Антология мировой фантастики. Том 3. Волшебная страна - Елена Хаецкая

12. На мосту Нансур

Когда утром мы вышли из храма, нашего появления терпеливо дожидались с полсотни маленьких мужчин и женщин. Я думаю, это были те самые, которые сопровождали меня при моем первом приходе в куполообразную скалу. Маленькие женщины столпились вокруг Эвали. Они принесли с собой шали и укутали Эвали с ног до головы. Она пошла с ними, не сказав мне ни слова, даже не посмотрев на меня. Во всем этом было что-то церемониальное: она выглядела как невеста, которую уводят опытные, хотя и миниатюрные подружки. Маленькие мужчины собрались вокруг меня. Среди них был Шри. Я обрадовался этому: я знал, что если остальные и сохранили относительно меня какие-то сомнения, то у Шри их не было. Они пригласили меня идти с ними, и я пошел без всяких вопросов. Шел дождь, и было влажно и тепло, как в джунглях. Ветер дул регулярными, ритмичными порывами, как и накануне ночью. Дождь, казалось, не шел, а конденсировался в воздухе; только когда дул ветер, линии дождя становились почти горизонтальными. Воздух напоминал ароматное вино. Мне хотелось петь и танцевать. Слышался гром — не барабанный, а настоящий. На мне были только брюки и рубашка. Высокие ботинки я сменил на сандалии. Не прошло и двух минут, как я насквозь промок. Мы подошли к дымящемуся пруду и здесь остановились. Шри велел мне раздеться и нырнуть. Вода оказалась горячей, она придавала бодрость, и, плавая, я чувствовал себя все лучше и лучше. Я решил, что что бы ни было в головах пигмеев, все это рассеялось, когда они сопровождали меня с Эвали в свой храм, — рассеялось по крайней мере на время. Но, кажется, я понял, что это было. Они подозревали, что у Калкру есть какая-то власть надо мной, как над теми людьми, которых я напоминал. Не очень прочная власть, может быть, но и ее не следовало игнорировать. Отлично, лекарственное средство, поскольку они не могли убить меня, не разбив при этом сердце Эвали, заключалось в том, чтобы пригвоздить меня, как был пригвожден Кракен — этот символ Калкру. И они пригвоздили меня при помощи Эвали. Я выбрался из пруда более задумчивый, чем вошел в него. Мне дали набедренную повязку с любопытными петлями и узлами. Потом стали болтать, щебетать, смеяться и танцевать. Шри нес мою одежду и пояс. Я не хотел терять их, поэтому, когда мы пошли, я держался поближе к нему. Вскоре мы остановились перед входом в пещеру Эвали. Немного погодя среди великого шума, пения, боя барабанов появилась Эвали с толпой окружавших ее танцующих женщин. Ее подвели ко мне. И все с танцем удалились. Вот и все. Церемония, если это действительно была церемония, закончилась. Но я чувствовал себя женатым человеком. Я посмотрел на Эвали. Она скромно смотрела на меня. Волосы ее больше не свисали свободно, они были тщательно убраны вокруг головы, шеи и ушей. Все шали исчезли. На ней теперь был передник, какие носят замужние маленькие женщины, и серебряная прозрачная накидка. Она рассмеялась, взяла меня за руку, и мы вошли в ее пещеру. На следующий день, вскоре после полудня, мы услышали близкий звук фанфар. Фанфары звучали громко и продолжительно, как будто вызывая кого-то. Мы вышли в дождь, чтобы лучше слышать. Я заметил, что ветер переменился с северного на западный и дул сильно и устойчиво. К этому времени я уже знал, что у земли под миражом очень своеобразная акустика, и по звуку нельзя судить, откуда он и близко ли его источник. Трубы, разумеется, звучали на той стороне реки, но я не знал, насколько далеко от охраняемой местности пигмеев. В укреплении началась какая-то суета, но особой тревоги не было. Послышался последний трубный звук, хриплый и насмешливый. За ним последовал взрыв хохота, еще более насмешливый, потому что исходил от человека. Неожиданно мое спокойствие исчезло. Все вокруг покраснело. — Это Тибур, — сказала Эвали. — Вероятно, охотится с Люр. Я думаю, он смеялся — над тобою, Лейф. — Она пренебрежительно вздернула свой тонкий носик, но в углах ее рта таилась усмешка: она видела, как меня охватывает приступ гнева. — Послушай, Эвали, а кто такой этот Тибур? — Я тебе говорила. Тибур-Кузнец, он правит айжирами вместе с Люр. Он всегда приходит, когда я стою на Нансуре. Мы часто разговаривали друг с другом. Он очень силен, очень. — Да? — еще более раздраженно спросил я. — А почему Тибур приходит, когда ты стоишь на мосту? — Потому что хочет меня, конечно, — спокойно ответила она. Моя нелюбовь к Тибуру-Смеху усилилась. — Он не будет смеяться, когда я с ним встречусь, — пробормотал я. Она переспросила: «Что ты сказал?» Я повторил. Она кивнула и начала говорить, и тут я заметил, что глаза ее широко раскрылись, и в них — ужас. И тут же я услышал шум над головой. Из тумана вылетела большая птица. Она парила в пятидесяти футах над нами, глядя вниз злыми желтыми глазами. Большая белая птица… Белый сокол ведьмы! Я оттолкнул Эвали к пещере, продолжая следить за птицей. Трижды она пролетела надо мной, потом с криком метнулась в туман и исчезла. Я пошел к Эвали. Она сидела на груде шкур. Она распустила волосы, и они падали ей на плечи, покрывая ее как плащом. Я склонился к ней и развел волосы. Эвали плакала. Она обняла меня за шею и тесно-тесно прижалась ко мне. Я чувствовал, как сильно бьется ее сердце. — Эвали, любимая, бояться нечего. — Белый сокол, Лейф! — Это всего лишь птица. — Нет, его послала Люр. — Чепуха, милая. Птица летает, где хочет. Она охотилась… или заблудилась в тумане. Она покачала головой. — Лейф, я видела во сне белого сокола… Я крепко держал ее; немного погодя она оттолкнула меня и улыбнулась. Но всю оставшуюся часть дня она не была веселой. А ночью спала беспокойно, прижималась ко мне, бормотала и плакала во сне. На следующий день вернулся Джим. Я испытывал неловкость, ожидая его возвращения. Что он подумает обо мне? Не стоило мне беспокоиться. Он не удивился, когда я выложил перед ним карты. Тогда я понял, что, конечно, пигмеи разговаривают друг с другом при помощи барабанов, что им все известно, и они поделились этой новостью с Джимом. — Хорошо, — сказал Джим, когда я кончил. — Если ты не сможешь выбраться, для вас обоих это лучше всего. А если выберешься, возьмешь с собой Эвали. Возьмешь? Это меня укололо. — Послушай, индеец, не нужно так говорить со мной. Я ее люблю. — Ладно, поставлю вопрос по-другому. А Двайану любит ее? Вопрос как будто ударил меня по лицу. Пока я искал ответ, вбежала Эвали. Она подошла к Джиму и поцеловала его. Он похлопал ее по плечу и обнял, как старший брат. Она посмотрела на меня, подошла и тоже поцеловала, но не совсем так, как его. Над ее головой я посмотрел на Джима. Неожиданно я увидел, что он выглядит уставшим и осунувшимся. — Ты себя хорошо чувствуешь, Джим? — Конечно. Немного устал. Я… кое-что видел. — Что именно? — Ну… — он колебался. — Во-первых, тланузи… эти большие пиявки. Никогда не поверил бы, если бы сам не увидел, а если бы видел их до того, как мы нырнули в реку, предпочел бы волков: они по сравнению с тланузи воркующие голубки. Он рассказал, что они в первую ночь разбили лагерь на дальнем конце равнины. — Это место больше, чем мы считали, Лейф. Должно быть так, потому что я прошел больше миль, чем это возможно, если долина такова, как видно сверху, над миражом. Вероятно, мираж укоротил ее, спутал нас. На следующий день они прошли через лес, джунгли, заросли тростника и болото. И пришли наконец к дымящейся трясине. Над ней по возвышению проложена тропа. Они пошли по этой тропе и вскоре пришли к другой, поперечной. Там, где встречаются эти две дороги, из болота поднимается широкая круглая насыпь. Здесь пигмеи остановились. Из хвороста и листьев они разожгли костры. От костров пошел густой дым с сильным запахом, он медленно покрыл всю насыпь и потянулся на болото. Когда костры разгорелись, пигмеи начали бить в барабаны — странно синкопированным боем. Через несколько мгновений в болоте у насыпи что-то зашевелилось. — Между мной и краем насыпи находилось кольцо пигмеем, — продолжал Джим. — Я обрадовался этому, когда увидел, как эта штука выползает из воды. Вначале приподнялась грязь, потом стала видна спина, как мне показалось, огромного слизняка. Слизняк приподнялся и выполз на сушу. Это была пиявка, конечно, но от ее вида меня затошнило. От ее размеров. Она была не менее семи футов в длину, слепая, трепещущая, она лежала, раскрывая пасть, слушая барабанный бой и наслаждаясь запахом дыма. Потом появилась еще одна и еще. Через какое-то время сотня пиявок выстроилась полукругом, безглазые головы повернуты к нам, всасывают дым, дрожат под бой барабанов. Несколько пигмеев встали, взяли горящие поленья и пошли по дороге, а остальные загасили костры. Пиявки двинулись за факелоносцами. Все остальные пигмеи шли сзади, подгоняя их. Я держался в тылу. Так мы шли, пока не пришли на берег реки. Тут барабанный бой прекратился. Пигмеи побросали горящие факелы в воду, потом туда же кинули раздавленные ягоды — не те, которыми натирали нас Шра и Шри. Красные ягоды. Большие пиявки, извиваясь, перевалили через берег и вслед за ягодами нырнули в воду. Все оказались в реке. Мы пошли назад и вышли из болот. В ту ночь они разговаривали при помощи барабанов. Барабаны звучали и в предыдущую ночь, и все беспокоились; но я решил, что это то самое беспокойство, которое было, когда мы выступили. Они, должно быть, знали, что происходит, но не рассказывали мне. Вчера утром они были счастливы и беззаботны. Я понял, что что-то случилось, что они получили хорошую новость ночью. И они рассказали мне, почему они веселы. Не так, как рассказал бы ты, но все равно… Он засмеялся. — Этим утром мы перегнали свыше сотни тланузи и поместили их там, где, как считает малый народ, они нужнее всего. И пошли назад. И вот я здесь. — И это все? — подозрительно спросил я. — Все на сегодня, — ответил он. — Я хочу спать. Пойду лягу. А ты иди с Эвали и оставь меня до завтра одного. Я ушел, решив завтра утром обязательно выяснить, что он скрывает; мне казалось, что путешествие и пиявки не объясняют его озабоченности. Но утром я обо всем этом забыл. Прежде всего, когда я проснулся, Эвали не было. Я пошел к палатке в поисках Джима. Его там не было. Малый народ давно покинул свои пещеры и был занят различными работами; они всегда работали по утрам, а во второй половине дня и вечерами играли, били в барабаны и танцевали. Они сказали, что Эвали и Тсантаву отправились к старшим на совет. Я вернулся к палатке. Немного погодя пришли Эвали и Джим. Лицо Эвали было бледно, глаза припухли. В них виднелись слезы. И она была ужасно сердита. Джим делал вид, что ему весело. — В чем дело? — спросил я. — Готовься к небольшому путешествию, — сказал Джим. — Ты ведь хотел увидеть мост Нансур? — Да. — Ну, мы туда и пойдем. Лучше надень свою путевую одежду и башмаки. Если дорога похожа на ту, которую я проделал, тебе все понадобится. Малый народ легко проскальзывает повсюду, но мы сложены по-другому. Я удивленно смотрел на него. Конечно, я хотел увидеть мост Нансур, но почему решение идти туда заставляет их так странно вести себя? Я подошел к Эвали и повернул ее лицо к себе. — Ты плакала, Эвали. Что случилось? Она покачала головой, выскользнула у меня из рук и ушла в пещеру. Я пошел за ней. Она нагнулась к сундуку, вынимая из него ярды и ярды ткани. Я отбросил ткань и поднял Эвали, пока ее глаза не оказались на уровне моих. — Что случилось, Эвали? Мне пришла в голову мысль. Я опустил Эвали. — Кто предложил идти на мост Нансур? — Малый народ… старшие… Я сопротивлялась… Я не хочу, чтобы ты шел… они сказали, что ты должен… — Должен? — Мысль становилась все яснее. — Значит, ты не должна? И Тсантаву тоже не должен? — Пусть попробуют остановить меня. — Она яростно топнула. Мысль была кристально ясной, и малый народ начал раздражать меня. Они до отвращения основательны. Теперь я прекрасно понял, почему должен идти на мост Нансур. Пигмеи не уверены, что их магия — включая Эвали — подействовала полностью. Поэтому я должен взглянуть на дом врага, и за моей реакцией будут пристально следить. Что ж, по крайней мере честно. Может, ведьма будет там. Может, Тибур… Тибур, желавший Эвали… Тибур, смеявшийся надо мной… Неожиданно мне страстно захотелось на мост Нансур. Я стал одеваться. Надевая ботинки, я посмотрел на Эвали. Она причесала волосы и надела на них шапку, закуталась от колен до шеи в шали и сейчас надевала не менее прочную обувь, чем мои ботинки. При виде моего удивления она слегка улыбнулась. — Не хочу, чтобы Тибур смотрел на меня… не теперь, — сказала она. Я взял ее в руки. Она прижалась ко мне губами… Когда мы вышли, нас ждали Джим и около пятидесяти пигмеев. Мы пересекли равнину, направляясь к северу, к реке. Спустились по склону, мимо одной из башен, и пошли по узкой тропе, такой же, как та, по которой мы пришли в землю малого народа. Тропа вилась по точно такой же папоротниковой заросли. Мы шли цепочкой и поэтому почти все время молча. Наконец оказались в лесу из тесно растущих хвойных деревьев; тропа продолжала причудливо извиваться. Примерно с час мы шли по лесу без отдыха, пигмеи неутомимо продвигались вперед. Я взглянул на часы. Мы уже четыре часа находились в пути и по моим расчетам покрыли около двенадцати миль. Ни следа птиц или животных. Эвали глубоко задумалась, а Джим находился в одном из своих приступов неразговорчивости. Мне тоже не хотелось разговаривать. Молчаливое путешествие; даже пигмеи, вопреки своей привычке, не болтали. Мы вышли к сверкающему ручью и напились. Один из пигмеев поставил перед собой цилиндрический барабан и начал передавать какое-то сообщение. Спустя какое-то время спереди донесся ответный бой. Мы еще раз свернули. Хвойные деревья росли реже. Слева и далеко внизу я увидел белую реку и густой лес на противоположном берегу. Деревья кончились, и мы вышли на скалистую площадку. Прямо перед нами торчал утес, у основания которого струилась белая вода. Утес закрывал от нас то, что находилось впереди. Здесь пигмеи остановились и снова послали барабанное сообщение. Ответ донесся с близкого расстояния. Из-за утеса сверкнули копья. Там стояла группа маленьких воинов, разглядывая нас. Они дали сигнал, и мы пошли вперед по площадке. У основания утеса проходила дорога, достаточно широкая для шестерки лошадей. Мы начали подниматься по ней, вышли на вершину, и я увидел мост Нансур и многобашенный Карак. Когда-то, тысячи или сотни тысяч лет назад, здесь со дна долины поднималась гора. Нанбу, белая река, размыла ее, оставив лишь узкую перемычку из алмазно крепкого черного камня. Нанбу опускалась, опускалась, выедая более мягкие слои, пока над ней не повис каменный мост, похожий на черную радугу. Гигантский лук из черной скалы навис над пропастью, похожий в то же время на полет стрелы. У основания моста по обе стороны располагались утесы с плоскими вершинами, также вырезанные рекой из первоначальной горы. Я стоял на плоской поверхности одного из этих утесов. На противоположной стороне реки, уходя от площадки у моста, возвышалась прямоугольная стена из того же черного камня, что и лук Нансура. Казалось, она не построена, а вырезана из камня. Она окружала примерно с половину квадратной мили. Из-за нее виднелись круглые и квадратные башни и шпили. Предчувствие, подобное тому, какое охватило меня, когда я въезжал в гобийский оазис, заставило меня вздрогнуть. Я подумал, что этот город похож на Дис, который Данте увидел в своем аду. И над ним навис ореол глубокой древности. Затем я увидел, что Нансур сломан. Между частями арки, протянувшейся с нашей стороны и со стороны черной крепости, была брешь. Как будто гигантский молот нанес здесь страшный удар, пробив самый центр. Я вспомнил о ледяном мосте, по которому валькирии провозят в Валгаллу души воинов; разбить Нансур — такое же святотатство, как разрушить тот ледяной мост. Вокруг крепости виднелись другие здания, за пределами стены их размещались сотни, — здания из серого и коричневого камня, с садами; они тянулись на многие акры. По обе стороны города расстилались плодородные поля и цветущие сады. Далеко к утесам, терявшимся в зеленой дымке, уходила широкая дорога. Мне показалось, что вдали в утесах я вижу черный вход в пещеру. — Карак! — прошептала Эвали. — И мост Нансур! О Лейф, любимый, у меня так тяжело на сердце… так тяжело! Глядя на Карак, я едва слышал ее. Вкрадчиво зашевелились воспоминания. Я отогнал их, обняв рукой Эвали. Мы прошли вперед, и я понял, почему Карак выстроен именно в этом месте. Черная крепость господствовала над обоими концами долины, а когда мост Нансур не был еще разрушен, и над местностью по эту сторону реки. Неожиданно мне лихорадочно захотелось посмотреть на Карак со сломанного конца моста. Медлительность пигмеев выводила меня из себя. Я пошел вперед. Весь гарнизон окружил меня; пигмеи перешептывались, пристально глядя мне в лицо своими желтыми глазами. Начали бить барабаны. Им ответили трубы из крепости. Еще быстрее я пошел по Нансуру. Мною овладела лихорадка. Хотелось побежать. Я нетерпеливо оттолкнул золотых пигмеев. Послышался предупреждающий голос Джима: — Спокойней, Лейф, спокойней! Я не обратил на это внимания. Вступил на сам мост. Смутно я сознавал, что он широк и что с обеих сторон его ограждают низкие парапеты. Камень вытоптан копытами лошадей и шагами марширующих людей. И если его сделала белая река, то руки людей закончили ее дело. Я достиг сломанного конца. В ста футах подо мной гладко текла белая река. Змей не было видно. Из молочного течения поднялось тусклое красноватое тело, похожее на слизняка, чудовищное. Потом еще и еще, их круглые рты были раскрыты — пиявки малого народа на страже. Между стенами черной крепости и концом моста была широкая площадь. Пустая. В стене массивные бронзовые ворота. Я чувствовал странную дрожь, горло у меня перехватывало. Я забыл Эвали, забыл Джима, забыл обо всем, глядя на эти ворота. Громко зазвучали трубы, загремели засовы, и ворота раскрылись. Выехал отряд, предводительствуемый двумя всадниками, один на большой черной лошади, другой на белой. Они проскакали по площади, спешились и вступили на мост. И стояли, глядя на меня через пятидесятифутовую брешь. На черной лошади прискакала ведьма; второй всадник — я знал это — был Тибур-Смех. Я не смотрел на ведьму и ее окружение. Я видел только Тибура. Он на голову ниже меня, но широкие плечи и толстое тело говорили о невероятной силе, большей, чем моя. Рыжие волосы гладко спускаются на плечи. Он рыжебород. Глаза ярко-голубые и морщинятся в уголках от смеха. Но это не веселый смех. На Тибуре кольчуга. Слева висит большой боевой молот. Сузившимися насмешливыми глазами он осмотрел меня с головы до ног и с ног до головы. Если я и раньше ненавидел Тибура, то теперь ненавидел несравненно больше. Я перевел взгляд на ведьму. Ее васильковые глаза впились в меня, поглощенно, удивленно, заманчиво. На ней тоже кольчуга, по которой струились ее рыжие волосы. Все остальные всадники казались мне смутным пятном. Тибур наклонился вперед. — Добро пожаловать, Двайану! — насмешливо сказал он. — Что вызвало тебя из твоего логова? Мой вызов? — Значит твой лай я слышал вчера? Хай, ты выбрал безопасное расстояние, чтобы полаять, рыжий пес! Из группы, окружавшей ведьму, послышался смех; теперь я увидел, что это все женщины, красивые и рыжеволосые, как и она сама, а с Тибуром двое высоких мужчин. Сама ведьма молчала, она упивалась моим видом, и глаза ее были задумчивы. Лицо Тибура потемнело. Один из мужчин что-то прошептал ему. Тибур обратился ко мне: — Тебя размягчили твои путешествия, Двайану? По древнему обычаю мы должны испытать тебя, прежде чем признать… великий Двайану. Будь проворен… Рука его опустилась на рукоять молота. Он бросил в меня молот. Молот устремился ко мне со скоростью пули, но мне казалось, что он летит медленно. Я даже видел, как медленно удлиняется ремень, привязывавший молот к руке Тибура. В моем мозгу продолжали открываться дверцы… древнее испытание… Хай!.. я знаю эту игру… я неподвижно ждал, как предписывал древний обычай… но мне должны были дать щит… неважно… как медленно приближается большой молот… и рука моя, мне кажется, поднимается ему навстречу так же медленно… Я поймал молот. Он весил не менее двадцати фунтов, но я поймал его точно, спокойно, без усилия, схватив за металлическую рукоятку. Хай! Мне эти уловки знакомы… дверцы открывались все стремительнее… я и другие уловки знаю… Другой рукой я перехватил ремень, привязывавший боевой молот к руке Тибура, и дернул за него. Смех застыл на лице Тибура. Он покачнулся на сломанном конце Нансура. Я услышал за собой возбужденное щебетание пигмеев… Ведьма выхватила нож и перерезала ремень. Оттолкнула Тибура от края. Меня охватил гнев… этого нет в условиях… по древнему закону только бросивший вызов и принявший его… Я взмахнул большим молотом над головой и бросил его в Тибура; он полетел со свистом, и перерезанный ремень устремился за ним. Тибур отпрыгнул, но недостаточно быстро. Молот ударил его в плечо. Скользящий удар, но Тибур упал. Теперь я рассмеялся через пропасть. Ведьма склонилась вперед, в ее взгляде изумление сменило задумчивость. Глаза ее больше не казались заманчивыми. Тибур смотрел на меня, стоя на коленях, и в лице его не было веселья. По-прежнему крошечные дверцы открывались в моем мозгу. Они не верят, что я Двайану… Хай! Я покажу им. Я достал кожаный мешочек, раскрыл его. Вынул кольцо Калкру. Поднял его. В нем отразился зеленый свет. Зеленый камень, казалось, взорвался. Черный осьминог вырос… — Я не Двайану? Посмотрите на это! Я не Двайану? Я слышал женский крик. Этот голос мне знаком. Услышал, как меня зовет мужчина. Его голос я тоже знал. Маленькие дверцы закрывались, воспоминания, вызванные ими, мелькнули в них, прежде чем они успели закрыться… Да ведь это кричит Эвали! И Джим зовет меня! Что с ними? Эвали смотрела на меня, вытянув руки. В ее карих глазах недоверие, ужас… и отвращение. И вокруг них ряд за рядом смыкались пигмеи, преграждая мне путь. Их копья и стрелы были нацелены на меня. Они свистели, как стая голодных змей, их лица исказила ненависть, глаза их не отрывались от кольца Калкру, которое я по-прежнему держал высоко поднятым. Я увидел, как эта ненависть отразилась на лице Эвали, отвращение в ее взгляде усилилось. — Эвали! — крикнул я и хотел броситься к ней… руки пигмеев, державшие копья, отошли назад для броска; стрелы задрожали на тетивах луков. — Не двигайся, Лейф! Я иду! — крикнул Джим и прыгнул ко мне. И тут же его окружили пигмеи. Он покачнулся и исчез под ними. — Эвали! — снова закричал я. Я видел, как рассеивается отвращение; выражение страшного горя появилось на ее лице. Она отдала какой-то приказ. Два десятка пигмеев, опустив копья и стрелы, бросились ко мне. Я тупо смотрел на них. Среди них я увидел Шри. Они ударили меня, как живой таран. Меня отбросило назад. Ноги мои мелькнули в воздухе… Пигмеи цеплялись мне за ноги, рвали их, как терьеры. Я перевалился через край Нансура.