Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я все думал: зачем тогда эту костистую рыбу ловили, если ее все равно никто не ел? Кошки не ели. Бессмысленное занятие — ловить ее, везти, покупать, жарить и выкидывать, нет ничего бессмысленнее. С другой стороны, практически все, что нас окружает, бессмысленно…
— А сейчас вообще рыбы никакой нет, — сказал Паша. — Одни макароны и жилы… я не люблю, когда жилы. Вот в Мантурове в больнице лежал, там хорошо кормили…
Паша замолчал.
Я надеялся, что он еще что-нибудь расскажет про благородную ондатру, но кочегар Паша начал травить другие истории, почему-то необычайно похожие одна на другую. В этих романах женщины мучились разными сложными проблемами, мечтали ходить замуж то за молодых командиров, то за начальников почты, иногда за бухгалтеров. Сначала я слушал и удивлялся бездумности этих басен, убогих на фоне ондатры, потом вдруг понял, что Паша рассказывает истории, добытые из газет. А про ондатру рассказал настоящее. У него действительно была знакомая ондатра.
Впрочем, скоро Паша устал и снова устроился подремать, а у меня не получилось, я поворочался и отправился к Хазину. Хотел посмотреть, что с ним, но встречная медсестра сообщила, что ему поставили противостолбнячную сыворотку и он сейчас спит. Спросила, не успел ли я что-нибудь съесть? Я не успел, и она отправила меня сдавать мочу, а после обеда обещала флюорографию; обед же полагался лишь с завтрашнего дня.
Время подбиралось к полудню, стало заметно жарче, несмотря на открытые окна; воздух застаивался в коридорах больницы, было душно, старая архитектура.
И температура, я ощущал, по крайней мере, тридцать восемь и решил слегка погулять. Подышать.
Двинул к парку.
Тут росли сосны, примерно как в грязелечебнице, толстые, с треугольными широкими кронами. Всю рощу пронизывали посыпанные песком дорожки, они заплетались вокруг деревьев и встречались друг с другом, и почти возле каждого дерева стояли кованые скамейки. Я сел, вдохнул глубоко и услышал музыку. Думал, что в ушах, но к музыке добавилось задорное пение из дальнего конца рощи, я отправился посмотреть.
На скамейке сидели три старушки в ситцевых халатах и с хорошим настроением. У одной старушки в руках была маленькая гармошка с колокольцами, бабушка играла на инструменте и запевала тоненьким голосом, остальные старушки лихо подхватывали.
Механошин из окна
Вдруг увидел шушуна,
Щучьею теперь икрой
Лечит черный геморрой.
Я улыбнулся, бабушки, увидев с моей стороны одобрение, запели веселее.
Мэр наш Саша Механошин
У тещи украл галоши,
Сделал баню из говна,
В бане дролит шушуна.
Бабушки задорно исполнили еще несколько частушек, в которых основными действующими лицами являлись мэр Механошин и шушун. Эти персонажи встречались в разных местах Чагинска и с разными последствиями друг для друга, в большинстве своем для главы городской администрации последствия были, мягко говоря, неоднозначны. Иногда в эти взаимоотношения включалась и жена мэра:
Баба-Механошиха
Злая, словно вошиха,
С шушуном как встретится
И давай медведиться.
Необычно. Насколько я понимал, с шушуном периодически медведились как сам Александр Федорович, так и его супруга. Действительно необычно. Я вышел из больницы, в которую зачем-то лег сегодня утром, отправился погулять в реликтовую рощу — тут песенные старушки поют про распущенность провинциальной элиты. Разумеется, в старушках этих ничего такого уж необычного, ведь лето, в это время года старушки в больнице нередкие гости, а их музыкальная доблесть может происходить из участия в хоре пенсионеров. Да, вряд ли в коллективе пенсионеров поощряются подобные сочинения, возможно, это отдельная протестная секция, теневой хор, это прекрасно, когда в дружном теле хора пенсионеров есть своя «Красная капелла».
— А вот этот шушун — он больше человек или животное? — спросил я. — Или, может, больше дух?
Бабушки перестали петь и играть и стали увлеченно рассказывать про шушуна. Что в дальних лесах за Ингирем обитает некий кряжистый лесовик, ягморт, покрытый шерстью, сам примерно той же породы, как в Кужбале, только больше и сизый. Шушун этот сам по себе живет, людей не жалует, но и не трогает без причины, любит, чтобы его уважали. А если кто его не уважает или жадничает в лесу и метет все, как сука потная, ягморт за этим строго смотрит, так-то. Может замутить или в кружало сунуть, а одного мужика он вроде как того.
Бабушки захихикали, а та, что с гармонью, сыграла характерную пиликающую музыку.
— Мужик тот пошел смолу драть, — сказала старушка. — Сам он из Зобнина, а пошел на Олений бор, там сосна смолистее. Дерет-дерет, вдруг чувствует — сзади ему в шею дышат. Хотел бежать, а шушун-то и не пускает, держит крепко, обхватил. Ну и давай.
Гармонистка снова пиликнула.
— Обеспечил его, значит, — сказала старушка.
— Что? — не понял я.
— Обеспечил.
Бабушки засмеялись, а я догадался.
— А откуда это все известно стало? — спросил я. — Кто рассказал?
— Сам мужик и рассказал. Напился и рассказал своей бабе, а та и разнесла. Его потом в баню не пускали, и в очереди никто с ним не стоял.
— И с работы уволили, — добавила другая старушка.
Бабушки опять рассмеялись.
— Но это ему все на пользу пошло, — сказала старушка с гармонью. — Он стал травы хорошо искать. Зверобой искал, золотой корень, сабельник. Он ищет, а баба сушит и продает. Лучше, чем раньше, стали жить.
— Вот и получается — обеспечил, — добавила первая старушка.
Несколько озадаченный такой развязкой, я отправился гулять дальше, бабушки исполнили вслед исключительно вольтерьянское:
Механошин на пруду Вчера выловил манду.
Поскользнулся на манде И сломал себе муде.
В этих рифмах было нечто знакомое; я подумал, что их мог вполне придумать с утра Бородулин, ведь кто-то же их придумывает, вряд ли сами бабушки. Крепкий мужик, раскидав до обеда две машины дров и хлопнув белой, сидит на скамейке, смотрит на опостылевший мир и сочиняет крамольные строфы. Например, Хазин вполне мог быть этим мужиком, если бы родился и жил в Чагинске. Мог бы собирать металл в старых колхозах, менять в доме подгнившие венцы, стрелять весной по уткам, засыпать счастливым.
Частушки оборвались; я оглянулся и увидел, что к старушкам подошла Снаткина с велосипедом и стала старушек отчитывать. Я не слышал, по
