Механический ангел - Кассандра Клэр

Тесс снова посмотрела на реку. Запах гниющих водорослей и нечистот поднимался от воды. В плотном тумане он словно бы густел, и казалось, смрад можно было резать ножом. Однако было в этой черной, зловонной реке что-то завораживающее: она словно брала начало в глубине веков и несла свои воды сквозь столетия, и мутными ее воды стали не от грязи, просто они впитали в себя покрытое пылью тысячелетий время…

— «Сладкая Темза течет и течет, а я пою и пою», — произнесла Тесс нараспев. Обычно она редко цитировала стихи в разговоре, но было в Джеме что-то особенное, что заставляло ее расчувствоваться. К тому же она ясно понимала, что этот человек вряд ли посмеется над ней.

— Я уже слышал эти строки раньше, — сказал он. — Уилл как-то цитировал. Откуда это?

— «Проталамион»[89], — нахмурилась Тесс. — Не думала, что Уилл читает стихи.

— Уилл читает постоянно и имеет превосходную память, — с улыбкой ответил Джем. — Он помнит почти все из прочитанного.

— Ты очень любишь Уилла? — спросила Тесс.

— Да, я люблю его как брата, — сухо объявил Джем

— Да, и любовь твоя взаимна, — задумчиво проговорила Тесс. — Как бы он ни вел себя с другими, тебя он тоже искренне любит. И он добр к тебе. Вот только для меня загадка, как тебе удалось добиться такого отношения.

Джем наклонился, облокотился о парапет и невидящим взглядом посмотрел на Тесс — мыслями он был где-то далеко-далеко. Он рассеянно постукивал пальцами по набалдашнику трости. Тесс разглядывала его исподтишка: в лунном свете юноша был странно, нереально красив, — и она не могла не восторгаться тонкими чертами его лица и прекрасными, глубокими, как холодные горные озера, глазами. Казалось, он весь состоит из кусочков серебра и теней — полная противоположность яркому и шумному Уиллу, чьи цвета, без сомнения, были синий и золотой.

Наконец Джем печально произнес:

— На самом деле я не знаю, почему так вышло. Нозможно, потому что мы оба остались без родителей и ему было так же одиноко, как и мне…

— Я тоже сирота, — заметила Тесс. — Так же как Джессамина. Но Уилл не считает нас ровней.

— Нет. Не считает… — Джем отвел взгляд, как будто чего-то не договаривал.

— Не понимаю его, — вздохнула Тесс. — Он может быть очень славным, но потом уже в следующее мгновение превращается в настоящее чудовище. Не могу понять, добр он или жесток, любит меня или ненавидит…

— А это имеет значение? — приподнял брови Джем. — Тебе нужно получить ответы на эти вопросы, чтобы принять решение?

— Тогда вечером, в твоей комнате… Он вошел и сказал, что пил всю ночь, но позже, когда ты… он протрезвел в один миг, — продолжала Тесс. — Я знаю, как выглядят люди в подпитии, потому что не раз видела в таком состоянии своего брата. Я знаю, что нельзя протрезветь в один миг. Даже моя тетя, выливая ведро холодной воды на голову Натаниэля, не могла привести его в чувство, если он был по-настоящему пьян. Зачем же он тогда притворялся, зачем говорил, будто пьян, хотя на самом деле был трезв как стеклышко? Джем вздохнул:

— И это ты считаешь главной загадкой Уилла Херондэйла? Знаешь, я тоже не раз задавался подобным вопросом. Как можно пить столько, сколько пьет Уилл — по его собственным словам, конечно, — и до сих пор оставаться в живых? И знаешь, однажды ночью я проследил за ним.

— Ты проследил за ним? Джем криво усмехнулся:

— Да. Уилл тогда немного поругался с Шарлоттой и ушел, громко хлопнув дверью. Перед этим он заявил, что имеет право на развлечения. Но если бы я тогда знал, куда мы на самом деле пойдем, я бы надел ботинки попрочнее. Всю ночь Уилл бродил по городу, от собора Святого Павла до Спитлфидза[90], а потом и до главной улицы Уайт-чепела[91]. Он спустился к реке и блуждал в доках. И все это время он с кем-то говорил. Должно быть, с блуждающим духом. Он словно преследовал какого-то призрака. Следующим утром он потчевал нас очередным рассказом о своих немыслимых ночных приключениях, а я так ничего ему и не сказал. Если он лжет, то, должно быть, имеет на то вескую причину.

— Он лжет тебе, и все же ты доверяешь ему?

— Да, — согласился Джем. — Я доверяю ему.

— Но…

— Он лжет не так, как это делают заядлые обманщики. Он никогда не старается обелить себя, выставить в лучшем свете. Напротив, говорит о себе как о законченном мерзавце.

— Он рассказывал тебе, что случилось с его родителями? Говорил ли он тогда правду или лгал?

— Думаю, в его словах была и правда и ложь, — ответил Джем после долгой паузы. — Я знаю, что его отец покинул нефилимов, и это случилось еще до того, как родился Уилл. Он влюбился в мирскую девушку, и, когда Совет отказался сделать ее сумеречным охотником, он оставил Анклав и сбежал с нею в отдаленные районы Уэльса. Они полагали, что там их не найдут. Анклав был в ярости.

— Так мать Уилла была мирянкой? Это значит, что он нефилим лишь наполовину?

— Кровь нефилимов всегда будет сильнее крови людей, — объяснил Джем, — так что Уилл самый настоящий сумеречный охотник. Однако я хочу, чтобы ты знала. Отступникам приходится очень тяжело. Все, кто оставляет Анклав, должны следовать трем правилам. Во-первых, им запрещено общаться с сумеречными охотниками, даже с родными. Эти люди должны раз и навсегда забыть о своей семье. Они не могут с ними даже словом перемолвиться. Во-вторых, они не могут призывать на помощь Анклав, какая бы серьезная опасность им ни угрожала. И в-третьих…

— И что же в-третьих?

— Даже если вы оставили Анклав, — продолжал Джем, — ваши дети принадлежат ему.

Волна дрожи пробежала по телу Тесс. Джем все еще смотрел на реку, как будто пытался разглядеть что-то важное на ее угольно-черной поверхности.

— Каждые шесть лет — пока человеку не исполнится восемнадцать — представитель находит семейство отступника и спрашивает ребенка, не хотел бы он присоединиться к нефилимам. Естественно, что согласие автоматически подразумевает полный разрыв с семьей.

— Не могу вообразить себе ничего подобного, — пробормотала потрясенная Тесс. — Неужели человек совсем не может общаться с членами своей семьи? Неужели не может от них получить даже маленькой весточки?

Джем вместо ответа лишь низко опустил голову.

— И Уилл согласился? Он по собственному желанию присоединился к сумеречным охотникам?

— Он отказался. Дважды. Но потом — Уиллу тогда, должно быть, было лет двенадцать — однажды в двери Академии постучали. Шарлотта, которой на тот момент уже исполнилось восемнадцать, пошла отворять. На пороге стоял Уилл. Она рассказывала мне, что мальчик выглядел жалко: худой, весь в ссадинах и грязи, словно спал в придорожных канаках. Он сказал: «Я сумеречный охотник, я один из нас. Вы должны впустить меня. Больше мне некуда идти».