Гражданская кампания - Буджолд Лоис Макмастер

– Лорд Аудитор Фортиц, можно вас на пару слов перед вашим отъездом? Госпожа Форсуассон, – Грегор пожал ей руку, – мы поговорим подольше, когда я не буду так ограничен во времени. Забота о сохранении секретности не позволяет принести вам публичную благодарность, но, надеюсь, вы понимаете, что заслужили глубочайшую признательность империи и вам открыт персональный бездонный счет почета, из которого вы можете черпать сколько угодно в любой момент по вашему желанию.

Катриона чуть было не запротестовала. Ведь наверняка Грегор выделил им время из-за Майлза! Но это был единственный намек на прочие обстоятельства событий на Комарре, на который они могли осмелиться в присутствии Никки. Поэтому она лишь кивнула, пробормотав слова благодарности. Никки, запинаясь, повторил за ней.

Дядя Фортиц обнял их с Никки и отправился беседовать с императором о делах. Майлз подошел с ними к двери.

– Я сам провожу гостей до выхода, Жерар, – сказал он поджидавшему ливрейному слуге. – Вызови, пожалуйста, машину госпожи Форсуассон.

Они двинулись в долгий обратный путь.

– Это было… куда больше, чем я ожидала. – Катриона посмотрела на шагавшего между ними Никки. Он казался печальным, но не подавленным. – Сильнее.

Горше.

– Да, – кивнул Майлз. – «Будь осторожен в своих просьбах…» Есть особые причины, по которым я очень доверяю суждению Грегора, но… Мне кажется, что, возможно, я не единственная рыбка, которая не думает о воде, в которой плавает. Грегору ежедневно приходится выдерживать такой прессинг, от которого я бы запил или сошел с ума. Или взбесился бы. В ответ он переоценивает нас, а мы… отчаянно пытаемся не разочаровать его.

– Он сказал мне правду, – произнес Никки и через пару шагов добавил: – Я рад.

Катриона успокоилась.

Майлз нашел отца в библиотеке.

Граф Форкосиган сидел на софе у камина и что-то читал. На нем был полуофициальный костюм – темно зеленые брюки и пиджак, – значит собирается скоро куда-то пойти. Наверняка на очередной официальный прием из тех, что вице-король с вице-королевой обязаны посетить до императорской свадьбы. Майлзу уже неоднократно напоминали о списке обязательств, врученном ему леди Элис. Но можно ли теперь будет взять с собой Катриону? Да, это – увы – большой вопрос.

Майлз плюхнулся на софу напротив отца. Граф поднял голову и с интересом на него посмотрел.

– Привет. Выглядишь слегка выжатым.

– Да. Я только что вернулся после очень тяжелого разговора. – Майлз потер шею, до сих пор болевшую от напряжения. Граф вежливо поднял бровь. – Я попросил Грегора просветить Никки Форсуассона насчет этой клеветы – насколько он сочтет возможным. Он отодвинул рамки несколько дальше, чем сделали бы мы с Катрионой.

Граф отложил книжку.

– Ты считаешь, он преступил границы секретности?

– На самом деле нет, – признал Майлз. – Любой враг, захвативший Никки для допроса, уже будет знать больше, чем мальчик. Они могут за десять минут допросить его под суперпентоталом – и все. Может, его даже потом отпустят. Или нет… Он представляет не больше опасности в плане разглашения государственной тайны, чем раньше. И рискует не больше и не меньше, чем Катриона. – Или я. – Конспирацию соблюдали и сами заговорщики. Так что дело не в этом.

– А в чем?

Майлз уперся локтями в колени и в мрачной задумчивости уставился на носки начищенных полусапог.

– Я думал, из-за кронпринца Зерга Грегор знает, как сообщить человеку, что его отец – преступник. И стоит ли сообщать вообще. Если, конечно, принца Зерга можно назвать преступником.

– Можно! – выдохнул граф. – Преступник, и к моменту гибели практически буйнопомешанный. – Адмирал Эйрел Форкосиган был свидетелем эскобарской катастрофы на высшем уровне, сообразил Майлз. Отец выпрямился и мрачно улыбнулся: – Меткий выстрел эскобарского крейсера – самая добрая улыбка фортуны в барраярской политике. Задним числом, впрочем, я сожалею, что мы плохо справились с задачей рассказать обо всем Грегору. Как я понимаю, он справился лучше?

– Полагаю, он справился… хорошо. В любом случае Никки не придется испытывать запоздалое потрясение. Конечно, по сравнению с Зергом Тьен всего-навсего дурак и ничтожество. Но видеть все это было тяжело. Не должен девятилетний мальчишка сталкиваться с такой мерзостью. Какое воздействие это может на него оказать?

– Ну… ему станет десять, – ответил граф. – Ты сделал то, что должен был сделать. Человек либо взрослеет, либо ломается. Ты должен верить, что он повзрослеет.

Майлз побарабанил пальцами по подлокотнику.

– Коварство Грегора меня порой поражает. Сообщив о взяточничестве Тьена, он автоматически перетащил Никки на нашу сторону. Отныне Никки тоже крепко заинтересован в том, чтобы поддерживать официальную версию и защищать репутацию своего па. Это, кстати, и привело меня к тебе. Грегор сказал – просит и требует, ни больше ни меньше! – чтобы ты прочитал мне лекцию на тему «Честь против репутации», которую когда-то прочел ему. Должно быть, она весьма запоминающаяся.

– Лекцию? – не понял граф. – Ах да! – Он коротко улыбнулся. – Значит, это осело у него в голове. Отлично! Иногда с молодыми людьми трудно сказать, вняли они твоим словам или нет.

Майлз поерзал, прикинув, не относится ли последнее замечание к нему. Точнее, в какой степени оно к нему относится.

– М-м-м?.. – промычал он.

– Я бы не стал называть это лекцией. Просто полезные различия, чтобы внести ясность. – Граф развел руки, изображая весы. – Репутация – это то, что о тебе знают другие. А честь – это то, что знаешь о себе ты сам.

– Хм.

– Трение возникает, когда они разнятся. В обстоятельствах смерти Форсуассона – как ты сам оцениваешь себя?

Как ему удается с одного выстрела вот так попадать в яблочко?

– Точно не знаю. Нечистые помыслы считаются?

– Нет, – отрезал граф. – Только сознательные действия.

– А как насчет неумелых действий?

– Серая зона. И не говори мне, что не бывал в этой сумеречной зоне прежде.

– Большую часть жизни, сэр. Не то что я временами не выплывал на слепящий свет компетенции. Мне не удается поддерживать должную высоту.

Граф криво улыбнулся:

– Вот как? Тогда мне кажется, что твоя нынешняя проблема лежит за пределами репутации.

– У меня такое чувство, будто меня крысы изглодали, – вздохнул Майлз. – Мерзкие прожорливые крысы, слишком юркие, чтобы я мог поймать их и дать по башке.

Граф изучал свои ногти.

– Могло быть и хуже. Нет ничего хуже, чем стоять с осколками чести у ног, когда общественное мнение носит тебя на руках. Вот это действительно разъедает душу. А так все это лишь весьма и весьма раздражает.

– Весьма и весьма, – кисло согласился Майлз.

– Хе. Ладно. Могу я высказать несколько утешительных соображений?

– Да уж, не сочти за труд.

– Во-первых, все это преходяще. Несмотря на безусловную притягательность секса, убийства, заговора и снова секса, людям со временем приедается любая байка. Скоро какой-нибудь очередной бедолага допустит грубую промашку, и внимание людей перекинется на него.

– Какой еще секс? – досадливо пробормотал Майлз. – Не было никакого секса! Черт побери! Иначе все это еще стоило бы терпеть. Мне даже ни разу еще не удалось ее поцеловать!

Граф сочувственно пожал плечами:

– Мои соболезнования. Во-вторых – в дальнейшем никакие другие, не столь интересные обвинения в твой адрес, ни на мгновение не привлекут внимание публики. Во всяком случае, в ближайшем будущем.

– О, класс! Значит, теперь я могу спокойно затевать открытое восстание, поскольку стадию предумышленного убийства я уже миновал?

– В-третьих, контролировать мысли невозможно – иначе я бы давно нашел этому применение. Пытаться оспаривать любую чушь, в которую верит, базируясь на отсутствии логики и информации, каждый кретин на улице, – верный путь к сумасшествию.

– Мнение некоторых людей имеет значение.