Быть корейцем... - Андрей Ланьков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Корее существуют официальные и очень жёсткие запреты на распространение в стране продукции японской массовой культуры. Например, прокат японских фильмов в Корее до 1998 года был категорически запрещен, и являлся уголовно наказуемым действием. Даже американские фильмы, в которых участвовало слишком много японских актёров, пробивали себе дорогу на корейский экран с немалым трудом и после немалых дискуссий. Нельзя было в Корее и распространять записи японской популярной музыки. Наконец, в самом престижном корейском вузе – Сеульском Государственном университете до самого недавнего времени не было кафедры японского языка, причём её отсутствие объяснялось всё теми же «принципиальными» соображениями.
В то же время реальная картина не так уж и проста. С течением времени уходят из жизни те корейцы, которые ещё помнят колониальное время и старые обиды. Для молодёжи всё это – уже почти что древняя история. Конечно, традиция жива, и о преступлениях колонизаторов напоминают новым поколениям корейцев и в школах, и в музеях. Однако время берёт своё. В конце концов, Япония – ближайший сосед и один из крупнейших торговых партнёров Кореи, источник многих жизненно важных технологий, страна с большим и активным корейским меньшинством. Хотя настороженное отношение к Японии – это реальность современной Кореи, в целом, как мне не раз казалось, корейский «анти-японизм» носит достаточно поверхностный характер. Наряду с отрицанием всего японского существует и интерес к японской культуре, уважение и некоторая зависть к экономическим успехам соседей. Не случайно, например, что те же записи японской поп-музыки, ввоз которых формально запрещён, в действительности широко распространялись в пиратских копиях и оказали очевидное влияние на современную корейскую музыку. Относится это и к фильмам, и к комиксам, и вообще ко всем явлениям массовой культуры. Именно поэтому в своём большинстве корейцы в 1998–2000 гг. поддержали усилия президента Ким Тэ-чжуна, направленные на улучшение отношений с Японией и, в частности, снятие многих ограничений на распространение в Корее японской массовой культуры.
Так что картина непроста, как, наверное, и всегда бывает в отношениях двух соседних стран.
Антиамериканизм по-сеульски
В советские времена южнокорейское правительство часто называли «американскими марионетками» – и, надо признать, доля правды в этом утверждении была. Действительно, правительство Ли Сын Мана, которое пришло к власти в Сеуле в 1948 г., состояло из проамериканских деятелей. Многие из них провели немало лет в эмиграции в США, окончили американские университеты и свободно владели английским. При том, что они были в первую очередь националистами, к США эти люди относились с немалой симпатией (что, впрочем, не мешало им манипулировать своими покровителями, доводя порою Вашингтон до белого каления). Их противниками выступали местные левые, тон среди которых в 1945–1950 гг. задавали коммунисты ортодоксально-сталинистского толка (и, разумеется, просоветской ориентации). На чьей стороне были тогда симпатии большинства – сказать сложно, но уже тот факт, что коммунистам удалось развернуть в стране массовое партизанское движение, говорит о том, что поддержка у них была, и достаточно массовая.
Однако Корейская война 1950–1953 гг. радикально изменила ситуацию. В ходе войны сначала почти вся территория страны была занята северянами, потом контроль почти над всей Кореей установили американо-южнокорейские силы, а в конце концов война закончилась примерно там же, где и началась. Почти все корейские города по несколько раз переходили из рук в руки, и недовольные могли просто уйти с толпами беженцев, которые сопровождали отступающие армии. Большинство левых активистов просто покинуло ту часть Корейского полуострова, на которой установилась власть Сеула, и, наоборот, немало правых националистов пришло на Юг с Севера.
Кроме того, за время недолгой оккупации Южной Кореи, сами северокорейцы немало сделали для того, чтобы отвратить от себя местное население. Новые власти стали мобилизовывать население в армию и отправлять на фронт, воевать с другими корейцами, одетыми в форму лисынмановской армии. По своей эффективности военкоматы коммунистов существенно превосходил соответствующие лисынмановские учреждения, но едва ли это обстоятельство нравилось большинству мобилизуемых (впрочем, часть южан искренне симпатизировала коммунистам и вступала в их армию добровольно). В ходе спешно проведённой земельной реформы крестьяне получили землю, но особой радости им это на принесло: они были задавлены огромными налогами, которые обычно превосходили выплачиваемую ими ранее арендную плату. Однако наибольшее озлобление вызывали жестокие расправы над «реакционными элементами», в число которых попадали все, кто так или иначе сотрудничал с правительством Ли Сын-мана, множество мелких и мельчайших предпринимателей, и просто обыватели, так или иначе прогневавшие новую власть (а власть эта, надо сказать, была весьма вспыльчива). Во время частых отступлений разгрузка тюрем обеими сторонами обычно проводилась с помощью пулемётов, так что мало кто из задержанных «реакционных элементов» вернулся домой.
В результате после 1953 г. левое движение в Южной Корее прекратило свое существование, а американцы, военное вмешательство которых спасло Южную Корею от краха, стали восприниматься как спасители и защитники (кстати, наиболее пылкими проамериканскими симпатиями отличались многочисленные перебежчики с Севера). В первые послевоенные десятилетия ужасы войны и террора были ещё живы в памяти большинства корейцев, так что присутствие американских войск воспринималось тогда как гарантия того, что подобное больше не повторится. Наконец, американская экономическая помощь, особенно заметная до начала 1960-х годов, также способствовала росту проамериканских симпатий. Оппозиция продолжала существовать, но даже самые радикальные её течения оставались решительно антикоммунистическими и, следовательно, проамериканскими. Фактически, до конца 1970-х гг. Южная Корея была едва ли не самой проамериканской страной мира – речь при этом идёт не только о позиции официальных властей, но и о «мнении народном».
Немалую роль в этом играла и политика властей, которые решительно преследовали малейшие намёки на коммунистические или марксистские симпатии. В стране велась активная антикоммунистическая пропаганда, порою приобретавшая совершенно истерический характер. Попытки распространения марксистской литературы и проявление любых симпатий к Северу карались беспощадно. Подобные меры временами использовались военными диктатурами в качестве дымовой завесы, прикрывавшей их собственные безобразия. Однако в целом такая жёсткость встречала понимание у корейцев, которые в те времена ещё хорошо помнили войну и кимирсеновскую оккупацию.
Такая ситуация сохранялась примерно до 1980 г., который стал поворотным моментом в современной южнокорейской истории. Именно тогда произошло возрождение южнокорейского левого движения и, соответственно, южнокорейского антиамериканизма. К тому времени в жизнь уже вступило новое поколение корейцев, которые знали о Корейской войне только из рассказов родителей. Север не вызывал у них былого безусловного отторжения, а вот постоянная антикоммунистическая истерия привела, как и можно было ожидать, к обратной реакции. К 1980 г. южнокорейская образованная молодёжь стала воспринимать антикоммунистическую пропаганду с примерно таким же раздражением, с которым их советские сверстники в те же самые времена воспринимали пропаганду коммунистическую. Неизвестный Север стал казаться меньшим злом, чем существующая в стране диктатура, за спиной которой явно стояли США (при том, что диктатура эта была, по меркам Третьего мира, весьма либеральной – и исключительно успешной в экономическом отношении).
Молодёжь, выросшая в условиях относительного достатка, была склона игнорировать беспрецедентные успехи южнокорейской экономики. Когда они говорили об уровне экономического развития Южной Кореи, точкой отсчёта им служили не голодные пятидесятые, которых они просто не помнили, и не сталинистский Север, нищету которого они всё чаще считали злокозненной выдумкой официальной пропаганды. Они сравнивали свою страну с США, Японией, других высокоразвитыми экономиками Запада. Понятно, что на этом фоне Южная Корея в 1980-е годы смотрелась довольно бледно, и пылкие диссиденты воспринимали это обстоятельство как явное доказательство того, что их страна находится в угнетённом и подчинённом положении. О том, что «под гнётом военных диктатур» и «неоколониальным игом» Корея развивалась быстрее, чем любое другое государство мира, оппозиционная молодёжь не задумывалась.
После того, как в 1980 г. правительственные войска при молчаливом согласии американцев жестоко подавили восстание в Кванджу, многие молодые корейцы стали воспринимать США как оплот диктатуры, враждебную и репрессивную силу.