли учиться.

Шолохов же в Москве считался человеком временным. Был он занят сбором материала и работой над большим романом. Часто уезжал на Дон, к участникам гражданской войны, вел записи и снова приезжал в Москву.

В октябре 1927 года на перемене между уроками Кудашев сообщил нам:

– Приехал Шолохов, приходите!

К тому времени Шолохов подружился с Кудашевым и останавливался у него. Мы всегда были рады встречам.

Кудашев жил в проезде Художественного театра на третьем этаже, в двухкомнатной квартире. Первую большую комнату занимала сестра Кудашева, а маленькую он – рабфаковец и молодой прозаик. В комнате – окно, у стенки письменный стол, несколько стульев, койка.

После уроков приходим к Кудашеву. Шолохов сидит за столом, тихо потягивая дымок табака из темной небольшой трубки. Здороваемся, шутим. На столе – стопка бумаги.

– Привез рукопись, не знаю, куда предложить, посоветуйте, – говорит Шолохов.

Полистали рукопись, посмотрели бегло. Знакомый четкий почерк Шолохова. Это был «Тихий Дон» – первая часть романа.

Посоветовали:

– Пускай сперва почитает Миша Платошкин6.

Застенчивый Платошкин в расстегнутом меховом полушубке краснеет, жмется к стене, мигает большими белыми веками серых глаз. К тому времени Платошкин напечатал повесть «Новобытное», роман «В дороге» – о рабочей молодежи, о комсомольцах начала 20-х годов. Критикой были встречены обе одобрительно. К тому же Серафимович неплохо отозвался о прозаических произведениях Михаила Платошкина и помог их напечатать.

Шолохов смотрит на Платошкина весело, рад, что рукопись будет прочитана. И ее судьба в какой-то мере решится.

Несколько дней проходит, встречаемся с Платошкиным на рабфаке, спрашиваем:

– Прочитал Шолохова?

– Прочитал.

– Ну, как по-твоему?

Платошкин отвечает, слегка заикаясь:

– Да так… Не знаю. Вечером у Кудашева поговорим!

В тот же вечер Платошкин, стеснительный до крайности, вытащил из своего портфеля рукопись. Положил на стол и невнятно заговорил, что трудно было понять:

– Прочитал, о понимаете… Не знаю, что и сказать. Какая-то жизнь для меня непонятная… Казаки… Сазанов ловят… Аксинья с коромыслом на берегу Дона. Что-то не так, я на заводе работал, про то и пишу… а тут не пойму, что-то не пойму!

Шолохов курит трубку, морщится.

Но остальные ободрили его:

– Вот что. Отнеси рукопись в толстый журнал.

В то время издавались в Москве «Молодая гвардия», «Новый мир», «Октябрь» и «Красная новь».

Посоветовали предложить рукопись «Октябрю», и Шолохов отнес туда первую часть «Тихого Дона».

Проходит неделя-другая. Вечером мы частенько бываем у Кудашева, пьем чай с сухарями, обсуждаем стихи и рассказы, напечатанные в последних номерах московских журналов. Однажды является

Шолохов раздраженный – сам не в себе. Шинель и шапку вешает на гвоздик в уголке, а портфель бросает на подоконник.