Семейка Лампри. Танцующий лакей - Найо Марш

3. Ловушка. Харт единственный из гостей не имеет алиби. Алиби Джонатана подтверждаю я. Я не могу точно сказать, сколько времени прошло с того момента, когда Джонатан спустился в гостиную, и до того, как мы услышали грохот. Но с какой стати Джонатану пытаться убить Николаса? Ловушку, должно быть, устроил Харт.

4. Убийство. Перечитав заметки, я обратился внимание, что алиби нет у мадам Лисс, леди Херси и миссис Комплайн. Мадам Лисс и миссис Комплайн могли спуститься вниз и выйти в курительную.

Но если одна из них это и сделала, то как она смогла уйти? В холле находился Томас с того самого момента, когда Уильям включил радио, и до того, когда начали передавать «Новости». Возможно, что одна из дам могла спрятаться где-то в комнате и скрыться, когда леди Херси вышла оттуда позвать Джонатана. Но, вероятнее, этой особе как-то удалось проскользнуть и мимо Джонатана, и мимо Томаса. Миссис Комплайн не могла это сделать — нет мотива для преступления. У мадам Лисс также нет причин убивать Николаса. Если это дело ее рук, то, значит, она знала, что перед ней Уильям, и ее мотивом было…»

Тут Мандрэг вспомнил, что даст читать заметки другим, испугался и вычеркнул все написанное, начиная со слов «нет мотива для преступления». Затем снова продолжил чтение.

«…Николас не мог это сделать, потому что вскоре после того, как он вышел из комнаты, кто-то включил там радиоприемник. Включить мог или сам Уильям, или его убийца. Что происходило в курительной, видеть мы не могли. Хотя дверь туда и была открыта, но сразу за ней стояла ширма, загораживающая комнату. Мы только слышали, что кто-то включил приемник.

Леди Херси вошла в курительную со стаканом виски и, конечно, теоретически, могла убить Уильяма, а затем выйти и позвать Джонатана. Мотива нет.

Харт вышел из будуара. Томас, проходя с подносом, видел это. Когда через несколько секунд Томас вернулся в холл, Харт был на лестнице. Времени недостаточно, чтобы спуститься вниз, убить Уильяма и вернуться на лестницу. Харт не мог убить Уильяма до начала «Новостей», так как в холле находился Томас и так как Уильям включил эту мелодию «Руки, ноги» уже после того, как Харт ушел. Если Харт убил Уильяма, произошло это только после того, как Томас покинул холл. Как в таком случае ему удалось избежать встречи с Джонатаном?

Сам Джонатан вышел из библиотеки, прослушав начало «Новостей», и вернулся перед тем, как Херси понесла Уильяму виски. Он утверждает, что прошел через холл в туалет и обратно, никого не встретив. Мог ли Харт скрыться от него? Не исключено.

Это кажется единственно возможным объяснением…»

На этом резюме внезапно обрывалось. Какое-то время Мандрэг сидел неподвижно. Потом достал портсигар, положил его на стол, так и не открыв, снова взял ручку и добавил к своему резюме семь слов.

«Мог ли Харт устроить еще одну ловушку?»

Кончив писать, он увидел, что на бумаге осталось маленькое красное пятнышко. При мысли о капле крови, упавшей ему на руку изо рта Уильяма, к горлу подступила тошнота, хотя он прекрасно знал, что, придя к себе, вымыл руки. Потом вспомнил, что, вытаскивая портсигар, он обо что-то укололся. И действительно, на кончике среднего пальца набухла маленькая красная капелька.

Порывшись в кармане, он обнаружил кнопку, которую вытащил из подошвы ботинка. Он положил ее перед собой на бумагу. С обратной стороны кнопки была сухая белая полоска. В памяти возникли слова Уильяма, мрачно говорившего ему в гостиной: «Масло. Очень крупными мазками».

Мандрэг положил кнопку в спичечный коробок, а коробок запер в портфель вместе с игральной карточкой, взятой у Джонатана.

И лишь после этого он улегся спать.

Заснуть он не мог довольно долго. Несколько раз впадал в то особое состояние, предшествующее сну, когда мысли смешиваются с образами подсознания. В такие мгновения ему грезился новозеландский топорик мери, как Дамоклов меч висящий на волоске над головой. Волосок был прикреплен к потолку старой чертежной кнопкой. «Может, и удержится, — успокаивал Уильям. Его слова звучали невнятно из-за крови во рту. — Знаете, может, и удержится. Ведь масло ложится очень крупными мазками». Мандрэг не мог двинуться, потому что тирольский плащ спеленал ему руки и ноги. Резиновая птица со злобными глазами идола покачивала красным клювом и говорила: «Снегопад еще сильнее, снегопад усиливается». И тут Харт обрезал скальпелем волосок. «Клянемся Юпитером, низверглось», — возопили все в один голос. Только добрая Клорис сильно толкнула его в спину. Изнывая от отвратительного страха, он упал на кровать и проснулся. Дождь по-прежнему стучал в оконное стекло.

Потом он заснул по-настоящему и был первым из живых еще гостей, кому это удалось. Впрочем, самым первым был Харт. Еще задолго до того, как остальные пришли к себе, снотворное вновь погрузило доктора Харта в прерванное было забытье. Теперь он лежал, открыв рот, и глубоко, тяжело дышал.

Жене его не так повезло. Она слышала, как гости поднялись наверх, как пожелали друг другу спокойной ночи, она слышала, как осторожно одна за другой закрываются двери, и представила, как в замках с тихим щелканьем поворачиваются ключи. Сидя, выпрямившись, в кровати в своей изящной ночной сорочке, она продумывала планы собственной безопасности.

Не спала и Херси Эмблингтон. Лампу у кровати она не погасила и лежала, рассеянно массируя смазанное питательным кремом «Херси» лицо. В смятении она старалась отвлечься от воспоминаний о сидящей в кресле человеческой фигуре, голове, расколотой, как орех, о радиоприемнике, оглушающем мелодией «Руки, ноги, оп-ля!». В памяти всплыло, как двадцать лет назад она не решилась ответить согласием на предложение кузена Джонатана стать его женой. Она подумала о конкурентке и, не стыдясь, прикидывала, сможет ли мадам Лисс продолжать свою пиратскую деятельность и после ареста Харта. Наконец, чтобы отвлечься от всего этого ужаса, она вспомнила о собственном возрасте. Но скрюченная в кресле фигура упорно возникала перед глазами, и Херси боялась заснуть.

Клорис не была так напугана, потому что не видела убитого. Ее лишь обескураживало одно открытие: она не испытывала никаких чувств, кроме сострадания, к Николасу и острой жалости к Уильяму. То, что она не любит жениха, она знала, хотя уверяла себя, что он ей очень нравится. По-настоящему влекло ее только к Николасу, и разрыв с ним действительно причинил ей боль.

С самого начала она понимала, что Николас просто решил отбить ее у брата, когда увидел, что тот серьезно увлекся ею. Николас быстро добился согласия Клорис стать его невестой, но вскоре потерял к ней всякий интерес. Именно тогда он познакомился с Элизой Лисс.

Клорис вспомнила письмо, в котором разрывала помолвку с Николасом, и тут же со стыдом подумала о новой помолвке со старшим Комплайном. Все в их отношениях с Уильямом: слова, взгляды, жесты — для нее были важны лишь тогда, когда их замечал Николас. Она вспомнила то гадкое чувство удовлетворения, которое возникло в ней, когда стало ясно, что Николас обижен ее помолвкой с братом, и тот восторг, который она испытала, когда он вновь начал ухаживать за ней.

А теперь все было кончено. Немного слез от жалости к Уильяму, немного слез от нервного потрясения. Отныне Николас в ее глазах был глуповатым трусливым человеком. «С Комплайнами — все», — пронеслось в ее голове. И с удивительной легкостью на душе она стала думать об Обри Мандрэге. «О мистере Стэнли Глупинге, — поправила она себя. — А это, должно быть, смешно. Бедный мистер Стэнли Глупинг, белый как мел, стремится подняться на один уровень со мной. Но почему же мне не хочется смеяться? Я даже не могу из этого сделать забавный рассказ. Для меня ведь его фамилия не имеет никакого значения. Это кажется важным только ему. — А потом подумала: — А правильно ли я себя с ним веду?»

Поднимаясь в комнату, Клорис была преисполнена намерений разобраться в алиби доктора Харта. Но прошел целый час, а про Харта она так ни разу и не вспомнила.

Джонатан Ройял, прижав к груди грелку, смотрел прямо перед собой в темноту. Если бы удалось записать мысли, проносящиеся в его сознании, получилось бы что-нибудь вроде: «Чертовски досадно с этим Томасом, но должен же быть какой-нибудь выход. Обри мне скоро надоест, это ясно. Он почти готов поверить Харту. Проклятый Томас. Но ведь должен же быть какой-нибудь выход. Какой-нибудь оригинальный поворот. Мысли у меня ходят кругами. Надо бы сосредоточиться. Что Обри напишет в своих заметках? Надо внимательно их прочитать. Осторожность не помешает. А этот тип Аллейн? Что еще он придумает? Но ведь есть мотив преступления, два покушения и наши алиби. Он просто не может прийти к иному выводу. Проклятый Томас…»

Николас вертелся и метался по кровати. Он не привык к сосредоточенным и упорядоченным размышлениям. В голове бесконечной вереницей менялись образы и воспоминания. Он видел себя и Уильяма детьми. Он видел, как Уильям уезжает в школу после каникул, а Николас со своим домашним учителем провожают его на машине на станцию. Вот поезд трогается. Лицо Билла, прижатое к вагонному стеклу. Он слышит юношеский, смешно ломающийся голос Билла: «Ей бы хотелось, чтобы ты жил в Пенфелтоне, а я — где угодно. Но я старший. И уже ничего не изменить. Мама никогда мне этого не простит». Он видел Клорис, когда она, гостья Уильяма, первый раз приехала в Пенфелтон. «Мама, пригласи, пожалуйста, Клорис Уинн. Ник, это моя девушка. Смотри, не встревай!» И наконец он увидел Элизу Лисс и услышал собственный голос: «Я и не представлял, что может быть так. Даже не представлял».