Правила Дома сидра - John Irving

Мелони покачала головой:

— Нет, он не в армии. Понимаешь, он не военный человек.

— Господи, можно подумать, что воюют только военные.

— Если он и пойдет на войну, он все равно вернется, — сказала Мелони.

В том декабре лед непрочно сковал реку. В прилив морская вода заходила в устье, и вода в Кеннебеке отдавала солью. Сейчас посредине дымилась темная, бурлящая полынья, куда даже Мелони не могла добросить бутылку — такая широкая река в Бате. Допив пиво, Мелони бросила бутылку; подпрыгивая со стуком по скрипящему льду, она покатилась к полынье, как в замедленном кино. Потревожила чайку, та проснулась и поскакала, как старуха, которая прыгает через лужи, подхватив юбку.

— Одно могу сказать, — тихо говорила Лорна, — с этой войны вернутся не все.

Из Техаса домой неблизкий путь; Уолли к тому же не везло — везде задержки, везде надо ждать. И погода такая скверная; наземные службы долго не разрешали посадку. Когда Кенди с Гомером встретили его в бостонском аэропорту, первое, что он сказал, — отпуск у него всего двое суток. Но даже это не портило его настроения, особенно он гордился производством в офицеры. Потом Кенди скажет, это был все тот же неунывающий Уолли.

— Лейтенант второго класса Уортингтон прибыл, — шутливо доложил он Олив.

И все, даже Рей, прослезились.

Из-за талонов на бензин нельзя было ездить как раньше, куда хочешь. Гомер гадал, когда Уолли останется с Кенди наедине и как он это устроит. Он, конечно, хочет этого. А вот как Кенди, хочет ли она?

В канун Рождества все вместе собрались в «Океанских далях». В Рождество не уединишься, Олив весь день дома, и Рей свободен — торпеды и омары заполнят его время после праздников. А на третий день Уолли уезжать, Кенди с Гомером повезут его в бостонский аэропорт.

Конечно, Уолли и Кенди только и делали, что обнимались и целовались у всех на глазах. В рождественскую ночь в спальне Уолли Гомер вдруг вспомнил: он уже второе Рождество празднует вдали от Сент-Облака и ничего не послал д-ру Кедру, даже рождественской открытки, так его разволновал и обрадовал приезд друга.

— Для завершения курса поеду учиться еще в одну школу, — говорил, раздеваясь, Уолли. — А уже оттуда в Индию.

— В Индию, — повторил Гомер, очнувшись от своих мыслей.

— Для полетов над Бирмой. Бирма — это между Индией и Китаем. Там у японцев базы.

Гомер не зря изучал карту мира в кейп-кеннетской школе. Он представлял себе, что такое Бирма — сплошные джунгли и горы. Если самолет собьют, хуже места для приземления не придумаешь.

— А как у вас с Кенди? — спросил Гомер.

— Потрясающе! — сказал Уолли и прибавил: — У нас еще есть несколько часов завтра.

Рей спозаранку уехал в мастерские. И почти в то же время Уолли сел в кадиллак и покатил в Сердечную Бухту.

— Всего двое суток! Какая же это побывка в кругу семьи, — чуть не плакала Олив. — Целый год не был дома. У кого язык повернется назвать это отпуском. Хоть в армии, хоть где!

Гомер, единственный собеседник Олив, в то утро был плохим утешителем.

Уолли и Кенди заехали за Гомером в полдень. Конечно, у них это было, думал Гомер. Но как знать наверняка, не спросив?

— Хотите, я поведу машину? — предложил он. Кенди сидела на переднем сиденье между ним и Уолли.

— Зачем? — удивился Уолли.

— Может, вы хотите подержаться за руки, — сказал Гомер. Кенди вскинула на него глаза.

— Мы уже подержались, — рассмеялся Уолли. — Но все равно, спасибо за предложение.

Лицо Кенди не светится счастьем, заметил Гомер.

— Ты хочешь сказать, у вас уже все было? — спросил он. Кенди, не повернув головы, смотрела вперед. Уолли перестал смеяться.

— Что все, старик?

— Секс, — объяснил Гомер.

— Боже мой, Гомер!

— Да, у нас был секс, — сказала Кенди, не повернув головы.

— Надеюсь, вы были осторожны. Приняли меры?

— Да, мы были осторожны. — На этот раз Кенди смотрела Гомеру в глаза, стараясь говорить самым нейтральным голосом.

— Я рад, что вы были осторожны, — сказал Гомер, глядя на Кенди. — Это необходимо, когда спишь с мужчиной, который будет летать над Бирмой.

— Над Бирмой? — Кенди повернулась к Уолли: — Ты мне не сказал, куда тебя пошлют. Так значит, в Бирму?

— Какая муха тебя укусила, Гомер? — рассердился Уолли. — Я еще точно не знаю, где буду летать.

— Я вас обоих люблю, — сказал Гомер. — А раз люблю, значит, имею право спрашивать обо всем. Знать все, что хочу.

Разговор на этом застопорился, как говорят в Мэне. Всю остальную дорогу в Бостон ехали молча. Только однажды Уолли попытался все-таки пошутить.

— Не узнаю тебя, Гомер, — сказал он. — Ты стал философом.

Прощание получилось скомканное.

— Я вас обоих тоже люблю. И вы это знаете, — вот и все, что сказал Уолли, спеша на посадку.

— Да, я знаю, — ответил Гомер, глядя вслед другу.

— Я бы не назвала тебя философом, — по дороге домой сказала Кенди. — По-моему, ты просто чудак. Ты, Гомер, становишься чудаком. И ты не имеешь права знать обо мне все, любовь этого права не дает.

— Но тебе надо самой для себя уяснить, любишь ты Уолли или нет.

— Я давно люблю Уолли. Всегда любила и буду любить.

— Прекрасно. На том и порешим.

— Да, но теперь я совсем не знаю его. А тебя знаю и тоже люблю.

Гомер вздохнул. Значит, опять жди и надейся. Чувства его были слегка задеты, Уолли ни разу не спросил про его сердце. Впрочем, что бы он на этот вопрос ответил?

А Уилбур Кедр, знавший, что с сердцем у Гомера все в порядке, мучился, кому сейчас это сердце принадлежит. Вряд ли Сент-Облаку, боялся признаться себе д-р Кедр.

На этот раз Уолли отправили в Калифорнию, в Викторвилл, где готовили летчиков высшего класса. На его конвертах стояло: «Военно-воздушные силы США». В Викторвилле Уолли провел несколько месяцев. Те самые, когда в садах формируют кроны, так будет потом обозначать время Гомер. Пришла весна, яблони стояли в цвету, пчелы Аиры Титкома наполнили сады хлопотливым жужжанием; а когда деревья начали отцветать, Уолли отправили в Индию.

Японцы удерживали Мандалай. Свои первые бомбы Уолли сбросил на железнодорожный мост в Мьитинге. Пути и южная набережная были повреждены, южный пролет моста полностью разрушен. Все бомбардировщики и экипажи вернулись на базу без потерь. Уолли бомбил промышленные районы Мьинджана, но сильная облачность помешала оценить нанесенный ущерб. Летом, когда Гомер опять красил в белое дом сидра, Уолли бомбил пристань в Акьябе, мост в Шуэли на севере Бирмы, железнодорожный узел в Проме. Были его бомбы среди десяти тонн смертоносного груза, сброшенного на железнодорожные депо в Шуэбо. Участвовал он и в налете на военные склады в Каулине и Танбьюзайате. Но самое яркое впечатление осталось у него от бомбежки нефтяных полей Иенангьата; бушующее море огня — горела нефть и буровые вышки — стояло у него в глазах весь обратный полет над горами и джунглями. Бомбардировщики и экипажи вернулись на базу без потерь.

Его произвели в капитаны и перевели на легкую работу, как он написал в письме. «Бойся легкой работы», — вспомнились Гомеру сказанные когда-то слова д-ра Кедра.

Тогда, в Форт Миде, Уолли победил в конкурсе, придумав лучшее название самолета. И вот пришло время применить его. Самолет его теперь назывался «Удары судьбы».

Нарисованный краской кулак под названием выглядел внушительно. Кенди с Гомером потом удивлялись, почему это Уолли придумал «удары судьбы», а не просто «удар».

Теперь Уолли летал над Гималаями, над Бирмой по маршруту Индия — Китай; возил туда непременные атрибуты войны — горючее, бомбы, пушки, винтовки, боеприпасы, обмундирование, авиационные двигатели, запасные части, продовольствие; обратно возил живой груз — участников боевых действий. Весь полет протяженностью пятьсот миль туда и обратно занимал семь часов. Шесть из них Уолли не снимал кислородной маски, так высоко приходилось летать: над джунглями — из-за японцев, над Гималаями — из-за гор. Гималаи известны самыми коварными воздушными потоками.

В Ассаме, когда вылетали, термометр показывал сто десять[8] по Фаренгейту. Совсем как в Техасе, думал Уолли. На летчиках были только носки и шорты.

Тяжело груженный самолет поднимался на высоту пятнадцати тысяч футов за тридцать пять минут; на этой отметке пролетал первую гряду. На высоте девяти тысяч футов Уолли натягивал брюки, на пятнадцати — меховую куртку и штаны. Столбик ртути опускался до двадцати градусов. В сезон муссонов летали на автопилоте.

Этот маршрут назывался «линией жизни». Летчики говорили — «слетать через горб».

Четвертого июля газетные заголовки кричали:

«Янки уничтожили железнодорожный мост в Бирме. Китайцы побили японцев в провинции Хубэ».

А вот что тогда написал Уолли Кенди и Гомеру (совсем обленился, послал обоим один и тот же стишок):