Избранное - Майя Ганина

«Дались ей эти конфеты?.. — подумала я удивленно. — Человек умирает…»

— Вот! — торжествующе сказала Нина Яковлевна и тряхнула пакетом. — Давно я ее ловлю, поймать не могла. Чуяло мое сердце… Ну, стерва!

— Что это, Нина? — спросила Аня, сев на койке. — Лекарства, что ли?

— Тут гомеопатия… — зло говорила Нина Яковлевна, разглядывая содержимое пакетиков. — И гомеопатия, и аллопатия, все вместе, разбери поди! Вот вроде викасол… Черт разберет эту кухню!.. А я зашла, сразу в глаза бросилось, матрас вроде бы приподнят… Ну, умирающая…

— Как? — Люся тоже села на койке. — Что это значит, Нина Яковлевна?

— То и значит, что симулянтка ваша Алка! Наглотается таблеток — то сердце трепыхается, то сосуды лопаются, проницаемость увеличилась. Нынче, видишь, судороги состряпала! — возбужденная успехом, Нина Яковлевна забыла, что неплохо бы нам и поспать. — Ох, Аня, ночь у меня сегодня! В четвертую палату позвали: у больной температура сорок, жар, мечется. Сердечница со стенозом, да ты знаешь ее — Малявина, пампушечка такая сорокалетняя, на телефоне целый день висит…

— Знаю, — отозвалась Аня. — Валя ее зовут, она тут шуры-муры с одним крутила, вчера выписался…

— Вот! — обрадованно подхватила Нина Яковлевна. — Прибегаю, а она укол не дается сестричке сделать. Что за чудеса? Развернула я ее едва не силой, а у нее весь бок вот в этом месте сожгенный!.. Представляешь? Оттого и температура. На обходе врачу ничего не сказала, днем ходила, а к вечеру жар. Что ты думаешь? Любовь… Внизу к отоплению ее хахаль прижал, а трубы у нас — сама знаешь какие…

Я невольно улыбнулась, вспомнив оживленную кокетливую женщину у телефона.

Судороги у Аллы прекратились, она словно бы задремала.

— Не буди ты ее, Нина! — сказала Аня огорченно. — Завтра утром объявишь. Это надо же себя так не жалеть! Из какой корысти, вот что непонятно?.. Помнишь, медсестра из Норильска, та льготы себе хотела выхлопотать, квартиру. А эта что?

— Медсестру я скоренько поймала. Сунулась в тумбочку, а там шприцы да ампулы… А эту, подлюгу, никак… — Нина Яковлевна спрятала пакет с лекарствами в карман халата. — Какая корысть? Да ведь она учится! Выходит, экзамены сдает, когда захочет, и принимают у ней, сама понимаешь, не как у здоровых… Здесь с мужиками хихикает по углам, чем плохо?

Я заметила, что Алла вроде бы очнулась, но не открывала глаз, лицо ее напряглось и веки нервно вздрагивали.

— Ну, завтра на пятиминутке шуму будет! — торжествовала Нина Яковлевна.

— На пятиминутке?.. А Игорь Николаевич? — спросила Люся напряженно зазвеневшим голосом.

— И Игорь Николаевич! Доверяй, но проверяй.

— Он же не виноват… Это же точно не диагностируется! Господи, он с ней так возился, а она… — голос Люси оборвался на высокой ноте, и она зарыдала, выкрикивая жалко: — Ой, ой, ой…

Молоденькая сестра бросилась за врачом, я соскочила с койки, подбежала к Люсе, схватила ее за плечи.

— Люся, Люсенька, перестань, побереги себя! Сердце побереги!.. — так, насколько помню, кричала я Люсе и тоже заливалась слезами. Видно, сильно сдали у меня нервы: уж выдержкой-то отличалась всегда.

— И у этой истерика… — услышала я отрезвивший меня голос Нины Яковлевны.

Вошла дежурившая сегодня Галина Сергеевна, обругала Нину Яковлевну за то, что та устроила «спектакль». «ЧП захотели, что ли? Не понимаю вас…» Сделала Люсе успокоительный укол, потушила свет.

— Ну, Алка! — сказала Аня, подводя итоги. — Не ожидали мы этого от тебя!.. Так мы с тобой носились все…

— Чего я вам сделала? Койку, что ли, чью заняла? — огрызнулась Алла. — Вроде никто на полу не валяется…

— Брось прикидываться, — встряла и я в разговор. — Что ты тут перед нами дурочку строишь?

— Ничего… — сказала Алла. И проговорила тоскливо: — Неужто мне туда ехать? Лучше умереть… — И через паузу окликнула меня: — Вера Сергеевна, вы не спите? Слушайте, объясните Анатолию, что я не сволочь. Просто запуталась…

— Сама расскажешь. Твои прекрасные глаза помогут ему поверить, если и соврешь.

— Да нет… Я уж постараюсь утром слинять по-быстрому, не встречаться с ним. — Алла вздохнула со смешком. — Вот об нем я жалею, Вера Сергеевна, это истина. Холостой… Представляете? Уж я бы его тут склеила…

— Зачем он тебе, здоровой, калека? — подала вдруг голос из своего угла Таня. — Здоровый должен со здоровым жить…

— Во рту бы носила! Ноги бы мыла и воду пила! — выдохнула Алла. — Вы не представляете, какой он славный парень! Знаменитость, а как дите… Я-то уж этих золотых мальчиков наших нагляделась… Вера Сергеевна, вы оперу английскую когда-нибудь слышали? «Суперзвезда»? Про Христа…

По-моему, все заснули, умученные встряской, только мы с Аллой разговаривали, вернее, я изредка подавала реплики, а Алла рассказывала историю, в общем потрясшую меня. Я и не представляла в своем «прекрасном далеке», что мы уже настолько «европеизированы». Мне казалось, что такое может быть где-то «у них», но не у нас…

Красивую девчонку еще в восьмом классе заприметили «золотые» мальчики, челябинские «плейбои». Утром они перехватывали ее где-то на полдороге, она садилась в машину и ехала туда, где в данный момент квартира была свободной, и собиралась «компашка». Виски с содовой, джин с тоником, сигареты «Филип Морис» и «Честерфилл», секс и модные магнитофонные записи, вроде рок-оперы «Суперзвезда» — весь джентльменский набор красивой жизни, а к шести часам, когда приходит мать, девчонка уже дома.

В институте прогуливать стало еще проще, но суета эта за четыре года практичной Алле поднадоела, она хотела замуж, хотела обеспеченного, солидного существования. Однако, когда она заявила, что с нее хватит, ей пригрозили. Она вроде бы смирилась, но от своего решения все же не отступила. На помощь пришел сосед-гомеопат, имевший дома негласную частную практику и давно пытавшийся прельстить красивую соседскую дочку своим действительно значительным состоянием, не без оснований рассчитывая, что оно поможет ей смириться с его отнюдь не юными годами. Алла сама заявилась к нему: что делать? Он посоветовал ей симулировать тяжелую болезнь сердца. Оказывается, есть еще такие заболевания, когда точный диагноз поставить может лишь патологоанатом…

— Когда меня первый раз в больницу упрятали, мальчики мои походили, да позабыли… Новые шестнадцатилетние подросли. Ну, а мне, Вера Сергеевна, — говорила Алла, — понравилось. Спокойно, безопасно. И не скучно, не женский монастырь… Выпишусь — надо за старика замуж идти? Ну я и вру ему, мол, дружки всё интересуются… А теперь что?

Я молчала. Действительно, ситуация не из обычных.

— Да господи, — заговорила вдруг Аня. Оказывается, она тоже не спала, слушала. — Нашла сложное! Пойди вон на любую стройку, наймись штукатуром. Или на завод на станок… И прописку и общежитие дадут. Небось не тяжелее штукатуром, чем через день такие концерты давать, как ты тут. И себя не жаль тебе было?..

— А жить на восемьдесят рублей? — хмыкнула Алла.

— Ишь, набаловалась! — удивилась Аня. — Вечерами подхалтуривать станешь, с напарницей. Где квартиру отремонтируешь, где кухоньку побелишь…

Наивная моя Аня… Конечно, тяжелая работа не для Аллиных прекрасных рук. Даже если овладеет ею благой порыв, больше месяца не выдержит…

— Ладно, спите! — резко, как старшая, сказала Алла. — Соображу что-нибудь…

Утром я поднялась раньше всех, чтобы умыться, одеться и поймать Игоря Николаевича внизу до пятиминутки. Когда я проходила мимо двери мужской умывалки, увидела Анатолия. Голый до пояса, он умывался, щедро плеща на себя воду. Сильные плечи его и спина с длинными жгутами мышц, перекатывающимися под сохранившей загар кожей, мокро блестели. Услышав шаги, он обернулся, улыбнулся мне.

— Здравствуйте, Вера Сергеевна, — сказал он. — Что так рано?

— Толя! Вам же нельзя охлаждаться, — сбивчиво заговорила я. — Что вы, ей-богу, как маленький! Будет обострение… Элементарно!

— Да ну, — смутился он. — Плевал я. Не буду сдаваться, и все. И гимнастику перед открытой форточкой, словно мы молодые и здоровые, а?

Это продолжал действовать Алкин вдохновляющий пример. Видно, он еще не знал… Ну не я ему скажу об этом…

— Гимнастику — прекрасно, Толя, — согласилась я. — Но без истерики. Хорошо? По-мужски…

Он взглянул на меня из-под полотенца, которым ерошил, вытирая, волосы, улыбнулся.

— Так ланно будет. Мы, чай, паря, сибирские… Оннако по-мужски и будем. Ну.

Знакомое сибирское междометие, годное на все случаи жизни. «Гулять пойдем?» — «Ну». «Обедать будем, ну?..» «Вера, ты нас всех «занукала»!» — сказал мне мой любимый консул, когда я вернулась в Мадрас после завода.

Василий был сибирский, коренной иркутский… Еще едва уловимым распевным остаточным диалектом напоминал мне его Анатолий…