Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

Весной 1979 года, когда я еще находился на Лубянке, но уже не так часто видел Юрия Владимировича, как прежде, Андропов крайне негативно относился к просьбам Тараки и Амина о вводе советских войск в ДРА. Складывалась парадоксальная ситуация: представительство КГБ в Кабуле и Центр разведки в Ясеневе постоянно направляли Андропову крайне негативную информацию об Амине и халькистах, поддерживая более слабого руководителя Тараки. Но Юрий Владимирович твердо стоял на том, чтобы не вмешиваться нашим войскам во внутренние дела ДРА.

В то же время представители ГРУ и Генштаба давали весьма положительные шифровки об Амине, популярности его в афганской армии и ее офицерском корпусе. Но министр обороны Дмитрий Федорович Устинов, сильная личность и решительный политик, менталитет которого как государственного деятеля сформировался в годы сталинской диктатуры и боевого противостояния империализму, склонялся к радикальному решению — вводу советских войск в Афганистан. Я думаю, что именно конфронтационный подход бывшего сталинского министра вооружений Устинова в мировом соперничестве с Америкой и склонил окончательно чашу весов комиссии политбюро по Афганистану, председателем которой был Андропов, к принятию рокового решения. Секретная гирька ПГУ, которую все время пытался сунуть на негативную чашу весов «серый кардинал» председателя, сыграла свою в полном смысле слова убийственную роль.

Идеологи Суслов, Пономарев и Ульяновский, отстаивавшие светлую идею строительства социализма в темном феодальном царстве ДРА, также подстрекали комиссию политбюро и ее председателя к самым решительным военным мерам.

Эйфория социалистического настоящего и коммунистического будущего, господствовавшая в головах кремлевских старцев, позволяла восточным, средневосточным, ближневосточным и африканским деспотам под дымовой завесой строительства очередного «социализма» с азиатским, африканским или каким-либо другим лицом высасывать из СССР миллиарды долларов или технологичной продукции. Я часто вспоминаю в связи с тогдашними процессами строительства всех этих «масок социализма», особенно усилившегося во времена Хрущева и Брежнева, беседы с моим старшим товарищем в ВИНИТИ Иосифом Львовичем Когиным. Я пришел туда на работу в конце 1955 года, окончив Педагогический институт. Иосиф Львович, старый и талантливый разведчик, был переведен «под крышу» ВИНИТИ с оперативной работы в ПГУ лет на пять ранее. Для профессионала разведки подобное беспричинное увольнение является страшным унижением и оскорблением. Случай с Когиным произошел в те времена, когда Сталин и Абакумов, в преддверии антисемитского «дела кремлевских врачей», «чистили» внешнюю разведку от работников, у которых в пресловутом «пятом пункте» биографической анкеты стояло слово «еврей». Большинство этих оперработников среднего звена, остававшихся еще в органах от предыдущих «чисток» по национальным мотивам, к началу 50-х годов увольняли. Некоторых, наиболее заслуженных и доверенных, в числе которых был и И. Л. Когин, пристраивали «под крышу» различных учреждений.

Иосиф Львович был мудрым и спокойным человеком, знал в совершенстве пять языков, в том числе фарси. Он входил в ту когорту чекистов, которую составляли разведчики старшего поколения — известный теперь генерал Иван Иванович Агаянц, Вениамин Семенович Гражуль, Норман Михайлович Бородин… В 70-х годах приятели в ПГУ рассказывали мне, что свою карьеру во внешней разведке Иосиф Львович был вынужден закончить в очень престижной и важной должности начальника британского отдела ПГУ. Под его руководством еще до Второй мировой войны проходила вербовка гениев разведки из «кембриджской пятерки».

Наше личное знакомство и его покровительство мне в стенах престижного научного учреждения, куда мне удалось случайно устроиться на техническую работу — разрывать толстые научные иностранные журналы на отдельные, помеченные учеными-консультантами особо содержательные статьи и раскладывать их по полкам различных переводческих редакций, — началось в буфете ВИНИТИ. Иосиф Львович, которого я сразу в коридорах института глазами выделил из общей массы работников по тому, как элегантно он одевался в серый английский твидовый пиджак, неяркий галстук, темно-серые, всегда идеально отглаженные брюки и до блеска начищенные коричневые ботинки, неожиданно подошел к барной стойке, где я упивался довольно приличным кофе. Лицом Когин был смугл, как араб или перс, его седеющие волосы аккуратно подстрижены, он был гладко выбрит и слегка надушен каким-то приятным одеколоном. Он попросил разрешения присесть рядом и заказал себе кофе покрепче. Он представился именем-отчеством и назвал редакцию, в которой работал. Я сделал то же, но назвал только имя и фамилию, без отчества.

Ему подали кофе, он попробовал его, одобрил и вдруг обратился ко мне.

— Скажите, а вы не сын Елисея Тихоновича? — спросил он с лукавой улыбкой.

— Да, а что? — ответил я, чуть не поперхнувшись горячим кофе.

Иосиф Львович отпил из своей чашки, подумал и сказал:

— Передайте отцу самый сердечный привет от меня… И скажите, что я до глубины души рад, что Берия не успел его расстрелять, а теперь Елисея снова взяли в ПГУ…

С той встречи мы частенько пили кофе вместе, причем в его крошечном кабинетике и приготовленный по всем правилам Востока. Иосиф Львович долго работал в Персии, Ираке, Египте и кофе делал удивительно душистым. Ему было тогда, на мой взгляд, за пятьдесят, и, как пожилой человек, он любил делиться с молодежью, в моем лице, интереснейшими историями из мира спецслужб и «заграничной» жизни.

Одна из них как нельзя лучше характеризует советский научно-коммунистический подход к дружбе народов и помощи строительству «социализмов» при Хрущеве и Брежневе.

Иосиф Львович поведал, как его уже после увольнения из ПГУ в раннехрущевские времена Иван Иванович Агаянц, бывший одним из руководителей советской разведки, попросил съездить в одну из африканских стран на встречу со старым агентом, который хотел видеть и дать информацию только своему бывшему резиденту — Когину. В разведке так иногда бывает, что источник информации не желает сотрудничать после сдружившегося с ним офицера из резидентуры с каким-либо другим «ведущим» его сотрудником, особенно если «новенький» — хам, пьяница или просто несовместимый психологически с данным агентом человек.

Когин отправился в столицу этой страны с официальной командировкой Академии наук СССР, которой подчинялся ВИНИТИ. Ему был заказан номер в лучшем отеле города, и он спокойно делал дела для Академии наук, осматривался перед встречей со своим старым источником информации. Работал он автономно от резидентуры и советского посольства. После запланированной и успешно проведенной встречи у него оставалось еще несколько дней для выполнения заключительных заданий по научной линии.